Лондонские оборотни - Страница 111

Мандорла посмотрела на него с явной жалостью, но он не поверил, что ее взгляд был искренним.

— Бедняга Пелорус! — сказала она. — Не волк и не человек, но зато философ! Да ведь что же тебе еще любить, как не софистику, если ты не соблюдаешь верность собственному племени, и не можешь заниматься любовью, как человек? Даже та игривая любовь, которой я способна предаваться с мужчинами, доставляет кое-какое удовольствие, но для тебя нет ничего, совсем ничего, кроме вымученной логики безбрачия…

Мандорла наклонилась вперед, снова давая своим словам растаять в воздухе, и обнажила жемчужные зубы в насмешливой гримасе, которая могла быть кокетливым заигрыванием, если бы она в эту минуту была в волчьем обличии, но на ее человеческом лице не могло отразиться ничего, кроме пародийной насмешки.

— Что же ты видела? — резким голосом спросил Пелорус. — Что ты видела, когда Паук согласился проникнуть в сон Таллентайра, вместо кошмара Харкендера?

Глаза Мандорлы сузились, она откинулась назад.

— Ты же там был. — сказала она. — И я знаю, ты видел Лидиарда, а он сказал тебе, что видел сам. Ты что, думаешь, я свои глаза закрыла?

— Не думаю. — мягко признал он. — Но есть не один вид слепоты, и мне интересно, действительно ли ты видела то, что можно было там увидеть. Паук-то это видел, правда? Но Харкендер, хотя он сам грезил и был частью того сна, наблюдал только конец, полное запустение и крушение всей своей ненависти и враждебности. Неужели ты не смогла увидеть больше этого?

— Харкендер умер. — кратко бросила она.

— А ты никогда не врешь, но это еще не ответ на вопрос.

— Я не увидела ничего такого, что помогло бы мне перестать ненавидеть и презирать род человеческий. — угрюмо выговорила Мандорла. — Я видела, как проиграли одну долгую битву в длительной тяжкой войне, но ведь будут еще и другие битвы, и я не уверена, что на надежды Таллентайра на вселенную можно полагаться больше, а на Адские надежды еще меньше, чем на патологические страхи Харкендера. В конце концов, он нам говорит, что все мы и каждый из нас — всего лишь пылинки праха и не будет от нас никакого продолжения? Тебе-то, может, доставит удовольствие смотреть такой сон, но ты же философ, а я волчица. Я знаю радость жизни, а сэр Эдвард Таллентайр никогда ее не познает, да и Сфинкс тоже. Сфинкс, который мог бы сыграть роль волка, но вместо того решил играть роль человека.

— Если он вернулся к своему Творцу, спать в безвременных песках, ему, по крайней мере, достанутся покой и терпение. — вздохнул Пелорус.

— Не достанутся. — не согласилась Мандорла. — Сфиекс находится в облике человека-женщины, почти в таком же соблазнительном и очаровательном, как мой, и в точности таком же фальшивом и обманчивом. Она плывет со своей марионеткой Адамом, направляясь к Америке. Она приобрела какое-то странное честолюбивое стремление узнать мир поближе, и так как она согласилась отпустить своего хрупкого и переменчивого друга, ей нужно найти другое орудие, чтобы с его помощью выполнить свою цель. Я никоим образом не оставила надежды на ее будущее, потому что уже знаю, чему, в конце концов, научит ее теперешний ее облик — она увидит только физическое уродство и отвратительные качества людей. В один прекрасный день, милый Пелорус, ее мысли непременно снова вернутся к тому, чтобы создать Ад, и тогда, возможно, настанет время свести с ней переговоры.

— Я больше верю в ее суждения. — задумчиво произнес Пелорус — И знаю: то, что она видела, она начала понимать лучше, намного лучше, чем ты.

Мандорла покачала головой.

— Когда-нибудь, я снова смогу отыскать Дэвида Лидиарда. — проговорила она легкомысленно, — Будет интересно столкнуться с его славной человечностью и поглядеть, насколько в действительности тверда его любовь к хорошенькой Корделии. Нет, я ни за что не причиню ему страдания, но, если мне как следует попытаться, быть может, я могла бы дать ему хотя бы крошечный проблеск радости.

