Лоханка - Страница 22

Словом, это оружие работало только с закрытых позиций или издалека. Наши попытки создать сзади опору в виде бульдозерного ножа-отвала к успеху не привели — с ним транспортёр окончательно перетяжелялся, разбалансировался и в воде погружался кормой вперёд. Слишком маленькую и лёгкую машину мы сделали…

Наконец появились основные действующие «лица» — транспортёры с десантом. Они деловито вступили в реку и неспешным ходом преодолели её. Выбравшись на наш берег ядро вышедшего из «поиска» батальона стало втягиваться в лесную дорогу, ведущую от заставы, на которой мы квартировали. Одна из машин отклонилась в нашу сторону, остановилась ненадолго, «выпустив» из длинного верхнего люка коренастую фигурку, а потом почапала туда же, куда и все.

«Фигурка» же направилась в нашу сторону. Комкор — вот кто торопился выразить нам своё… интересно, что?

— Ну, вы и прохиндеи, — заявило начальство, сидя в заставской столовой и уплетая за обе щёки аппетитно пахнущее горячее варево. — Это же просто машина войны какая-то, а не конвойный батальон. Чуть какое затруднение встретят — подтягивают артиллерию и крошат японскую оборону с зарытых позиций.

— Большой расход снарядов, — вздохнул Кобыланды. — Нам бы нормальные самоходки, чтобы могли работать прямой наводкой, не опасаясь никакого огня…

— Что за самоходки? — вскинулся комкор.

— Вроде танка, но без башни. С толстым лбом и мощной пушкой.

— Такие не плавают, — одёрнул я размечтавшегося друга. — Сразу лишишься свободы маневра. Да и ресурс ходовой у них заметно меньше, чем у нынешних лёгких транспортёров.

Проверяющий передал опустевшую миску повару и жестом потребовал у ординарца бумагу и карандаш:

— Ну-ка, нарисуй в общих чертах, — повернулся он ко мне.

— Не, ну нормальную пушку нужно ставить на более тяжёлую машину, а для этого потребуются двигатели куда как мощнее. Наши-то крошки на своей мягкой подвеске так и будут подпрыгивать от каждого собственного выстрела.

Несмотря на столь категорическое утверждение, я принялся прорисовывать вариант удлиненного до пяти метров корпуса, добавив с каждой стороны по два катка — это позволяло мне увеличить массу машины тонн до семи с половиной. Тогда в лоб и в щит пушки удавалось поставить листы толщиной миллиметров двадцать пять, но крыша боевого отделения и часть его задней стенки надёжно не влезали в балансировку, а поворот ствола ограничивался теми самыми пятнадцатью градусами, что я и обещал когда-то. И, судя по всему, без дульного тормоза никуда не денешься. А это значит, что при стрельбе из окопа пороховые газы поднимут столбы пыли.

Получившийся силуэт показался мне знакомым — не иначе — в будущей войне нечто подобное применялось какой-то из сторон.

— Вот, — сказал я завершив эскиз. — Но плавать эта машина не будет никогда. И вообще, в пределах имеющейся концепции унифицированной ходовой части достигнут предел, как размера повозки, так и её массы.

— Штабную ещё нарисуй, тоже длинную, но без пушки, — вдруг вспыхнул комкор. — В этой тесной жестянке едешь, словно жук в спичечном коробке, толкаясь плечами на каждом ухабе. Но, чтобы плавала, — спохватился он, — негоже командиру отставать от своих частей.

Мы с Кобыланды переглянулись, и я принялся за работу — у нас появился союзник.

— Так, прохиндеи! — оглядев моё художество, «союзник» придал своему лицу недоверчивое выражение, — как я понял, для обеспечения одного батальона в бою требуется ещё и авторота?

— И инженерный взвод, — кивнул Кобыланды.

— А откуда всё это взять? — погрустнел наш недавний оппонент. — Впрочем, — добавил он спустя минуту, — мысль о разворачивании конвойных батальонов в полки я поддержу, а там будет видно.

