Литерный эшелон - Страница 114

Шульга оказался прав: за перерыв на клочке бумаги казаки все же успели написать некий документ, который именовался «прошением», но по своей сути был скорее ультиматумом. Казаки рвались «в дело». И ежели добро не будет получено, то они оставляют за собой право…

Дальше Андрей читать не стал…

– Мне тут передали бумагу, – сообщил он. – Я ее прочел… В ней имеется много правильного…

Казаки одобрительно загудели.

– …И в то же время, много недодуманного, ошибочного.

Гул сменил тональность на противоположную.

– Но я сюда приехал не приказывать, а советоваться со своими друзьями. Ежели я друзьям не люб, то пойду я, пожалуй…

Андрея, разумеется, не отпустили… Началось обсуждение, смахивающая на торг.

Сторговались на следующем: город пока не эвакуировать. Ведь пока ничего не ясно положение на фронтах. Город выставлял три десятка казаков – только добровольцев. Из арсенала выделялось одно орудие и шесть пулеметов. Командиром отряда избрали Андрея. Хотели еще присовокупить броневик, да только перевезти его на буксире было никак невозможно, а старая баржа сгнила…

Оставшийся на прежней должности Шульга повел в свой кабинет, указал в угол.

– Что это у вас? Телеграфный аппарат?.. – удивился Андрей. – Но с кем связь?..

– Нет… Это радиоприемник… Только я к нему присовокупил простейшее печатающее устройство. Теперь он будет включен и днем и ночью. Вы всегда сможете передать «морзянкой» сообщение, если запомните частоту… Я дам вам передатчик, собрал как-то со скуки…

– Не могу! Никак не могу! – кричал путеец. – На следующем разъезде – путь в двадцать четыре вагона! А я и так двадцать восемь прицепил! Будет встречный – и не разойдетесь!

– Так ты же уже прицепил четыре лишних?

– А вы мне наганом в зубы потыкайте, так я и еще пять прицеплю. Только ежели калекой в катастрофе сделаетесь, чур меня лихом не поминать!

Андрей махнул рукой: действительно лучше постоять на запасном пути, нежели по-дурацки сгинуть в катастрофе. Может, все обойдется, может, и не будет встречного. Ведь ему ранее везло… Но вот когда удачливость закончится – предупреждения не будет…

Эшелон с нештатным количеством вагонов ушел на север, платформу, на которой прибыло войско Данилина, оттянули першероном к пакгаузу – чтоб не мешались.

Сборы в Аккуме затянулись не на одну неделю. Оказалось, что после длительного простоя машина на буксире пришла в негодность и требует ремонта.

Когда, наконец, пересекли Каспийское море, оказалось, что власть там в очередной раз переменилась. По Бресткому миру на западном побережье во всю хозяйничают турки и немцы. Добровольцы вынуждены были их терпеть – еще один фронт, да еще такой был им явно не под силу. За сим и Данилину с отрядом не мешали добраться к своим. Даже наоборот, чуть не в каждом городке имелись сочувствующие, которые жертвовали припасы, указывали дорогу, сообщали к кому обратиться в следующем городке. К ним даже прибилось трое студентов, пришедших даже со своим оружием. Раз отряд налетел на разъезд горцев-мятежников. Те бунтовали скорей не против власти, а так, потому что бунтовать и колобродить было у них в крови. Казаки ударили из пулемета, горцы дебушировали, стреляли часто, но не метко. Однако одному казаку досталась шальная пуля – после боя его закопали в эту негостеприимную, каменистую и сухую землю. Вместо креста над могилой сложили что-то вроде менгира. Андрей сделал в дневнике боевых действий первую запись.

Скоро они вышли к своим. На станции нашлась открытая платформа, на которую и погрузились всем отрядом. Платформу прицепили к воинскому эшелону, который проводился впрочем не на север, а на северо-восток и на узловой с ним пришлось расстаться. Будто бы под парами стоял другой состав, но оказалось, что он сформирован даже сверхштатно. Вот входной семафор открылся, локомотив дал гудок, двинулся…

Оставалось ждать следующий – когда он будет… Казаки собирались на ночлег: на пустыре жгли костер, ставили палатки. Андрей же решил немного пройти, размять ноги. Он вышел за вокзал: городок сей был мал, может с десяток улиц. Уже от привокзальной площади были видны поля за околицей.

