Литерный эшелон - Страница 113

Думали устроить митинг, для этого собрались на площади, подогнали вместо трибуны броневик.

Но Андрей отказался говорить: он до отвращения уже насмотрелся на митинги, неприятные воспоминания вызывала бронированная трибуна. Да и кричать как-то не хотелось.

Данилин прошел молча через толпу, сообщил: митинга не будет, а состоится совет. О его результатах – сообщат. А пока, простите, но устал, зверски устал…

Андрей пообедал, принял холодную ванную. Вода сняла жар, усталость дала о себе знать и полковник первый раз заснул прямо в ванной. Проснулся где-то через час лишь для того, чтоб, даже не обтираясь от сбегающей воды, перебраться на кровать и снова заснуть.

За пределами здания собирались и расходились жители городка. Говорили полушепотом, опасаясь разбудить полковника. Обсуждали немногочисленные в маленьком городке слухи, вспоминали знаки: с кем говорил прибывший, на кого смотрел.

К сумеркам решили: раз Данилин так беззаветно спит, то и остальным опасаться нечего. Расходились по домам, жгли торопливый электрический свет, ложились спать.

Лишь казаки на сторожевых вышках внимательней всматривались в пустыню – не исторгнет ли она еще кого. Беда ведь не ходит одна.

Но до утра все было спокойно.

Как и обычно.

Утром Андрей проснулся с первыми лучами солнца, поднялся. Осмотрелся: его старая комната в Аккуме, за окнами – тот же город. Будто и не было десяти лет. Вот только на стуле другая одежда, да нет былой легкости в суставах.

Наскоро одевшись, Андрей отправился по привычному маршруту. У угловой башни остановился, присел на камешке, любуясь морем.

Подошел Шульга, присел рядом: о пробежке ему доложил караульный.

– А у вас тут хорошо… – пробормотал Андрей.

Шульга осмотрел море, скалы, землю, которая еще не вполне проснулась от зимы. С моря дул зябкий ветер. Что же хорошего в такой вот природе. А дальше – хуже. Бывало сорок градусов в тени. Зайдешь куда-то в подъезд где всего лишь тридцать – и блаженствуешь, потому как прохладней. Неужели Андрей этого не помнит?

Но Андрей имел в виду совсем не природу. Может, забыть все, остаться тут, в этом осколке прошлого. Жить, как десять лет назад. Но нет… Революция когда-то доберется сюда. Есть шанс остановить ее на подступах…

Полковник вспомнил, как в 1908, в какой-то деревушке покойный ныне Грабе как бы шутя сообщил, что конец света переносится Высочайшим рескриптом на десять лет. Вот и настал он, год всероссийского Армаггедона – 1918…

– А казачий старшина преставился с год назад, – продолжал рассказывать Шульга. – Ай-я-яй, как жаль! Он ведь с нами и в тайге был в восьмом году, и в городе чуть не с самого основания. Мечтал о смерти во славу отчизны, в бою, а умер в своей кровати…

– Счастливчик… По нынешним временам это роскошь – умереть в своей постели.

– Неужели дела в мире так плохи, как передают по радио?

– Еще хуже… По радио передают не все. Астрахань, Царицын – под большевиками. Дон – колобродит. Генерал Алексеев и Корнилов собрали армию – собрались идти на Кубань… Я вам после расскажу, когда все соберутся вечером… А остальные как? Все ли живы?.. Как Пахом?..

– А что Пахом? Что с ним станется. Бьет птиц из своих ружей, удит рыбу. Ладно, пойдемте что ли?.. Там уже все собрались – ждут нас…

В зал набилось так много людей, что сразу стало душно. На одном стуле сидели по двое, по трое. Караульный, сообщивший весть о пробуждении, Шульгой был направлен к Беглецкому. Тот располошил весь научный городок. Караульный же по собственному почину донес казакам. Офицеров кроме Шульги в городе не было, но имелись унтера, кои тоже пришли на собрание – а вдруг не выгонят.

Не выгнали…

Ждали долго, нервно. Почти не было разговоров. Генрих Карлович любовно гладил в кармане футляр с ланцетом, профессор Стригун повторял инопланетную азбуку им же и придуманную.

