Литерный эшелон - Страница 122

Раздался новый взрыв смеха.

– Да увезли их в тыл на небесном корабле, – пояснял солдат. – Большущая такая гуттаперчевая колбаса.

– Кого увезли? Холмы-то?

– Да не! Те машины, что холмы двигали и увезли…

Павел смеялся со всеми, но иначе, спокойней. Надо было еще поговорить с солдатом, но наедине, без посторонних, может еще что-то припомнит. Хотя, конечно, вряд ли – не из тех он был, которые что-то знали. Но довольно ясно было: странное оружие, что сдвигало холмы, разрушало мосты… А тот случай, когда на двух верстах целый полк заблудился? В ином бы случае Павел бы отмахнулся бы от таких рассказов, но как только был упомянут дирижабль, напрягся, втянулся в разговор.

Нет, конечно откуда и куда они прилетели солдат не знал. Была при них охрана из тамошних, местных. С один даже пришлось годик повоевать. Но и бывшие охранники не знали о прибывших ровным счетом ничего. Ах, как жаль что тот дирижабль сгорел в осеннем Петроградском небе.

Павел это выяснил: даже ездил в Петроград, рассматривал, упавший в болота остов гиганта, поваленные взрывом деревья… Нет, никто не мог в той аварии выжить…

Приехав в Москву, Пашка тут же запросился прочь из перенесенной столицы. Город, конечно был красив… Но в нем он был еще более чувствовал себя чужим. Сначала Оспина отправили с продотрядом под Тулу. Командовала отрядом Александра Буш – пламенная коммунистка, отправленная за хлебом для рабочих Москвы. На первом же митинге когда один крестьянин не согласился с планом продразверстки, она выхватила маленький дамский револьвер и на глазах у всех убила селянина.

Прямо тут же Павла стошнило. Блевал долго, до полного очищения желудка сперва хлебом-черняшкой, которым перекусил дорогой, после кашей, съеденной еще в сумерках.

– Ишь… – прошипел кто-то из крестьян рядом. – Не идет в горло наш хлебушек…

И тут же с испугом взглянул в глаза Павла: не выдаст ли? Не застрелит?..

Павел не выдал, утерся…

Стошнило его не от вида смерти: на нее он вполне насмотрелся, ходил рядом, да и сам убивал. Удивила женская, практически немотивированная жестокость. В былые бы времена заспорил бы крестьянин с урядником – получил бы по мордасам, юшкой бы умылся, да и то вряд ли… А тут ведь… И ведь крестьянин не из кулаков, так дурачок-середнячок, на которых село-то и держится.

Будто их революция и должна была освободить, дать землю и прочие блага…

Павел попросился назад в Москву, его легко отпустили, сочтя человеком недостаточно твердым. Ехали назад в эшелоне с отобранным зерном. Валялись на мешках, от которых пахло ветром и солнцем. В вагоне еще был охранник при винтовке, молодой паренек, бывший гимназист.

Сочувствия убитому крестьянину Павел не нашел:

– Большевики вот говорят, де царизм закабалил крестьянство, и, мол, сейчас оно воспрянет, начнет расти в смысле духовном. Мол, еще лет десять-двадцать на сеновале будут читать Канта если не в оригинале, та в переводе. А я так думаю: не то что через десять, а и через сто мужик в своей массе останется ленив и Канту всегда предпочтет самогон. И ежели его штыком не подгонять, проку в нем не будет. Нужен ему новый хозяин, то есть мы!

В ту же неделю Оспин покинул Москву снова, уже воинским эшелоном отбыл на фронт. Под команду ему дали роту. Воевать Павлу нравилось – требовалось только выполнять приказы, стрелять по врагу, ходить в атаку, не дать убить себя.

Но вот ради чего воевали, Павел старался не задумываться. Ради того, чтоб вот так стрелять крестьян на все большей территории?

Пошел нехороший слух, что будто бы в тыл прорвались казаки, что идут по тылам, собирают трофеи, режут телеграфные провода, разбирают железнодорожные пути.

Может быть, и не было ничего: у страха глаза велики. Может, где-то бандиты шалят, провода ветром порвало, а железная дорога не работает потому что бардак кругом да пьянство. Но роте пришла команда: уйти с фронта, занять позиции у мостка над речкой.

