Литературные беседы. Книга вторая ("Звено": 1926-1928) - Страница 63

Вчера поздно вечером получил Вашу телеграмму и ответить сразу не мог. Отвечаю сейчас и одно, временно посылаю «Pchur». Я писал Вам в Арль — получили ли Вы это письмо? Простите, что поздно посылаю матерьялы, но, кажется, еще не очень. Литбес получился скверный <1>, по-моему, – бывает, что ничего не выходит. Я хотел побольше советского и имен, вообще не философию… Отклики, кажется, интересные. Вам, может быть, покажутся слишком личными кое-какие из них, – но ведь они подписаны, так что не должны быть «вполне объективными». От объективности выигрывают только передовицы. Кстати, мне жаль, что Осоргин написал свою чушь о «Евг<ении> Он<егине>» в «Последних новостях». Ведь их по-настоящему не выругаешь, только «полемизируешь». Я сегодня прочел в «Возр<ождении> » очень хорошую фразу из Салтыкова, которой стоило бы заметку об Осоргине в «П<оследних> н<овостях>» начать:

«Когда я открываю «Новости», мне кажется, что в комнату вошел дурак». Прибавить только «Последние».

Ну обо всем этом поговорим при встрече. С моим приездом дело обстоит вот как. Я «рвусь» в Париж, но у меня нет денег на билет. Кое-какими деньгами я тут раздобудусь, но только при отъезде – следовательно, уехать мне надо на свои средства. Это почти cercle vicieux <2>, объяснять долго. Иначе ничего решительно не выходит. Если «Звено» обладает какими-нибудь средствами, то, несмотря на мои непомерные долги и всяческие финансовые грехи, не можете ли Вы мне прислать 300 фр. на переезд? Если это как-нибудь возможно, будьте милым, пришлите сейчас же — в закрытом письме . Я тогда на следующий день и поеду. Мне тут сидеть больше невозможно. С отдачей — не знаю ничего наверно, поэтому предупреждаю откровенно. Конечно, если нельзя, то нельзя. (Это касается присылки, а не отдачи, разумеется!). Мне хотелось бы быть в Париже между 20-25, по разным соображениям. Кстати, я поступаю в Сорбонну, решил inebranlablement <3>. А о «Звене», по-моему, надо устроить тщательнейшее совещание. Как Вам нравится «Корабль» <4>? По-моему, ничего — но нам все же конкуренция, хотя они «маниаки», а мы «просветители».

Жду ответа, во всяком случае. Если Ирина Александровна в Париже, передайте мой поклон до сырой земли.

Ваш Г. А.

P. S. В «Л<итературных> б<еседах>» есть фраза «…влияния аэропланов, спорта и джаз-банда…». Если можно, замените джаз кинематогра­фом — ведь это касается России 5.

Расшифровка сносок к письмам в «Примечаниях»

Адамович о музыке

В живом стихотворении первоначальная хаотическая музыка всегда прояснена до беллетристики. Воля поэта поднимает музыку до рассказа. Это только оболочка стихотворения, но это и один из элементов его, того же качества, что и целое. Если невыносимо содержание стихотворения, то невыносимо и оно само.

Фет, например, есть типичный образец второразрядного поэта. Он весь в непроясненной еще музыке, и стихи его, разбитые на прозу, кажутся слащавым и жалким набором слов. О многих фетообразных поэтах можно было бы сказать то же самое.

О Маяковском

Это обычная для него вещь, не лучше и не хуже прежних. У меня нет никакого влечения к поэзии Маяковского. Никогда ни одна вещь его мне не нравилась. Это, на мой вкус, скудная поэзия, искалеченная и часто фальшивая…

и — через 1/2 строчки:

…Но читая его новые стихи я все время думал: какое редкое дарование! <1> Надо любить самую плоть стихов, костяк их, чтобы почувствовать, как складываются у Маяковского строфы и каким дыханием они оживлены. Язык у него еще манерный, на советско-футуристический лад. Но в отдельных строчках прекрасный, меткий, сухой, точный — настоящий язык поэта.

