Логика прыжка через смерть - Страница 7

Мы попали не совсем в яблочко. Потом объясню. Здесь могло измениться все. Я не знаю какие зверюшки обитают в этом уютном мире.

– Но я ведь была на берегу реки? – спросила Оксана. – А где же река?

Кажется, это вообще не земля, это другая планета. Ой, мамочки.

Небо над их головами было серым с синевой, полупрозрачным; мутное зеленоватое солнце бросало яркие лучи на мертвый грунт и от этого грунт будто оживал, чуть зеленея. Коре показалось, что он видит мох; он нагнулся, но сухая пыль рассыпалась в его пальцах. Холмы были покрыты мертвыми лесами: деревья стояли плотно и, кажется, в том же порядке, в каком должны стоять деревья нормального мира, но голые, без листьев и коры – светло-серые, гладкие, блестящие. Целые – до единой маленькой веточки. Дальние холмы тоже покрыты мертвым лесом, над лесом зеленоватая муть и кажется, что кошмар кончается там, у кромки горизонта, где зеленоватая муть обманывает глаз иллюзией жизни. И кажется, что муть плывет, и кажется, что ты посажен в громадную бытыль из зеленого стекла, в бутыли сигаретный дым, и солнце освещает бутыль косо и насквозь, и пробка в бутыли, и нет из той бутыли выхода.

– Даже мелкие веточки остались, – заметила Оксана, – ой, Господи!

– Значит, здесь нет бактерий и нет гниения. И ветра тоже нет.

– Мы что, на Марсе?

– Ага, и я зеленый человечек. На Марсе нет деревьев, это знают двухлетние дети. Не волнуйся. Мы дома. То есть, поблизости дом половины меня.

Не могу сказать точнее, извини. Дом второй половины остался за тридевять земель. (А что означает числительное «тридевять»? – удивилось его второе Я)

Но все равно, места родные. Я узнаю местность, вон те развалины раньше были мостом. Там проходила трасса. Судя по виду обломков, мост разрушился лет тридцать назад, но не больше пятидесяти. Вон там… Он запнулся, язык не решался произнести столь странное название. Вон там Ыковка, в той стороне, километрах в двенадцати. Так деревня называется, у половины меня в Ыковке дача.

Построена из настоящего кирпича – трудно даже представить. Там сейчас люди, если только в таком мире могут жить люди.

Оксана осматривала свою одежду:

– Ну, не сама же себе я сшила такой жуткий балахон? У меня бы рука не поднялась так себя уродовать. Значит, люди есть.

– Точно, люди тут есть, – сказал Коре, – а люди должны чем-то питаться.

Значит, и звери тут есть.

– Звери?

– Саблезубые мамонты, например.

– Не надо мне таких шуток, – испугалась Оксана.

Эта женщина знает смысл слова «мамонт», – подумал Коре, – значит, ее учили не по стандартной программе. Или проходила спецподготовку. Но спецы никогда не будут так нервничать. Не сходится.

Он внимательно осмотрел местность. Визуально – опасности нет.

– Ты где училась? – спросил он.

– В школе и все.

– По какой школе?

– Не по какой, а в какой.

– Тогда я чего-то не понимаю.

– Не понимаешь, так и не спрашивай.

– Логично.

Рядом, у самых ног, был неглубокий овражек, занесенный песком до половины.

Овражек уходил в сторону густого неживого леса, поворачивал под прямым углом и терялся в зарослях. На песке – полузанесенные следы гусениц, – может быть, трактор, может быть, танк.

– Это река Хворость, – вспомнил Коре. – Бывают же такие названия.

– Где?

– Да вот этот овраг. Здесь раньше текла река. В этой реке дедушка местной половины меня купался, когда был молодым. Местная половина хорошо помнит фотографию. Берега еще не полностью осыпались. Интересно, куда она пропала?

– Ничуть не интересно, – сказала Оксана, – я хочу домой.

– А где твой дом?

– На Сумской.

– Где?

– Это такая улица.

Насколько знал Коре, улицы везде и всегда называли только номерами.

– Девочка, в каком году ты родилась? – спросил он.

– В девяноста третьем.

– Тогда тебе всего девять лет, – сказал Коре, уже предчувствуя новую неприятность. Сначала женщина; потом женщина, даже непомнящая языка; потом еще окажется, что Кельвин наслоился на тело и мозг женщины столетней давности.

