Лорд Хорнблауэр - Страница 10

– Нам его не догнать, он успеет укрыться в Харбор-Грейс, – пробормотал Фримен.

– Не будем его преследовать, – произнес Хорнблауэр громко. – Наш долг – прежде разобраться с «Молнией». Вот уходят по десять фунтов призовых денег на брата.

Достаточно матросов слышали эти слова – они разнесут их остальной команде. Мысль об утраченных призовых деньгах не добавит симпатий бунтовщикам.

Хорнблауэр вновь повернул подзорную трубу к «Молнии»: она по-прежнему держала курс на Орнфлёр. Глупо вынуждать бунтовщиков сдаться французам, остается лишь проглотить горькую пилюлю.

– Пожалуйста, мистер Фримен, положите судно в дрейф. Посмотрим, что они сделают.

«Порта Цёли», повинуясь парусам и рулю, встала против ветра. Хорнблауэр поворачивал подзорную трубу, наблюдая за «Молнией». Как только стало очевидно, что ««Порта Цёли»» легла в дрейф, «Молния» повторила ее маневр. Теперь она покачивалась на волнах, и Хорнблауэр отчетливо видел в трубу светлый крест заплатки на ее марселе.

– Попробуйте сблизиться еще, мистер Фримен.

«Молния» мгновенно развернулась к Франции.

– Что ж, мистер Фримен, намек понятен. Положите судно в дрейф.

Очевидно, бунтовщики не намеревались подпускать ««Порта Цёли»» ближе, чем на теперешнее расстояние, много превышающее дальность выстрела. Они скорее сдадутся французам, чем позволят британскому кораблю приблизиться еще.

– Мистер Фримен, сделайте одолжение, прикажите спустить шлюпку. Я отправлюсь к этим мерзавцам.

Вступить с бунтовщиками в переговоры – значит обнаружить свою слабость. Однако бунтовщикам и без того известно, как сильна их позиция и слаба его. Они не узнают ничего, кроме того, что знали и раньше: что держат Хорнблауэра, лордов Адмиралтейства и всю Британскую империю на рогатине. Фримен не стал протестовать, что неразумно ценимому капитану подвергаться такому риску. Хорнблауэр спустился в каюту и взял приказы – быть может, надо будет подтвердить свои полномочия. Впрочем, он собирался сделать это лишь в крайнем случае: незачем бунтовщикам знать, что пишут лорды Адмиралтейства. Когда он поднялся на палубу, шлюпка уже была на воде, Браун сидел у румпеля. Хорнблауэр перелез через борт и устроился на кормовой банке.

– Отваливай! – крикнул Браун. Весла коснулись воды, и шлюпка поползла к бригу, приплясывая на невысоких волнах.

Хорнблауэр разглядывал «Молнию»: она лежала в дрейфе, но пушки были выдвинуты, абордажные сетки натянуты. Бунтовщики явно не собирались допустить захвата. Матросы стояли на боевых постах, с марсов наблюдали дозорные, на баке расположился уорент-офицер с подзорной трубой под мышкой – никаких признаков, что на корабле бунт.

– Эй, на шлюпке! – разнеслось над водой.

Браун поднял четыре пальца – универсальный жест, означающий, что в шлюпке капитан. Четыре пальца соответствовали четырем фалрепным, необходимым для церемонии встречи.

– Кто вы? – крикнул голос.

Браун взглянул на Хорнблауэра и, получив кивок, проорал:

– Коммодор сэр Горацио Хорнблауэр, кавалер ордена Бани!

– Мы впустим коммодора Хорнблауэра, но никого больше. Подойдите к борту и не вздумайте шутить шутки – у нас тут приготовлены ядра, чтобы на вас сбросить.

Хорнблауэр выбрался на грот-руслень, матрос приподнял абордажную сетку, чтобы он мог под нее подлезть.

– Будьте любезны, коммодор, прикажите шлюпке отойти от греха подальше.

К Хорнблауэру обращался седой старик, судя по подзорной трубе под мышкой, вахтенный офицер. Его белые волосы трепетали на ветру, пронзительные голубые глаза, обрамленные сетью морщин, смотрели из-под белых бровей. Необычным было только одно – заткнутый за пояс пистолет. Хорнблауэр повернулся к шлюпке и отдал требуемый приказ.

– Позвольте спросить, что вам тут надобно, коммодор.

– Я хочу поговорить с главарем мятежников.

– Я капитан этого корабля. Можете обращаться ко мне. Натаниель Свит, сэр.

– Мне не о чем с вами говорить, если только вы не главарь мятежников.