Возвращался Андрей другой дорогой, и когда проходил мимо депо, через открытую дверь услышал, как с мастером спорил рабочий:

– На каком таком основании? – возмущался рабочий.

– На том самом, что ты, братец, дурак… Где же это видано, чтоб метрическую гайку закручивать на дюймовый болт?.. Ай-ай-ай!

– Ну, ведь закрутил? – искренне недоумевал рабочий.

– Дурак, ты и болт испортил и гайку! Сорвал резьбу! Теперь перерезать надо… Вон пошел, чтоб я тебя не видел!..

Рабочий действительно ушел.

Андрей же заглянул в дверь – голос мастера ему показался знакомым. И действительно:

– Ильюха! Ты ли? Каким судьбами?

– Ваше благородие! Андрей Михайлович! Ай-ай-ай! Счастье-то какое вас видеть в добром здравии…

– Что ты тут делаешь?

– А что я могу делать-то? Ходил по стране, искал работу… Зашел сюда, вижу – локомотив стоит разобранный. Спрашиваю – не починить ли вам?.. Попробуй, отвечают… И смеются… вот я починил, говорю – платите за работу, а они мне: нечем… Мол, со дня на день коммунизм ожидаем, а там деньги не нужны. Все даром: и работа и пропитание… А потом – убежали, а я остался. Без денег, зато с локомотивом. Жрать нечего, хоть солидол ешь. Ай-ай-ай! У вас покушать ничего нет?

В глубине депо действительно стоял локомотив редкой серии «Ш».

План возник мгновенно:

– Илья, а ты умеешь им управлять?

– Как можно ремонтировать то, чем не умеешь пользоваться?

– А знаешь ли Илья, что ты с сего дня мобилизован в Добровольческую армию как механик с постановкой на довольствие…

Власть переменилась.

Вместо положенного ужина казаки стали на загрузку дров и воды. Зато человек, которого они видели первый раз в жизни, лопал их кашу да давал распоряжения, куда что класть.

Улучив время, урядник обратился к Андрею.

– Ваш механик, прости-господи, жид…

– Он крещеный…

– Жид крещеный – что вор прощеный. Все равно жид…

Андрей посмотрел вокруг, после чего урядника взял за грудки:

– Этот жид, как ты выражаешься, мою жизнь на фронте охранял. Если бы за моим аэропланом он хуже глядел, лежал бы я где-то в землице. И ежели ты про него вякнешь, что он жид, или хотя бы так подумаешь, я тебе харю начищу. По мордасам я не бью, но ради такого случая, разговеюсь, сделаю исключение…

Глядя на ночь, отправляться все же не решились. Уже около полуночи сели у костра, выпили, закусили. Пил Илья не хуже любого крещеного, чем вызвал уважение.

– Удивляюсь я вам, Ваше Высокоблагородие. В чистом поле, почитай, нашли паровоз.

Андрей скромно пожал плечами

– Повезло…

– Это все потому, – пояснял Пельцман. – Что Андрей Михайлович – хороший человек, вот у него всюду знакомые, которые ему рады помочь!

– Бог не колобашка! – со знанием дела отмечал казак.

– Как вы сказали? – интересовался приставший студент, черкая у себя в записной книжечке. – У нас говорят: Бог не Антошка, помнит немножко…

Наговорившись, казаки отходили ко сну.

Остались только Андрей и Илья – им о многом надо было выпить…

– Вы ведь 'азбираетесь в о'ужии, голубчик?.. – спросил Ленин у Павла.

Павел был скромен:

– Немного…

– Но де'жать в руках приходилось?..

– А как же! В боевой группе, потом Швейцарии баловался, в Париже… Потом снова тут.

– Очень хо'ошо. Нам следует, батенька, под ст'ожайший конт'оль имеющееся у нас о'ужие. Пусть гово'ять, что к'асота – ст'ашная сила, а булыжник – о'ужие п'олетариата. Но винтовка лучше, а к'асотой еще никто победы в политической бо'бе не получил.

Павел кивнул: истинно так.