До родного села Павла было всего ничего – может и стоило бы туда зайти, показаться односельчанам. Да чем хвастаться? Тем, что не убили, что командует на тридцатом году жизни – страшно подумать – аж ротой?.. Да и не помнят его уже наверное – десять лет не было… Пустое это…

По полевой дороге отправились к мосту.

Павел вдыхал жаркий воздух, смотрел по сторонам, впитывая украинскую красоту. Может, слухи про казаков вовсе не слухи, и его сегодня-завтра убьют, а он даже не надышался. Вдруг большевик что-то вспомнил: ну да, конечно… Бывал он тут…

– Погодите… Тут есть местечко… Заглянуть надо.

Мельница все также стояла поперек реки, чуть в стороне от дороги. Все также дорога к ней была укрыта от посторонних взглядов рощицей. Кто знает – найдет.

Павел знал.

Хозяин мельницы к старости стал глуховат: не слышал, как по гребле застучали ботинки. Все сидел у стола, черкая в амбарной книге. Револьвер дремал в ящике стола. Последнее, неспокойное время мельник его стал чаще вытаскивать, любовно чистил, смазывал…

Но в тот день к нему даже не притронулся.

Затем книгу закрыл, вышел на улицу, споткнулся о кота-крысобоя, выматерился, завернул за угол и налетел на красноармейцев.

– Салют, хозяин! – бросил их командир.

Мельник мгновенно насторожился: у этих людей было оружие, но не мешки с зерном. Значит, прибыли от них ждать не приходилось.

– Ты помнишь меня? – спросил красноармеец.

– Что-то не припомню, – ответствовал хозяин, хотя будто начал припоминать.

– Десять лет назад. Я работал у тебя. Три дня. Ты не расплатился.

– Я? Не помню за собой такое, чтоб не расплатился. Но если запамятовал – я расплачусь сейчас, с процентами, добрый человек.

Уловка не сработала. Павел зло улыбнулся.

– Осенью восьмого года я у тебя работал, помнишь? Ты меня сыщикам выдал, а я бежал?.. Помнишь? Помнишь, по глазам вижу… Ну, тогда чего тянуть-то…

В былые времена Павел мечтал об этой встрече, она ему даже снилась. Он думал, что убивать мельника будет долго, выстрелит в спину, может, перебьет позвоночник. И пока старик будет истекать жизнью, Павел скормит ему всю свою историю, начиная от детства, боя в гостинице «Лондон».

Но времени не было, историю рассказывать было как-то не с руки: слишком много посторонних. А вдруг история Павла – это тайна Республики?.. Мельник ее заберет в могилу, а остальные?

Без разговоров и затей, Павел всадил штык в живот мельника. Тот удивленно выпучил глаза, со штыка скользнул вниз и умер.

Живо обошли дом в поисках ненужного мертвому хозяину имущества. Взяли пару мешков муки, зерна, обнаружили так и не выстреливший револьвер. Нашли бутыль с самогоном, тут же решили ее если не выпить, то ополовинить. Разлили по чаркам – Павел не отказался. Был он зол: десять лет мечтал о мести, а она закончилась быстрее, чем за минуту.

Самогон выпил залпом. Закусить было нечем, потому занюхал пробегающим мимо котом. Обычно от котов ничем не пахнет. Но этот был исключением. Он него пахло мышами.

Тут же велел собираться – следовало спешить…

Собрались, стали переходить речку по плотине назад, и тут из кустов ударили винтовки. Сперва нестройно, немного: три-четыре выстрела, будто бы рота нарвалась на небольшой отряд. Залегли, принялись отстреливаться. Казалось – позиция идеальная для обороны. Дом, строения, простреливаемая полоса реки. Но через пять минут кто-то крикнул:

– Обходят!

Оказалось, сверху и снизу по течению реку переходили казаки. Их прорыв был не сплетней. Как-то они узнали об отряде на мельнице, и действовали по науке: связали лобовым боем, попытались обхватить с флангов.

– Отходим! На запад! Там за железкой наши должны быть!

Сам рванул первым, показал пример: казалось это страшным сном. Все тоже поле, что и десять лет назад, снова за ним гонятся, да что же это такое! Какие там должны быть наши? С чего бы вдруг?.. По привычке что ли крикнул, по старой памяти – в прошлый раз там был спасительный поезд…