Локальный конфликт - Страница 5

До войны Малик жил в пригороде столицы Истабана. Отец его погиб случайно в самом начале беспорядков от пули, которая предназначалась вовсе не ему, – пошел в магазин, а возле него завязалась перестрелка между какими-то группировками, делившими сферы влияния. В тот же год его мать вместе с братом и двумя сестрами накрыло авиабомбой. Малик в это время куда-то отлучился, боялся, что получит нагоняй, возвращаться не торопился, а когда вернулся, то на месте дома нашел только развалины. Разбирать их и искать выживших никто не собирался. Малик расплакался, постоял возле развалин, но сочувствия не нашел. На него почти не обращали внимания. У всех и без него проблем вдруг стало невпроворот. Судьба ждала его незавидная – ходить побираться, чтобы не протянуть ноги от голода, а то и приобщиться к воровству, пока кто-нибудь из обворованных не прихлопнул бы его, как таракана. Мстить-то за мальчишку некому.

Алазаев над сиротой сжалился. По прошлой жизни – спокойной и беззаботной, он знал отца Малика, хотя друзьями они никогда не были, да и товарищами их нельзя было назвать. Он просто знал отца Малика. Алазаев надеялся, что когда окажется на небесах, Аллах зачтет ему это благодеяние. Может, оно перевесит все его грехи, и его определят в рай. Малик же был предан ему душой и телом, что немаловажно, когда большинство выполняет твои приказы только до тех пор, пока ты можешь платить им, а стоит начаться финансовому кризису, как тут же окажешься без сподвижников. Малик выполнял функции, схожие с адъютантскими.

Проблему «Что делать?» вот уже не первое столетие пытаются разрешить более светлые, чем у Алазаева, умы. Получается у них не всегда хорошо. На вопрос «Кто виноват?» Алазаев ответ уже подыскал.

Громкое слово «сподвижники» плохо лепилось к людям, окружавшим Алазаева. Они впали в какое-то в отрешенное от реальности состояние, потому что даже самые глупые из них начинали понимать, что, взяв наперевес автомат, обмотавшись пулеметными лентами и повесив на пояс гранаты, как украшения на новогоднюю елку, из окружения все равно не выберешься. Новый год давно прошел, поэтому ожившей и одичавшей елке, да еще увешанной взрывоопасными погремушками, на равнине рад никто не будет. Перспективы – либо подорвешься на собственных гранатах, либо тебя загонят обратно в горы, да не на прежнее теплое и обжитое местечко, а куда-нибудь подальше, где по горным тропам бродят разве что горные козлы, контрабандисты, да изредка попадается снежный человек.

Многие сейчас спали, укутавшись с ног до головы в одеяла, чтобы не очень досаждал холод. Двое с методичностью запрограммированных машин чистили автоматы, заботливо, с любовью протирая их тряпочками и, как в подзорную трубу, заглядывая в дуло, даже не отделив при этом от автомата рожок с патронами. «Ну, хорошо хоть с предохранителя не сняли, – думал Алазаев, поглядывая на боевиков, – а то заденут курком за что-нибудь, всех перебудят и напачкают в пещере». Занятие это так поглощало «сподвижников», что они, как и Малик, ничего уже вокруг себя не замечали, были самоудовлетворены, как философы, познавшие после долгих мучительных размышлений таинства мира.

Побросать здесь все оружие, отмыть запах пороховой гари на руках и лицах, переодеться во что-то более мирное, чем камуфляжная форма, и попробовать просочиться сквозь фильтрационные лагеря? Нет. За мирных жителей, которым осточертела война и которые хотят побыстрее взяться за пахоту (все-таки весна на носу) их примет только слепой, да и то вначале принюхается к ним и спросит, а что это, уважаемые, от вас так порохом несет.

Еще три месяца назад Алазаев, предвидя, что вскоре возникнут, мягко говоря, некоторые осложнения, приказал своим людям организовать в горах небольшую базу. Они тогда роптали, не понимали, зачем она нужна. Заложники могли их выдать, поэтому строили ее только те, чья судьба была предрешена. Она была рассчитана на два с половиной десятка человек. Но когда пришло время ею воспользоваться, столько людей у Алазаева уже не было.

