Лондонские оборотни - Страница 7
Было мгновение, когда баронет имел возможность выстрелить, но он совершенно неправильно держал ружье, и лишь изо всей силы ткнул зверя прикладом в брюхо. Но такой толчок только отвлек на мгновение внимание твари, не причинив ей сколько-нибудь ощутимого вреда. Когда она обернулась, и полыхнули желтые злые глаза, попытка нападения показалось баронету совершенно беспомощной и глупой. Но было в этом взгляде не только звериное бешенство и ярость, но и недоумение и смятение.
Секунду-другую Таллентайр размышлял, действительно ли эта тварь собиралась напасть, но тут же решил, что на раздумья нет времени, да и на риск тоже. Он вновь напал, и когда большая когтистая лапа ударила его сбоку, оказался к этому готов. Увы, сила толчка оказалась заметно большей, чем та, с которой он мог справиться. И несмотря на готовность сгруппироваться, он распростерся на земле, и его несчастное бедро снова наткнулось на острый камень. Впрочем, Таллентайр опять не выпустил ружье. Он приник к нему, как к своей любимой, боясь, что если уронит, то непременно пропадет, так как и представить себе не мог, что чудище выкажет к нему милосердие после того, как он его раздразнил. Баронет попытался отползти еще дальше, чтобы выиграть немного времени и прицелиться, но двигаться оказалось вдруг невероятно трудно, как будто тень, в которую он попал, обрела свою собственную жизнь и держала его, обволакивая, волшебным плащом тьмы.
Он ударился головой о камень, и все поплыло перед глазами. Луна, которая теперь красовалась перед ним, точно большой серебряный шиллинг, внезапно ушла во тьму, а звериный запах, который и прежде досаждал ему, стал таким крепким, что ему сделалось муторно.
Огромная тяжесть навалилась на него, но он не почувствовал ни когтей, ни ужасных острых зубов и, к немалому своему изумлению, не мог понять что давит на него, ни что случится дальше. Смерть, казалось, не уточняла, как ей к нему явиться, просто была тьма и беспомощность.
Но вот, давление прекратилось, как будто тварь второй раз проходила над его лежащим телом. И все-таки он крепко держал в руках двустволку. Он слышал голос отца Мэллорна, который снова обрел способность к членораздельной речи, и услышал четко произнесенное слово Satanas, из чего следовало, что священник счел нападавшего подлинным демоном. Но времени для рассуждений не было, оказались бы он действенными или нет, поскольку слова опять привлекли внимание чудовища к иезуиту.
Когда зверь снова двинулся прочь от Таллентайра, и баронету, наконец, удалось встать на колени, вскинуть двустволку на плечо и приготовиться к выстрелу. Он увидел, что чудище присело, точно кошка, не более чем в пяти футах от него. И почему-то казалось, будто она потеряла часть своей массы, и теперь размерами не больше, чем он сам, хотя он не понимал, как это может быть. Лицо твари было обращено к иезуиту, ее глаза сияли в лунном свете. Они были такими же, как человеческие глаза, хотя у людей Таллентайр никогда не встречал желтых радужных оболочек. Он не мог прочесть выражения этих глаз, но предположил, что существо напрягает мышцы перед броском на жертву.
Он выстрелил, подавив крик боли, пронзившей руку от отдачи по всей длине. Чудище отскочило в сторону. Или, возможно, отлетело от удара, чего и следовало ожидать при такой пальбе. Таллентайр не сомневался, что попал, и, безусловно, при обычном соотношении сил такой выстрел убил бы жертву. Но он уже знал, что неистовое движение нелепой твари было не предсмертными судорогами. Она была ранена, но не мертва. И, пока он собирался, чтобы встать на ноги, она, казалось, вбирала свою массу из теней, пока снова не выросла до прежней величины. Таллентайр не видел священника, который опять упал на камни. Он перехватил ружье, отчаянно пытаясь перезарядить его, но знал, что это бессмысленно, ибо тварь уже снова нависла над ним, и ей достаточно было только дотянуться до него одной из когтистых лап, чтобы выхватить оружие. И когти эти теперь, когда он увидел их занесенными, больше напоминали ястребиные, чем кошачьи.
