Литерный эшелон - Страница 42

– Аркадий Петрович, срочная депеша от Данилина из Петербурга…

– Из Петербурга? Что за чушь? Как он там очутился?

Шульга подал полученную телеграмму, стал услужливо подсвечивать карманным электрическим фонариком.

– А что это вас понесло работать в столь поздний час…

– Бессонница-с… Играю по переписке в шахматы с дежурным радистом в Петербурге.

– Это, конечно, не оговорено инструкциями…

– К моему сожалению… Я виноват…

Грабе улыбнулся, но секундой позже улыбку смело с лица:

– Что-о-о?.. Сообщение принято шифром?..

– Так точно. Согласно инструкции – по кодовой книге…

– Хоть это радует. Сабурова будить! Пусть готовит свою адскую машину к вылету! Евграф Петрович пусть тоже просыпается.

Через полчаса дирижабль отдал швартовый, завел двигателя и через ночь ушел на юг.

На самом рассвете над городом прошел дирижабль. Но с юго-востока дул бора, потому Сабуров повел аппарат на луг, насколько смог – довел скорость до нуля. Затем, сбросив штормтрап, предложил Грабе:

– Прошу…

Тот мыслил о чем-то другом и ответил не задумываясь:

– Только после вас…

– Ни в коем разе. Я – капитан этого корабля. Я всегда буду уходить с него последним.

Уже на лугу Сабуров помахал рукой дирижаблю. Дежурный офицер заложил над спящим городом разворот и ушел к лагерю.

Грабе и Сабуров побрели к городу. Данилин ждал их у почты, сжимая в руке «Наган».

– Вот такие дела, господа, – подытожил Грабе.

Все, присутствующие в комнате кивнули. У Данилина кивок получился самым вялым, едва заметным. Адреналин в крови растворялся, все явственней становилась боль от царапин на лице, синяка на затылке. Саднил ожог на запястье руки. Болела нога, по которой телеграфист ударил дверью. Китель стал дубовым из-за впитавшегося сахара. Его следовало бы постирать. И безумно хотелось спать.

Пахом молчал. Был он будто погружен в свои глубокие мысли. А, вероятно, просто делал вид, что все это – не его дело. В прошлом году ему руку разодрал медведь. Тарабрина почистила загноившеюся рану, зашила ее и угостила Пахома чаркой спирта. Неужели такой человек может быть плохим? Шпионом?.. Это решительно не укладывалось в голове Пахома.

В соседней комнате уже совсем окоченел труп докторессы. Пахом пытался прикрыть мутные глаза покойницы, но ее веки не поддавались. Пришлось положить на глаза два медных пятака.

Меж тем, Попов как спец по шпионским пакостям и мерзостям уже провел на скорую руку обыск.

– Такие дела, господа… – повторил Грабе. – А наш юнкер – молодец. Голыми руками завалил германского шпиона… Такое редко бывает. Чаще – наоборот. А я вот… Господа, это моя вина! Я мог бы догадаться! Пригрел на сердце змею! Я ведь когда-то был молодым идиотом… Молодость ушла… А идиотизм, выходит, остался… И что прикажите мне теперь делать?..

– А что тут делать-то?.. – спросил Сабуров. – Уже все сделано вашим же юнкером. Закопать покойницу. И дело с концом.

– В Петербурге знают… Генерала я не спас на Чукотке, отряд потерял, да и тут такое…

Данилин пожал плечами:

– Меня, конечно, не спрашивают…

– Вот именно! – отрезал Грабе.

Был он в дрянном настроении. Но Сабуров махнул рукой:

– Да полно вам! Что дети. Пусть говорит. Мы тут все взрослые люди. Некоторые даже офицеры. Говорите, Андрей Михайлович, говорите…

– Аркадий Петрович, а помните, вы меня на Чукотке спасли? Если б меня чукча прирезал, что было бы?.. Я бы шпионку не нашел бы, и вы бы сейчас полагали, что все идет распрекрасно. А она бы шифровки слала бы в Берлин.

Сабуров хохотнул:

– А ведь он прав!

Но Грабе отмахнулся от этого как от несущественного. Немного подумав, сказал:

– А давайте, господа, прощаться…

Остальные не сразу поняли, о чем это Грабе сказал. Но тот похлопал себя по кобуре.