Сколько еще дней просидишь в этом убежище? Берлога, конечно, не могла сравниться с пятизвездочным отелем и даже на две звезды вряд ли тянула, но все же здесь было гораздо комфортнее, чем в катакомбах, в которых обитали партизаны, воевавшие с немцами на Крымском полуострове, и уж тем более в гробу… Телевизор, свет, еда, тепло – что еще нужно от этой жизни, за исключением уюта, который может создать только женщина. Но женщин среди них не осталось. Раньше была одна. Снайпер. Хороший снайпер. Зря патроны не тратила, как некоторые, кто любит пострелять вверх и попугать птичек да необстрелянных новобранцев, коих среди федералов давно уже не попадалось. Она говорила, что родом из Москвы, а по национальности – не разберешь. Может, и славянка. Денег почти не просила, довольствовалась малым и уж точно не думала заработать здесь на безбедную старость. Воевала с азартом, получая от этого удовольствия. Таких женщин лучше не злить. Они как дикие кошки. Но ее уже недели две как убили. Крупнокалиберные пули станкового пулемета, которые установлены на бронемашинах, оставляют от человека трудноузнаваемые ошметки, а в нее их попало штук пять – не меньше…

Не просидят они в убежище долго. Даже несколько месяцев не просидят. Рано или поздно, но федералы все равно их найдут, а если и не они, то какой-нибудь доброхот обязательно наткнется на их следы и сообщит об этом новой администрации, а там уже надо будет готовиться к приему гостей. Плохо, что придут они, предварительно не сообщив о времени визита. Как известно, нет ничего хуже непрошеных гостей.

Опять же вскоре запасы продуктов закончатся. Какое-то время продержишься на консервах и сухарях, а потом придется отправиться на добычу провианта. Видимо, это станет последним их походом. Паломничество к святым местам за продуктами – нет, не так он хотел расстаться с жизнью. Совсем не так. Да и вовсе не хотел он расставаться с ней. Но вариантов было так мало, что из плохих приходилось выбирать наименее плохой.

– Малик, ты же видел этот фильм, – сказал Алазаев.

– Да, командир, – отозвался Малик, – он очень интересный.

– Извини, но я тебя прерву.

– Ты опять будешь смотреть новости?

– Да.

– О тебе в них ничего не скажут.

– Хвала Аллаху. Я не стремлюсь стать телезвездой. В последнее время кого-то вспоминают, только когда подранят или убьют. Ты что же, хочешь, чтобы и со мной случилось то же самое?

– Нет, нет, – замотал головой Малик. Он-то мечтал, чтобы его показали по телевизору, но конечно не в виде окоченевшего окровавленного трупа.

– Узнаем, что творится вокруг нас. Разве тебе это не интересно?

– Интересно.

– Правильно. Развивай любознательность, – назидательно сказал Алазаев. Он вдруг понял, что Малик тянет время, хочет уболтать его и таким образом дождаться окончания фильма. Алазаев улыбнулся.

Месяца четыре назад в отряд попали корреспонденты какой-то французской телекомпании. Сам Алазаев отказался от участия в съемках, а вот его подчиненные, несмотря на то что Аллах гневается, когда изображают живых людей, не упустили шанса попозировать перед телекамерой, улыбались во все зубы, трясли оружием, стреляли в воздух и кричали о том, что они полны решимости дать отпор федеральным войскам.

Французы едва сдерживались от радости, чуть ли не танцевали, смеялись, раздавали коробками привезенные с собой шоколадки. Было весело, как на празднике. Французам предложили жареную баранину. Тем понравилось, и они извинялись, что не подумали захватить с собой вино и теперь не могут ничем, кроме шоколадок, угостить хлебосольных хозяев. Вместо вина пили водку.

Вскоре эти кадры стали показывать на всех российских каналах. Французы наверняка их выгодно перепродали. «Сподвижники» же с той поры регулярно просматривали выпуски новостей, каждый раз надеясь, что опять увидят себя. Подробностей на экране не разглядишь, но боевики тыкали в экран пальцем, показывая, кто где стоит, хлопали друг друга по плечам, точно оказались на трибуне во время футбольного матча.