Так всегда бывает при сбое сложной программы – оказываешься черт знает где и черт знает с кем.

– В тысяча девятсот девяноста третьем, – уточнила Оксана.

Оксана представила себе дом, себя на кухне, приготовляющую блины, сметана пахнет так вкусно, хочется зачерпнуть ложкой, на голове косынка и из-под косынки выбилась прядь, прядь щекочет переносицу, а муха бьется в стекло головой.

Неужели это никогда не повторится? Ну неужели?

– Я хочу домой! – повторила она.

– Домой ты отправишься обязательно, но через двадцать три часа с минутами, – обнадежил Коре, – быстрее не получится.

– Почему не получится?

– Так устроен аппарат.

– Ты его сам делал?

Боже мой, с кем приходится иметь дело.

– Да, – соврал Коре. Фантом Кельвина наслоился на психику женщины, жившей век назад. Она ничего не помнит, значит не помнит и задания. Возможно Кельвина уже просто не существует. Его временный труп превратился в постоянный.

Сажем, душу напарника унесла зверушка трехметрового роста с шестью зубами в пасти. Хватать и нести такими зубами получится хорошо. Интересно, куда она его отнесла?

– Да, я его сам сделал.

– Так лучше надо было стараться! – закричала Оксана.

– Без истерик. Через двадцать три часа ты уйдешь отсюда домой, – снова соврал он, – А пока давай посмотрим. Это же совершенно новый мир – мир без растений, без зелени. Здесь пищевые цепочки должны начинаться с нефти, например, или с каменного угля. Какие-нибудь существа, которые питаются нефтью, потом их пожирают хищники, а хищников люди – примерно так.

– Я ухожу!

– Куда?

– В Ыковку! Ты сказал, что есть такая деревня.

– Сама? Почему не со мной?

– Ты мне осточертел!

– Иди.

– И пойду!

– А знаешь, что самое страшное в новом мире?

– Ну?

– Это люди, которых ты не понимаешь.

Оксана представила дикарей, одетых в балахоны; дикари хватают ее, связывают руки и ноги, надевают на длинный аллюминиевый шест и начинают поджаривать, облизываясь. «Мама, а тетя скоро будет готова? Можно я ее вилочкой наколю?» – справшивает юная людоедочка со стрекозиными крылышками на спине. Оксане захотелось упасть на землю и зарыдать во весь голос, но она сдержалась, не стала пачкать балахон.

Коре подошел к тому месту, где раньше был берег Хворости, постоял и спрыгнул вниз, на песок. Песок оказался плотным, как бетонная плита.

Теперь он стоял у глиняной стенки, которая раньше была берегом. В стенке виднелись отверстия-норки, как будто здесь водились птички-береговушки. Он нагнулся над одним из отверстий и услышал скребущий звук.

– Эй!

– Что?

– Иди сюда, тут что-то живое.

Оксана увидела, как из норки выпрыгнула черная живая стрела; Коре отклонился мгновенным движением корпуса; живая стрела пролетела метра четыре и плюхнулась на твердый песок; сразу задвигалась, свиваясь восьмерками.

– Это змея! – закричала Оксана, – сюда, давай руку!!!

– Подожди, это, кажется, насекомое.

– Скорее вылазь!

– Да не бойся, оно меня не укусит. Можешь слезть сюда сама.

– Спасибочки, обойдусь.

Существо было коротковато для змеи, больше всего оно напоминало многоножку.

Похоже, оно плохо видело, но хорошо слышало, потому что сразу повернулось на звук.

– Крикни еще раз, – тихо сказал Коре.

– Сам крикни.

Существо возвращалось в свою норку. Оно не было ни змеей, ни многоножкой.

Оно имело две больших клешни и несколько клешней поменьше.

– Поцарапал все же меня. Нет, только зацепил рубашку, – сказал Коре. – Штоб ты сдох!

Существо дернулось и замерло на пути к норке. Лапы раздвинулись.

Определенно сдохло.

– У тебя хорошо получается проклинать, – заметила Оксана, – оно действительно сдохло. Нет, так не бывает. Совпадение. Не бывает так, чтобы змея сдохла от одного пожелания. Не бывает, правда?