Литерный эшелон - Страница 57

Но нет, Лихолетова интересовало другое:

– …любовь?..

– Сие мне не ведомо, – совершенно честно признался Андрей. – Простите, запамятовал ваше имя.

– Лихолетов! Олег Лихолетов! К вашим услугам!

– А как вы думаете… – осторожно повел Андрей. – Полетит ли когда-то человек к звездам? Возможно ли это, или полеты – просто выдумки писателей?

– Непременно полетит! И, думаю, мы еще это увидим! Я, к слову сказать, проживаю в Калуге. У нас там существует физико-астрономический кружок, обсуждаем работы в области будущих летательных аппаратов.

– Всякие там Циолковские и Кибальчичи?

– Проект Кибальчича – чистое самоубийство. Попытка летать на пороховой бочке! Он не знал ни об аэродинамике, ни о теории управления! У Циолковского есть здравые мысли, но у меня вот к нему тоже есть замечания… Скажем вот… А вы, простите, тоже эти увлекаетесь?..

– Иногда в гарнизоне такая скука…

– Андрей. Соблаговолите проводить гостя…

Данилин обернулся: последнюю фразу произнес стоящий за их спинами Грабе.

– Будет ли удобно, если я вам напишу? – спросил Олег.

– Это будет весьма приятно. Передайте письмо Алене – я, вероятно, буду в командировке и отвечу с первой же оказией.

На том и остановились.

Уезжал генерал – он намеревался поставить рекорд долголетия, для чего вел здоровый образ жизни, делал гимнастику и спать ложился в десять вечера. В крайнем случае – в пол-одиннадцатого.

Его просили остаться, но генерал был неумолим:

– Пора ехать. Вон и тучки пошли. Как бы под дождь не попасть, не застудиться.

У двуколки попрощался с Андреем:

– И все же какая у вас красивая жена, юноша. Деда я ее знаю, а вот остальное… Каких она кровей? Как-то неудобно было спрашивать у родителей…

– Четверть крови – польской, четверть еврейской… Четверть или чуть поболе – русской. А четверть – казацкая. От деда-казака и фамилия… А там какой только крови не намешано.

– Самые красивые девушки – кватеронки. Ну, будьте счастливы. Берегите ее.

И генерал укатил в сторону Москвы

Во двор Андрей вернулся с Аркадием Петровичем.

Тот, улыбаясь, произнес:

– Я вам решительно запрещаю заниматься работой на вашей свадьбе.

– Вы слышали?..

– Частично.

– Полагаете – он?..

– Вряд ли. Молодежь всегда увлечена фантазиями…

Генерал оказался прав: по крыше дачи застучал дождь.

– На Святого Николая – великая милость, к урожаю… Даст Бог вам Виктор Иванович многочисленных внуков!

Дождь немного опечалил Ивана Федоровича: после осадков всегда холодает. Костры разжечь не получится: хворост отсырел. А, значит, в этом году абрикосы снова не зацветут.

Ну, шут с ними: будут другие года.

А сейчас его внучка замуж выходит: любимая и единственная Аленка.

Над столами натянули припасенный заранее брезент,

Грабе налил себе в стопку пунш, вышел под струи воды и пуншевал вместе с распрекрасным подмосковным дождем. Капли падали в стопку, мешались с ароматной жидкостью. И Грабе пил эту смесь, о чем-то разговаривал с дождем, смеялся.

О чем-то в беседке разговаривали Андрей и Алена.

Глядя на них, Аглая произнесла своему кавалеру:

– Вы мне снились не далее, чем вчера.

– Приятно это слышать…

– Может и приятно, – отчего-то залилась краской Аглая. – Только после того, что творилось во сне, вы как порядочный человек должны на мне жениться.

Тот поцеловал свою даму сердца в ручку: дескать, все будет, как ты скажешь.

Аглая подумала: до чего легковерны эти серьезные мужчины…

Иван Федорович прошел в сад, мимо деревьев, мимо приготовленного и отсыревшего хвороста. Впрочем, дождь был кратким, будто нехолодным и от земли шел пар…

Новобрачные удалились…

Сначала ушла Аленка. По просьбе Аглаи, Олег задержал Андрея под каким-то ничтожным предлогом.

Лихолетов что-то говорил. Андрей кивал, но не слышал ни единого словечка.

Было не до того.