— А тем временем, ты, без сомнения, найдешь себе более богатого мужчину с комфортабельным домом. — подхватил Пелорус, — И хотя ты презираешь то удовольствие, которое люди находят в роскоши, ты все-таки решишь передохнуть и пожить в безопасности, вдали от стаи, и задумаешь следующий безумный план действий, который тебя захватит.

А время от времени ты будешь мне писать и приглашать меня приехать к тебе и присоединиться к твоим развлечениям, и я с некоторой регулярностью стану навешать моих братьев и сестер и перекинуться с тобой словечком, как мы это делаем сейчас. Но в кармане у меня будет оружие, и, хотя мой взгляд будет смотреть на тебя с восхищением, я никогда, никогда не отдамся в твою власть. Несомненно, хорошо и покойно уснуть навсегда, но в этом сне нет сновидений. И даже ты, которая не могла бы слушать волю Махалалеля и не внимать ей, всегда жаждешь вернуться к полному надежд бодрствованию и к борьбе с миром. Мы, в конце концов, не ангелы.

— Мы не ангелы. — согласилась Мандорла, — Потому что мы волки.

— Увы, мы более не волки. — вздохнул Пелорус, — Мы всего лишь лондонские вервольфы, мы не имеем ни настоящего места в реальном мире, ни веры, и мы не можем создать их для себя, как бы ни старались.

— Но мы доживем до того, чтобы увидеть конец, когда бы и как бы он ни пришел. — зловеще произнесла Мандорла, — Мы доживем до конца, а Таллентайр — нет.

— А вот теперь я знаю, ты и в самом деле не увидела того, что видел Таллентайр. — вскинулся на нее Пелорус. — Потому что, если бы ты это видела, ты бы знала, ты бы поняла, радость и триумф Таллентайра. Они в том, что он вовсе не нуждается в возможности увидеть конец, и ему не нужно помнить начало. Потому что в том мире, который видит он, не может быть никаких следов разумного начала и никаких перспектив значимого конца. И это лучший вид зрения, Мандорла, безусловно, лучший.

Она, разумеется, не могла ему поверить. В глубине души она оставалась волчицей, и все ее сны и мечтания сосредоточились на Золотом Веке, когда мир был ярким, а тьма между звездами вовсе не казалась бесконечной.

Сегодня к нам пришел человек по имени Дэвид Лидиард и принес новость о том, что мир вовсе не окончится в ближайшее время. Он от всего сердца верит, что это известие, если оно истинно, благоприятное. Он пришел, объяснить нам, что мы не правы в наших верованиях. Но он явился, настроенный вежливо и по-доброму, и вовсе не раздувается от самомнения и презрения, как приходили к нам другие люди в иные времена. Он искренне верит, что ему было видение Господне, более верное, чем то, которым руководствовались мы, и у него, якобы, имеется оружие против падших ангелов.

Я сказал ему, как повелевает мне мой долг:

— Берегитесь греха умственной гордости, которая вас искушает и повелевает сойти с дороги веры. Возможно, что конец еще не наступает, но он все же придет, и в этом предназначенном конце и в возвращении Иисуса Христа, который есть человек, созданный Богом, единственная истинная надежда, какую имеет род человеческий.

Он отвечал, что не может в это поверить, и в голосе его прозвучало искреннее сожаление.

Я попытался, как повелевал мне мой долг, укротить его сомнения и увести его от ереси к спасению веры. Я объяснил ему, что макрокосм, который есть вселенная, и микрокосм, который есть человек, суть одно и то же, и биение Божественного Сердца есть биение человеческого сердца. Я объяснял ему, что Иисус Христос — наш один и единственный Спаситель, он Бог в образе человека и надежда создала плоть.

— Когда я в последний раз сюда приходил, вы мне напомнили, что зрение — активный процесс и наше зрение не просто зеркало, в котором пассивно отражается мир. — сказал он мне, — Мозг — это то, при помощи чего мы видим, а глаза — только его инструменты. Ясное зрение требует ясного ума.