Мой товарищ достал давно приготовленную папку с обоснованиями структуры мотострелковых частей и штатными расписаниями, а я подумал про себя, что ничего, кроме событий на Халхин-Голе из истории не помню, но про то, что тут, на Дальнем Востоке, по линии соприкосновения с японцами никогда не было спокойно — знаю наверняка. А ведь три полка — это уже дивизия. Если она себя хорошо зарекомендует в предстоящих через пару лет событиях — процесс утроения численности войск высокой мобильности, возможно, захотят продолжить… три дивизии к сорок первому году, это уже кое-что на весах противостояния с фашистской Германией. Если получится — может быть на начальном этапе войны не произойдёт таких грустных событий, как в известной мне истории? Ведь у западных границ страны местность отнюдь не степная — для активной маневренной обороны очень даже пригодная.

Поговорить со мной комкор не забыл.

— Так какой такой кровавой гэбне вы мне давеча толковали, Иван Сергеевич?

Вот она, моя несдержанность, довела-таки до необходимости отвечать за распущенный язык. Я заметно сник и замешкался, отчего собеседник набычился и ударил кулаком по столу:

— Не стройте мне глазки, красноармеец Беспамятный. Отвечайте чётко и внятно.

— Так, это, не могу знать, вашество! — я вскочил и вытянулся во фрунт, смахнув с головы будёновку и положив её на локоть левой руки, приподнятой к груди. Меня как в двадцать девятом по голове вдарили, былое запамятовал, а только мысли разные в голову ни с того ни с сего приходят и слова непонятные всплывают.

Комкор тоже вскочил и вытянулся — кажется это в нём проснулся старый рефлекс ещё от дореволюционных времён — не иначе, с Империалистической.

— Слова, говоришь! Ну-ка, назови ещё какие-то другие. Непонятные.

— Геймер, Интернет, чифанить, блютус, юэсби.

— Чего же непонятного! Английские слова. Игрок, вход в сеть, третье действительно непонятное, синий зуб и аббревиатура опять же английская, судя по произнесению названий букв. Ты что, до удара по голове знал этот язык?

— Не помню, товарищ комкор.

— А почему ко мне обратился по форме ещё той армии?

— Не знаю. Думаю, от волнения. Непонятные мысли и побуждения возникают у меня, когда волнуюсь. Вот как на друга моего начали вы наезжать, так я сильно перенервничал. Но на людей не бросаюсь — тихий я. Однако чую — полезут японцы на Монголию в тридцать девятом. А чем чую — не пойму.

— Тогда что это за такую за годину испытаний ты предрёк? Ну-ка, напрягись, сообрази. Это может быть важно, — комкор совершенно изменил тон. Теперь он беседует со мной, словно врач с пациентом.

— Думаю, это про то, что германец на нас обязательно полезет. А противник он сурьёзный и биться с ним будет тяжко.

— Хм, здравая мысль. А теперь напрягись и ещё про гэбню доложи. Чем она плоха?

— Так кровавая потому что. Много людей поубивает. В том числе — командиров.

— Ладно, красноармеец, можете быть свободны, — оборвал мои рассусоливания комкор. Но потом добавил совершенно иным тоном: — Ступайте, голубчик.

Работа над самоходкой прошла относительно быстро и принесла неожиданный сюрприз — немного увеличив ширину корпуса, удалось сохранить за машиной способность плавать. И всё это, благодаря тому, что по пути с Дальнего Востока я удачно заглянул в Горький.

Признаюсь сразу — это была не моя идея, а комкора. Он и бумаги мне выдал соответствующие, и телеграмму отправил — так что встретились мы с конструктором Грабиным без всякой волокиты. Посмеялись над нашей попыткой поставить на лёгкую машину дивизионную пушку для использования против близких целей, поспорили об эффективности применения полковой короткостволки, а потом довольно быстро прикинули, чем вооружить планирующуюся машину — за время, проведённое в поезде я многое успел набросать. Главное же — договорились о компоновке боевого отделения и расположении силовых элементов конструкции.

Знаете, когда обо всём позаботишься заранее — потом получается куда проще. Опять же дизели под новые машины пришли стодвадцатипятисильные, да заказ сверху спустили, да деньги выделили. А когда мы с инженером Федотовым новую лоханку вычертили и прикинули развесовку — вот тут плавучесть и вылезла. А вскоре и пушка подоспела из Горького.