Андрея трясло, словно от лихорадки: бросало то в жар, то в холод. Кажется, он никогда в жизни так не волновался: ни перед экзаменами, ни перед поступлением на службу в Запасное бюро. Он не нервничал так ни в одной драке: ни в том бою среди пурги, ни позже, у вросшей по окна в землю избушке. Не было таких переживаний возле тела только что убитой им Шлатгауэр-Тарабриной.

Сбежать подальше от этого кошмара?.. – пронеслось в голове. – Нет, невозможно…

Видно, угадав его состояние, Иван Федорович протянул чарку крепкого самогона:

– Пей, казак… Не волнуйся: твое от тебя никуда не денется.

Самогон был крепким, обжигающим, но Андрей выпил, не почувствовав ничего.

Но действительно: стало легче, свободней. По венам разлилось тепло.

Появилась Глаша, сделала едва заметный кивок: готово, можно отпускать…

Олег по-дружески похлопал Андрея по плечу: вперед…

…Алена его ждала в родительской спальне, сидя на кровати, в которой некогда сама была зачата. Впрочем, когда умерла ее мама, отец более не спал там, предпочитая диван в кабинете.

Когда Андрей вошел, она встала, сделала к нему несколько шагов и остановилась.

Алена была в ночной рубашке.

Дождь завершился, тучи унесло ветром. И хоть луны в ту ночь не было, ярко светили звезды. Их свет через ткань мягко очерчивал фигуру девушки.

Они остановились на расстоянии поцелуя. Андрей тут же этим воспользовался: его губы коснулись нераскрытых уст Алены. Муж сделал это легко: так касаются тайны, заповедного…

Перед своей богиней он преклонил колени.

– Я люблю вас… – в тысячный раз шептал Андрей.

– Что вы такое говорите… – смущалась Аленка и опускала взгляд долу. – Мы же почти полгода не виделись?..

– Порой довольно одного взгляда, чтоб влюбиться на всю жизнь. И я такой взгляд уже сделал.

Алена коснулась рукой своей шеи, потянула за тесемку, распустила узелок…

Ночная рубашка упала к ее ногам.

За обнаженной девушкой с иконы наблюдал святой, не в силах отвести свой рисованный взгляд.

Что случилось с ними после – Андрей не помнил.

Но все случилось очень хорошо…

Следующим утром спали долго. Первым проснулась тетя Фрося, привычно завозилась по хозяйству, разбудила Ивана Федоровича.

Потихоньку просыпались и остальные.

С глупыми и застенчивыми улыбками вышли молодожены.

– Ну, слава Богу… – прошептала Фрося.

Сели перекусить. Особо увлекшимся вчера, сегодня подносили шкалик для опохмеления. Хозяйской рукой себе налил и Иван Федорович. Но с другой целью: вместе с чаркой он ушел в сад помянуть несостоявшийся и в этом году урожай абрикос.

В саду по-прежнему висел туман, поэтому старый казак не сразу понял, что произошло. Он крикнул:

– Господа, господа! Это просто чудо! Прошу всех в сад! Смотрите! Абрикосы зацвели! В Подмосковье!

И гости действительно шли, гуляли среди этого благолепия.

У распустившихся цветков уже жужжали ранние пчелы.

– Это чудо, господа, чудо! Знак Господней милости! Святой Николай явил нам свою силу…

Грабе подмигнул Андрею.

Тот кивнул.

Солнце тут палило нещадно, выжигало все до ровного белого цвета. Пока хватало взгляда, простиралась степь. Ее заполняла невысокая трава. Появлялась она весной, по ней цвели цветы, и казалось, что нет места на земле красивей.

Но продолжалось это недолго. Весеннее тепло сменялось летней жарой, цветы опадали, трава становилась жесткой и неприглядной как колючая проволока. И перед иным путником очень скоро открывался порой совершенно адский пейзаж.

Впрочем, стоило забрести в эти края какому-то заблудившемуся дождику, и вся трансформация повторялась снова.

Здесь ранее никогда не строили крепостей. С одной стороны этот полурай-полуад в отличие от других мест на планете был никому ненужным. С другой, населявшие эту степь кочевники никогда не задерживались надолго на одном месте. Делали это не из-за эфемерного шила в задницы или природной непоседливости. Скудные пастбища не давали шанса выжить. Остаться на месте значило обречь себя на изощренное самоубийство.