Литерный эшелон - Страница 128

Сюда, к прибывшим эшелонам? стали с окрестных деревень и сел свозить зерно, прочий провиант. Кто-то заранее скупал землю рядом со станцией, строил лабазы.

Шли года, станция расширялась, село превратилось в небольшой городок, и окончательно обогнало Рассудино.

В тот год гражданской войны линия фронта пролегла как раз между Селютиным и Рассудиным.

Словно нарочно разделились по симпатиям: Добрармия стала в Селютино, а в Рассудино – красные. Места здесь были таковыми, что атаковать можно было лишь по неширокой полосе насыпи – между трактом и железной дорогой. Обойти ли с флага, зайти в тыл – не имелось никакой возможности, лишь атака в лоб.

Изначально силы были более чем равны: по батальону пехоты, которые тут же по прибытию принялись активно окапываться. У белых было преимущество в пулеметах, зато у красных имелось две трехдюймовки.

Позже прибыло подкрепление: в Селютино – сотня казаков, на главный путь в Рассудине стал бронепоезд. Впрочем, путь подрывать добровольцы не спешили. Всегда успеется, а там, глядишь, и самим пригодиться.

Впрочем, атака любой стороны грозила превратиться в кровавую баню.

– Большими силами тут не ударишь, потому как их тут их и не разместишь. А малые – не прорвутся… – сообщил Слащев, разглядывая карту. – Хотя если казаков спешить, может вот тут леском по болотцу и пройти… Жаль, что сейчас не зима. Вот если бы все замерзло к чертовой матушке, я бы им задал трепку… У вас случайно, замораживателя не имеется?

– Вы же сами знаете, что у нас есть, – отвечал Беглецкий. – У кого мундиры самые красивые?.. – спросил Высоковский.

Красота мундиров была делом сугубо вкуса. Высоковскому понравились пестрые мундиры «дроздовцев», Андрею – строгие «марковцев». Но выбрали все же корниловцев: черная с красным форма, флаг тех же цветов но с черепом определенно производили впечатление даже на своих.

Но оказалось: мундиров не хватает. Поэтому одетых в исправную форму поставили в первый ряд, во второй поместили тех, кому хватило кителя и фуражки. Для третьего – что-то черное на плечи, кусочек красной материи на околыш фуражки.

После – выехали на учения в чистое поле. Там походили колонной по восемь, сперва строевым шагом, после – с винтовками наперевес. Затем – развернулись в каре.

Видно со скуки Слащев привез полковой оркестр, велел ему ходить рядом, играя бравурные марши.

– Да вы знаете, смысл наверняка имеет, – улыбался Яков. – У меня был уже случай: красные прорвали фронт, ко мне рвутся. А у меня всего из войск – оркестр полевой, да рота юнкеров. Ну, думаю, помирать – так с музыкой… Оркестру велел играть, юнкеров построил, знамена развернул и вперед! И вы знаете, помогло, дрогнули они… Великое дело, когда в атаку идут улыбаясь!

В один из пьянящих весенних вечеров, когда хочется любить, но никак не воевать, в Селютино прибыл бронепоезд, который за собой тянул обыкновенный мягкий вагон. Поверх свежезакрашенного названия значилось новое: «Генералъ Марковъ»

Мягкий оттянули на запасный путь, а бронепоезд стал на головной.

Из мягкого вышел генерал, полковник – командир бронепоезда и штатский. Встречающему казачьему сотнику генерал как бы между прочим сообщил:

– Завтра в десять будьте готовы к атаке. Как раз солнце будет за нашими спинами.

– Силенок у нас маловато… – пожаловался сотник.

– Ерунда. Хватит.

На холме поставили палатку, куда с бронепоезда перетащили бензиновый генератор, блок конденсаторов и еще какой-то непонятный, тяжелый ящик. От стола открывался вид на дефиле и далекое Рассудино, щедро освещенное заходящим солнцем. До деревушки с нехорошей славой было верст пять, так что домики и людей можно было рассмотреть лишь в бинокль. Когда солнце зашло, стало видно лишь огни солдатских костров.

Всю ночь генератор работал, нагнетая в конденсаторы электричество. Гул мешал солдатам спать, они чутко прислушивались, гадали – к чему бы это.

Командир бронепоезда допоздна пил чай с генералом. Иногда к ним заходил из палатки штатский, раз заглянул и сотник.

