Лоханка - Страница 17

Мы в основном капризничали по поводу удобства носки при пролезании через узкие проходы но, намучившись, решили, что в подобных ситуациях боец будет держать оружие в руке. В общем, вышло нечто, похожее на немецкие автоматы времён Отечественной, только полегче и покомпактней. Э… мы же не Государственной комиссией приехали, а ведомственной — от интендантской службы. Нас честно предупредили, что, если три рожка выпустить подряд в автоматическом режиме — ствол перегреется. Ну так это — вечная проблема любого скорострельного оружия, кроме пулемёта Максим с водяным охлаждением.

Заказ на ППТ для вооружения обозников интендантское ведомство оформило и премию конструктору выписало. Так что — все остались довольны.

Потом были письма от друга с Дальнего Востока. Как раз туда и отправили после окончания курсов моего боевого товарища. Вернее, наоборот — его оставили служить в столице, но на самом деле он не вылезал из командировок по горячим точкам — а в этот период японцы постоянно устраивали провокации и на границе, что проходила по Амуру, и по полосе сухопутной территории в Маньчжурии вокруг КВЖД. Войск наших в тех краях было не так много, как хотелось бы, поэтому перебрасывать живую силу и вооружения в самые разные места приходилось часто, а грузовики в тех краях не везде способны пройти — вот и гоняли гусеничные транспортёры.

Кобыланды как раз и налаживал службу бранзулеточных взводов, что стали заводить при каждой автороте. Софико писала Анне встревоженные письма, после прочтения которых супруга моя наведывалась на завод и внимательно смотрела, хорошо ли мы делаем транспортёры — видно, не раз жизнь нашего друга зависела от надёжности этой техники. После того, как она чуть не зашибла парня, забившего молотком шуруп на внутренней обшивке кабины, военпред Кузьмин хотел её даже нанять в приёмку, но она не пошла — трое детей и хозяйство — некогда ей. Но изредка заглядывать обещала.

Завод наш, согласно плану, ремонтировал речные суда — это было основной задачей. Гусеничные транспортёры тоже делали мы, но не только для интендантов и погранцов, а и на продажу — у них вместо водительской и пулемётной башен были пристроены простецкие деревянные будочки, остеклённые на все стороны. Кроме того в разросшемся инструментальном цехе выпускали пневмоинструмент — шлифмашинки и гайковёрты. За ними вечно выстраивались в очередь приезжие снабженцы — так что завод не бедствовал, и директор относился ко мне просто замечательно — он — мужик с большим понятием. Хоть и числился я по-прежнему сварщиком, но были для меня и щедрые премии, и помощь со стройматериалами и с чем-то иным тоже никто никаких препятствий мне не чинил. Вот и отстроил я нам с Анной хороший кирпичный дом с водопроводом из собственного колодца, и канализацию мы с соседями сделали на квартал — тут удобные уклоны к Мурне ниже железнодорожного моста и озерцо заливное, куда и устроили сток. В общем, мы с инженером Федотовым, которому я за символическую цену уступил свой прошлый участок, приспособили дома котлы на мазутном топливе — и получилось у нас совсем городское жильё со всеми удобствами.

Так эти котлы на заводе тоже потихоньку делают, да продают. А ещё припомнились мне конвекционные печи медленного горения — это уже для твёрдого топлива вариант взамен получивших в войну распространение прожорливых буржуек.

Анна как-то сказала, что не хотела она идти замуж за работника, а теперь поняла, что была не права.

— А за кого же ты хотела? — спросил я озадаченно.

— За воина, — ответила, нахмурив брови, — каким мой Никодим был.

— Он же на пароходе работал!

— А до этого воевал против Советской власти ещё в гражданскую. Он же из казаков… — а больше я из неё ни слова не выдавил, с какой стороны ни задавал вопросы. Только ещё сказала, что друг мой — казах — тоже воин. Это, мол, сразу видно по ухватке.

Вот так и узнал я, кто таков на самом деле. Анна же, сдаётся мне, тоже казачьего происхождения. Слышал я в своё время, что были такие Астраханские казаки. Ну да отсюда и до Дона недалеко, может статься, что оттуда родом и супруга моя, и вся её родня.