Наконец, появился Андрей, стал у доски, на которой остались следы каких-то математических споров, инопланетных тайн. Стал словно школяр, не выучивший урок и, потому, не знающий что говорить…

– Андрей Михайлович! – бросил кто-то с места. – Так что там с царем, чего слышно, новый будет, али нет?..

Так и заговорили…

– Такие дела, разлюбезные мои… – закончил Андрей. – Были вы подданными, стали гражданами… А теперь и вовсе непонятно кто. Желаете быть «товарищами»?

Зал зашумел: «товарищи» в изложении Андрея выходили крайне нехорошими типусами. Что толку с их лозунгов? Земли и мира? Так земли у казаков и так имеется сколь угодно, правда неплодородной. Ну так что с того, выдумают чего-то ученые…

– В той России вы чужие, словно пришельцы из других миров, словно инопланетяне. Нет более той России, из которой вы уехали в одна тысяча восьмом году.

– Что делать-то будем?.. – спросил кто-то из унтеров.

– Вот и я хотел вас спросить: что делать-то?..

– За Веру, Царя, Отечество!..

– Царя свергли…

– Значит надоть его спасать!

– Император – болван, – полковник Данилин говорил резко, словно стрелял словами. – Проиграл японскую, германскую… Престол профукал. Не связывайтесь с неудачниками – себе дороже станет. Император… Он погибнет… Ежели уже не погиб.

Андрей был усталым, говорил голосом отрешенным, потому походил на оракула. Многие ему поверили тут же.

Лишь один урядник спросил:

– Почему погибнет?.. Он же помазанник Божий.

Андрей подумал: и правда почему?.. Ах да… Все, кто знали о «Ривьере», об Аккуме умерли, погибли: Грабе, Инокентьев, Столыпин. Теперь очередь императора. Казалось Аккум – это не город, а рок. Он хранит людей, которые обитают в нем, но если человек, знающий о тайне живет вне города – его жизнь под угрозой.

Но уряднику знать это было лишним.

– Погибнет… у Бога иные помыслы видать на императора и Россию. Верно, Россия не сможет пережить этот этап истории без потерь. Польшу мы уже потеряли, вероятно потеряем Украину, Финляндию, Закавказье… Но мы должны сохранить хоть что-то. Мне достаточно добраться до британцев, дать одну телеграмму, и начнется эвакуация, – тоном спокойным продолжил Андрей.

– Мы русские… Зачем нам британцы?

– Коммунисты тоже русские часто. А у союзников мы переждем смутные времена. Самое главное – это сохранить тайну, не дать ей попасть в дурные руки… А вы и есть та тайна… После того, как город будет эвакуирован, добровольцы могут вернуться и воевать, за кого посчитают нужным…

В зале зашумели: возмущенно переругивались казаки, забормотали ученые.

– А вы сами что делать будете, Андрей Михайлович?..

– Вернусь на Кубань…

Шум поднялся еще пуще прежнего.

Пришлось объявить перерыв, поставить пару самоваров, устроить спешное чаепитие. Андрей выглянул в окно: за ним, на площади уже бурлил весь город – каким-то образом произносимые в зале речи стали известны и за пределами зданий.

К Андрею подошел Шульга:

– Поздравляю. Начинается казачья буза. Я их держал относительно новостей на голодном пайке, и все было спокойно. А теперь вот началось. И про царя вы так зря сказали… Не удивлюсь, ежели вас объявят предателем и посадят под стражу.

– Вы мне поможете?

– С чего вдруг?.. Чтоб рядом посадили и меня?

Подошел профессор Стригун, спросил:

– Я понимаю, это нехорошо спрашивать, когда родина в опасности. Но как Алена?.. Где дети?

– С ней все хорошо, она эвакуирована из России. Сейчас они должны быть в Лондоне. Я напишу вам адрес, если что случится – выбирайтесь к ней.

И без того солидная гордость за зятя сейчас раздулась вовсе до неприличных размеров. Надо же, как ловко: и о жене с детьми позаботился, и отчизну не покинул, и, сейчас, верно, позаботится о нем, старике… Нет, решительно, о чем мечтать человеку в его годах, как не о таких вот родичах…

Андрей вернулся в зал, ударил в гонг, призывая продолжить совещание. Дать им еще времени – так и вовсе неизвестно, чего они выдумают.