– Надо же… Пистолет забыл в лагере. У кровати на ночь положил – вдруг что… Хорош офицер, даже без оружия. Михаил Федорович, а одолжите-ка свой пистолет?

– Не дам, – буркнул Сабуров.

Кратко Грабе взглянул на Пахома. Тот молча сжал свою берданку сильнее, дескать, попробуй, отбери.

Тогда Аркадий Петрович повернулся к Данилину, протянул руку:

– Андрей Михайлович… А позвольте ваш «Наган»?..

– Не позволю.

– Это приказ, господин подпоручик.

Данилин скосил глаза на Сабурова. Тот только отвел взгляд: отменить приказ непосредственного начальника он не мог.

Андрей со вздохом протянул «Наган».

– Не поминайте лихом, господа… Ну а если помянете – что за беда. Мертвые сраму не имут.

Затем резко развернулся и ушел в соседнюю комнату, где уже лежал труп докторессы.

Закрыл за собой дверь.

Трое сидели молча – ждали грохота выстрела.

Вместо этого из-за двери слышалось пронзительная тишина. Затем – сухой щелчок, словно один механический андроид отпустил щелбан другому. Осечка. После – некоторое молчание. Еще один щелчок. И ряд подобных, азартных, один за другим…

Позже снова тишина. Раздумье. Скрип двери.

На пороге стоял Грабе.

– Да что у вас за патроны! – возмутился он. – Застрелиться – и то нельзя…

– Чай, наверное, попал… – попытался оправдаться Андрей.

Сабуров кивнул:

– С возвращением, Аркадий Петрович! Хватит вам дурью заниматься – дел еще полно…

Андрей вышел на улицу, едва не налетел на спешащего и все проспавшего Латынина.

– Это очень неприлично, что вы так поступили! – обрушился он на Андрея. – Вы должны были сперва сообщить мне, а потом слать телеграмму!

– Согласно уставу, я доложил своему вышестоящему начальству… – пояснил Андрей.

Латынин махнул рукой, спросил:

– Где они?

Данилин указал на дом. Градоначальник поспешил туда.

Андрей же спустился вниз по проулку, к тому самому голому дереву. Отломал от него веточку. Та и вправду была жива. Это было удивительно, но последнее время Данилина окружали куда более удивительные вещи и события.

Из дома появился Попов. В руках он нес какую-то книжку. Позвал Андрея:

– Смотрите как интересно!

Из книжки он вырвал лоскуток бумаги, достал зажигалку…

Лоскут сгорел мгновенно в яркой вспышке.

– Немецкий шифроблокнот! – пояснил Попов. – Страницы пропитаны какой-то дрянью, как бы не селитрой – сгорает в мгновение ока!

– Не пойму я… – признался Андрей.

– Чего же?

– Соорудить симпатические чернила для докторессы не представляло никакой сложности. Она могла купить в местной лавке любые химикалии из тех, что имелись в наличии. А даже если ничего не подойдет, можно написать письмо, к примеру, молоком или лимонным соком. Или даже мочой… Отчего она просто не писала письма. А она вот возилась с передатчиком, с генератором?

– Так местность здесь сомнительная! Все под надзором! Начала часто письма слать – так сразу попала бы под подозрение. А что если письмо попадет по адресу? Ведь наверняка напутают, потеряют, а то и отнесут его туда, куда очень бы не хотелось. Может, стоило ранее попытаться выписать почтовых голубей. Но пока их сюда довезут – половина подохнет. Пока произойдет что-то существенное оставшиеся или помрут или забудут дорогу. Ну а того, кто все же доживет, слопают на подлете к Волге. И это в лучшем случае…

– А пианино это сюда тащить проще?..

– Не проще. Зато действеннее… Хотя вот сейчас… Сугубо не повезло им…

«Уголек» ушел от лагеря и скоро вернулся еще с двумя баржами.

Подвел по течению их ближе к лагерю: короткое сибирское лето подходило к концу. В верховьях уже шли дожди – в реке заметно добавилось воды.

Экспедиция подходила к своему закату. Все, что можно было извлечь из корабля, было предварительно сфотографировано, описано, уложено в аккуратные коробки. Коробки сии арестанты отнесли на баржу…

Подпоручик Шульга отбил в столицу последнюю телеграмму, разобрал и упаковал передатчик, снял с дерева антенну.