Его глаза, привыкшие теперь к мягкому лунному свету, разглядели теперь это странное и жуткое лицо во всех подробностях. Оно было темным. Но никоим образом не африканским; золотые глаза и прекрасно очерченные губы придавали ему слишком необычный вид, чтобы сравнить его с любым расовым типом, который был известен баронету.
«Это Сфинкс », — подумал он вдруг, понимая, насколько нелепая мысль пришла именно к нему. — «Ведь у нее лицо Сфинкса». Тварь вновь открыла рот. На этот раз он почти ожидал, что услышит слова, в которые будет облечена какая-нибудь древняя загадка, которую он должен разрешить. Но раздался лишь пронзительный звук. Это был, как он понял, крик боли, и звучал он странно жалобно. И угадывалось в нем что-то еще…
Большая когтистая рука взметнулась, собираясь схватить и разорвать его. Таллентайр замер, ожидая неизбежного.
Пока рука тянулась к Таллентайру, его взгляд уловил нечто светлое, вставшее на ее пути. Оно появилось столь удачно и своевременно, словно священник действительно сумел призвать дивный свет с Небес для сокрушения их врага. Что-то небольшое, но более яростное, чем Сфинкс, прыгнуло ему на голову, как прыгает белая кошка на вздрогнувшего от неожиданности огромного пса. Но нападающий как раз и был похож на пса, и Таллентайр, как только увидел это, понял, что и его малые размеры только иллюзия, вызванная невероятными размерами противника. Это было очень крупное существо по меркам семейства собачьих, заметно крупнее, чем любой охотничий или пастушеский пес, которого баронет когда-либо видел. По своей ярости, бесстрашному и грозному гневу, отчаянной целеустремленности, читаемой в глазах, это было не менее странное и невозможное существо, чем то, на которое оно напало.
Это был волк. Но какой-то поистине фантастический волк, который для Таллентайра с его убеждениями не вмещался ни в какие рамки. Таллентайр почувствовал, что сейчас вспыхнет жуткий бой, но не мог поверить, что обычный серый волк способен одолеть невиданное чудище. Баронет попытался встать, но голова кружилась и мысли были слишком затуманены.
Удар, который нацелил на него Сфинкс, если то вообще был удар, перешел в скользящий боковой бросок по прыгающему волку. Острые когти не вонзились в зверя со всей силой, но лишь оставили кровавые борозды на боку, и темная кровь выступила на бледной шкуре. Волк отлетел в сторону, но, едва приземлившись, быстро, хотя и не без усилий, развернулся, намереваясь немедленно продолжить сражение. Таллентайр ощутил нелепое желание закричать, приказывая волку бежать и спасаться. Сфинкс отступил на полшага, и на его лице отразились сомнение, недоумение и неуверенность, но затем его крылышки опять забили, он поднялся на задние лапы, выставил вперед свои страшные когти, и приготовился к бою. Таллентайр вновь попытался достать из кармана запасные патроны, но что-то вновь помешало ему. Как будто все тени вокруг были в союзе со Сфинксом. Они, казалось, готовы были драть его когтями тьмы, им не требовалось разрывать его плоть, они хотели дотянуться до его души.
Баронет уронил незаряженную двустволку. В голове у него слышался грозный рев, как будто вся окрестная тьма наваливалась на него, и выла в гневе и радости. Он чувствовал, что ни на миг не может задержать дыхание, что нет воздуха для его изнуренных легких. В груди возникла боль, как будто ее все крепче стискивал железный обруч. Он пристально всматривался в тьму, пытаясь увидеть начинающийся бой между маленьким серым зверем и огромным черным чудовищем. Но разобрать он смог только безумное, все ускоряющееся мелькание черных и белых пятен, клубящееся и смещающееся, лишенное какого-либо смысла.
«Как», — подумал он, ликуя и дрожа от облегчения, — «да быть этого не может. Я отравлен и вижу все это в бреду. Это меня, а не Дэвида укусила змея. И это я, а не он, лежу в постели и выкрикиваю названия того, что меня преследует!» Похоже, что так и было, он почувствовал беспричинную уверенность, что именно его, а не Лидиарда, должна была ужалить змея. Ему повезло, теперь он взял на себя эту ношу, чтобы облегчить положение друга, он занял место юноши.