– И все же опасаюсь я…– пожаловался он.

– Чего же?.. – спросил Слащев.

– Да вдруг кто к большевикам переметнется, предупредит, сорвет атаку, и, будет, значит в почете, пойдет вверх…

– Не сорвет, – успокоил Яков. – Слава перебежчика коротка, два раза в одну сторону еще никому не удавалось перебежать. А атака пренепремнно удастся, и бегуна мы поймаем. Он и правда пойдет вверх, а именно на ближайший телеграфный столб. Так и передайте своим. И про столб телеграфный тоже не забудьте.

Сотник ушел, пожимая плечами.

Утром, ровно в десять, белый бронепоезд дал протяжный гудок. Его слышало все Селютино, да в Рассудино его услышали хорошо – ветер как раз дул в их сторону. Красноармейцы, не ожидавшие от противника ничего этакого, взглянули в сторону окопов противника – и обомлели.

На них не цепью, а колоннами шли белогвардейские войска. Ветер развивал знамена, солнце блистало на обнаженных саблях. Рядом с колоннами шел оркестр, наигрывая бравурные марши. Пройдя половину расстояния между станциями, колонны развернулись в каре. Они шли один за другим, чуть не в затылок, плечо к плечу. На перешейке стало тесно от войск. Их было тысяч семь – не меньше.

Черные мундиры, флаги с костями, и абсолютное спокойствие, презрение к смерти. Они даже шли в ногу, словно на плацу.

– Рехнулись! Беляки – рехнулись. Психи! Идут в психическую атаку! К оружию!

Действительно – бросились в окопы, залегли у пулеметов, зарядили орудия.

– Не стрелять! Ближе подпустить!

Странно, но добровольцы тоже не стреляли. Неужели правду говорил комиссар, и все они там обезумели.

Вот до черных рядов двести саженей, сто пятьдесят… Сейчас – перейдут на бег, ударят в штыки, сомнут. Ну где же команда стрелять?..

Вот уже можно различить аксельбанты, вот офицер спокойно закуривает папироску.

– Огонь!

Ударили трехдюймовки, заговорила артиллерия бронепоезда, накрыв поле боя фланкирующим огнем. Застрочили пулеметы, защелкали винтовки. Сейчас, сейчас – они хлебнут свинцовой пурги, захлебнутся кровью. Дрогнут, залягут, побегут… Или наоборот – полезут по трупам.

Но что за блажь – пущенные пули и снаряды не причиняли никакого урона наступающим. Воистину: смелого пуля не берет.

Солдаты в черных мундирах были уже в саженях десяти – все в том же плотном, сомкнутом строе. Казалось – пулям просто деваться некуда, промазать невозможно. А они все шли.

И тогда нервы все же не выдержали – красноармейцы бросали оружие – ибо какой с него прок и бежали, бежали.

Но им навстречу неслась кавалерийская лава.

Пока красноармейцы палили по призракам, казаки по пояс воде обошли их через болото. Выбрались мокрые, злые, все в тине – словно водяные или лешие. Как оговорено было, сначала рванули железнодорожный путь, после на рысях пошли в атаку.

Удивленные большевики по ним не стреляли. Лишь кричали:

– Мертвяки! Мертвяки из болота вылезли!

Потом оказалось, что пару дней в болоте утопили полдюжины расстрелянных кулаков, за который казаков и признали.

Красный бронепоезд дал полный ход назад, видимо надеясь на арапа проскочить взорванный участок. Но на задранных рельсах подскочил, и стал переворачиваться – вагон за вагоном.

Когда бронепоезд белых доехал до Рассудина, все было уже окончено, казаки сгоняли в кучу пленных.

Еще не сдался красный бронепоезд. Только толку с него уже не было никакого. С головного пути его сбросило, и сейчас он лежал на боку, целясь пулеметами в небо.

Казаки делово стали подкатывать орудия, полагая расстрелять броневагоны в упор. Андрей остановил их. Хватило нескольких химических гранат фабрикации московских винных заводов Шустова.

За победу под Рассудиным, марковцы были отмечены в приказе по фронту.

Это их крайне удивило: ни одной части из их дивизии не было, что называется и близко, поименованный там же бронепоезд «Генерал Марков» вовсе стоял на ремонте.