Я почему так на этот счёт переживаю — в селе Владимировка уже началась коллективизация, и не за горами тридцать седьмой год. Старшему сыну аккурат в школу идти будет пора в это тревожное время — он у нас с тридцатого. Второй и третий — погодки — с тридцать второго и тридцать третьего. А больше нет пока, хотя мы с супругой ни в чём себе не отказываем.

Новый дом у меня построен сразу с большим крепким подвалом. Ещё по той, прошлой жизни я знаю — будущая война досюда не дошла. Но пристань и завод бомбили, даже местные жители поминали железную баржу, что долго лежала под берегом, утопшая от авианалёта. Под ней, говорят, жил огромный сом — такая тут ходила страшилка, что он был способен утащить под воду купающегося человека… правда, жертвы его не упоминались.

Однако, не про байки речь, потому что сейчас их ещё не придумали, а про то, что убежище какое-никакое для своих домочадцев я сделал, места для хранения съестного припаса приготовил, а по возрасту деткам моим в армию не идти до самой победы.

Я же, как был рядовым, так и останусь, потому что не воин. Вот и будет моё дело пехотное, когда час придёт, потому что как раз тридцать шесть лет в сорок первом мне и стукнет. Вернусь ли, нет с той будущей войны — кто знает. Но на фронт пойду в хорошей физической форме, для чего и сам гимнастику делаю, и сынов к физкультуре приучаю. Старшенький из Маузера уже вполне неплохо стреляет… младших тоже научу.

Про пулемётную башню расскажу. Мы над ней немало работали, так что, есть чем похвастаться. Дело в том, что авиация очень любит на разные колонны сверху пикировать, бомбы бросать и из пулемётов обстреливать — это в моё время во всех фильмах про войну показывали. Вот поэтому пулемётный ствол у нас поднимается высоко — на шестьдесят градусов. Выше просто целиться неудобно — поэтому и не старались задрать его шибче. И спереди очень хорошая броневая маска — не взять её ни из пулемёта, ни из винтовки.

Это нарочно так сделано, чтобы боец, когда метит в лоб пикирующего на него вражеского самолёта, был спокоен и уверен в собственной неуязвимости. Дело в том, что при таком ракурсе, когда поперечные смещения цели невелики, вероятность её поражения максимальна — остаётся похлопотать только о душевном спокойствии стрелка, чтобы глаз его не подвёл и рука не дрогнула в решительный момент. Когда я про это отписал Кобыланды, он нарочно стрелков-бранзулетчиков проинструктировал и провёл специальные тренировки, а потом доложил — перестали японские пилоты пугать транспортные колоны, потому что любители этого дела как-то быстро закончились.

Вообще-то это чаще были провокации, чем взаправдашные нападения… так прекратились они.

Так вот, продолжу про башню. Я её всячески старался «расплющить» — сделать, как можно ниже. Поэтому голову стрелка разместил левее, для чего и окуляр прицела туда перенёс, усадив наводчика на прикрепленную к башне же скамеечку. За уменьшение высоты пришлось заплатить возросшей шириной, потому что хвостовая часть ДК при подъёме ствола должна была уйти вниз мимо плеча. Естественно, первой мыслью было сместить ствол вправо от оси, но тогда отдача начинала поворачивать всю конструкцию. А это можно было преодолеть только сделав механизм поворота башни, способный противостоять крутящему усилию.

Я так подробно рассказываю потому, что ничего не выходит запросто. В конце концов механизм наведения получился с двумя маховиками — вертикальным и горизонтальным — и педальным спуском, потому что обе руки заняты. Для тридцать третьего года это было очень круто. Плюс широкий и низкий зеркальный перископ на крыше — через прицел панорама обзора невелика, а осматриваться необходимо. Приборы наблюдения пришлось делать самим — даже интенданты на могли отыскать серийно выпускающихся изделий подобного назначения. Не знаю даже, то ли из-за секретности, то ли я неправильно объяснил Кузьмину, то ли ничего подобного пока просто нет.