– Коли так, сэр, можете подозвать свою шлюпку и покинуть судно.

Патовая ситуация. Хорнблауэр пристально смотрел в глаза старика. Рядом стояли еще несколько человек, но в их поведении не чувствовалось неуверенности – они были готовы поддержать своего капитана. И все же попробовать стоило.

– Матросы! – начал Хорнблауэр, возвышая голос.

– Отставить! – рявкнул старик. Он вытащил из-за пояса пистолет и направил Хорнблауэру в живот. – Еще одно слово в таком духе, и я выпущу в вас унцию свинца.

Хорнблауэр твердо смотрел на него и на дуло пистолета; удивительным образом он совершенно не испытывал страха, как будто наблюдает за ходами в шахматной игре и не помнит, что сам он – одна из пешек и на кону его жизнь.

– Убейте меня, и Англия не остановится, пока вас не вздернут на виселицу.

– Англия отправила вас сюда, чтобы вздернуть меня на виселицу, – мрачно ответил Свит.

– Нет, – возразил Хорнблауэр. – Я здесь, чтобы вернуть вас на службу королю и Отечеству.

– Мы получим полное прощение?

– Вас будут судить честным судом. Вас и ваших сообщников.

– Что означает виселицу, как я и сказал. Виселицу для меня, и это лучше того, что ожидает других.

– Честный суд, – повторил Хорнблауэр. – С учетом всех смягчающих обстоятельств.

– Я готов присутствовать лишь на одном суде, – ответил Свит. – Где я буду свидетельствовать против Чодвика. Полное прощение для нас, честный суд для Чодвика. Таковы наши условия, сэр.

– Вы глупцы, – сказал Хорнблауэр. – Вы отбрасываете свой последний шанс на спасение. Сдайтесь сейчас, выпустите Чодвика, передайте мне корабль в исправном состоянии, и суд все это учтет. Иначе вас ждет смерть. Вот и все. Смерть. Что спасет вас от возмездия? Ничто.

– Прошу прощения, капитан, но нас спасет Бони, – сухо возразил старик.

– Вы верите слову Бонапарта? – проговорил Хорнблауэр, в отчаянии парируя этот неожиданный выпад. – Да, он будет счастлив заполучить судно, но что ждет вас? Бонапарт не станет поддерживать мятежников – его собственная власть опирается на армию. Он выдаст вас Англии для острастки своим людям.

Это был выстрел наугад, и он попал в «молоко». Свит убрал пистолет за пояс, вытащил из кармана три письма и помахал ими перед Хорнблауэром.

– Вот письмо от военного губернатора Харбор-Грейс. Здесь всего лишь обещают, что нас примут. А вот от префекта департамента Внутренней Сены. Он обещает нам провиант и воду в случае нужды. А это из Парижа, доставлено курьерской почтой. В нем нам обещают неприкосновенность, французское гражданство и пенсию для каждого после шестидесяти лет. Подписано: «Мария-Луиза, императрица, королева и регентша». Бони не откажется от слова, данного его женой.

– Вы вступили в сношения с берегом?! – Хорнблауэр не мог даже изобразить спокойствие.

– Да, – ответил старик. – И вы, капитан, сделали бы так же, если бы вам грозила порка на всех кораблях эскадры[10].

Бесполезно было продолжать этот разговор. Бунтовщики не желали принимать ничьих условий, кроме собственных, и аргументов у Хорнблауэра не осталось. Он не видел признаков раскола на борту. Но, может, если дать им время на размышления… Если они хотя бы несколько часов подумают о том, что за них взялся сам Хорнблауэр, их решимость пойдет на убыль. Может, среди мятежников есть умеренные и они, спасая свою шею, отобьют корабль у главарей. Или команда доберется до спиртного (Хорнблауэр был совершенно ошарашен тем, что взбунтовавшиеся британские моряки не пьяны в стельку). Или произойдет что-нибудь еще. Однако он должен был удалиться гордо, а не поджав хвост.

– Так вы не только бунтовщики, но и предатели? Мне следовало об этом догадаться. Мне следовало знать, что вы за мразь. Я не желаю осквернять свои легкие, дыша одним с вами воздухом.

Он повернулся к борту и подозвал шлюпку.

– Мы такая мразь, – ответил старик, – что отпустим вас, хотя могли бы запереть в кубрике вместе с Чодвиком. Мы могли бы дать вам испробовать девятихвостую кошку, коммодор сэр Горацио Хорнблауэр. Понравилось бы вам это, сэр? Вспоминайте завтра: если ваша кожа по-прежнему у вас на ребрах, так это потому, что мы вас пощадили. Желаю здравствовать, капитан.