…Решительно это какой-то новый Гоголь, которому не удается ничего положительного.

Сейчас повсюду восхваляется Есенин, дряблый, вялый, приторный, слащавый стихотворец. За ним идет Тихонов, который все же скорее беллетрист <2>, чем поэт , Асеев, Пастернак, над которыми все еще стоит вопросительный знак.

…Между тем, это все-таки единственный поэт среди них, решительно не сравнимый с другими по ритмическому размаху, ни по зоркости глаза. Отрицать это может только человек предвзято настроенный или путающий искусство с тем, что к нему никак не относится.

(NB! сравнить с началом.)

Оговорка

…Я не поклонник Блока…

О Волошине

А стихи Волошина — как трещотка или барабан.

О Пушкине и о Тютчеве

(Автор только что говорил о насыщенности Баратынского.)

У Пушкина и Тютчева отдельные гениальные строки переплетены, скреплены строками пустыми и незначительными, образы редкие, точные смешаны с образами «приблизительными». Их искусство держится на вспышках, и эти вспышки ослепляют. Вероятно, в этом сказалось их поэтическое чутье.

О Лермонтове

…А лермонтовские «райские звуки», подлинно-райские, но тонущие в волнах неумелой и грубой риторики…

О Брюсове (вывод из статьи о Брюсове — Ходасевича)

Если Брюсов и был влюблен в литературу, то как чичиковский Петрушка, любивший читать ради складывания букв. Так Брюсов комбинирует рифмы и размеры.

(В принадлежности такого сравнения Ходасевичу — сомневаюсь.)

Обо мне

Что с Мариной Цветаевой? Как объяснить ее последние стихотворения — набор слов, ряд невнятных выкриков, сцепление случайных и кое-каких строчек… Ц-ва никогда не была разборчива или взыскательна, она писала с налета, от нее иногда чуть-чуть веяло поэтической Вербицкой, но ее спасала музыка. У нее нет, кажется, ни одного удавшегося стихотворения, но в каждом бывали упоительные строфы. А теперь она пишет стихи растерянные, бледные, пустые — как последние стихи Кузмина. И метод тот же, и то же стремление скрыть за судорогой ритма, хаосом синтаксиса и тысячью восклицательных знаков усталость и безразличие «идущей на убыль души» <3>.

…Оцуп — поэт своеобразный и упорно работающий. Его стихи — полная противоположность цветаевским.

Еще о Лермонтове

…Но Лермонтову за пять-шесть стихотворений, за несколько отрывков из Мцыри и Демона прощаешь все.

О Фете

…Он даже и не пытается взглянуть на мир глазами поэта и понять, что для поэта роза ничуть не прекрасней, чем присосавшаяся к ней улитка… <4>

…Его стихи льются, как теплая вода <5>. Это тоже одна из причин, почему он так многим пришелся по вкусу. Его нетрудно читать, он не утомляет и не удивляет. Образы в его стихах привычны и повторны, ритм сдержанный.

…Замечу в заключение: я не оспариваю того, что Фет был человек высоко-настроенной души и не сомневаюсь, конечно, в этом. Но как «творец не первых сил» он не выдержал литературного одиночества и зачах, без культуры, без критики. Нужно быть близоруким или снисходительным, чтобы принять этот тусклый огонек за один из светочей мировой поэзии <6>.

О Шинели

В отношении Шинели закрадывается сомнение. После Достоевского и даже после Чехова ее достоинства могут показаться тусклыми, не потому, чтобы это была литература более низкого качества, а так же, как никому не понравится Глинка после Мусоргского. Шинель, сыгравшая такую огромную роль в русской жизни прошлого столетия, одно из тех произведений, которые теряют половину своего очарования вне эпохи и среды.