Литература и котики. Для тех, кто не разучился читать - Страница 34
«Его зрачков огонь зеленый моим сознаньем овладел…» Многообразно представленный в бодлеровских текстах мотив кошачьих глаз и зрачков также связан с мотивами темноты и сна. Романтический герой Бодлера «погружается» в кошачьи глаза, как в темноту, в вечность, в смерть, в одиночество…
«В трепетных зрачках песчинки золота таинственно блистают…» В текстах Бодлера, когда речь идет о кошачьих глазах, часто упоминаются металлы, кристаллы, камни, песок. И это не просто метафора. По мнению О. В. Альбрехт, «подобная интерпретация мотива глаз и зрачков подчеркивает момент декоративности в образе бодлеровских кошек, тем самым возвращая нас к идее кошек-идолов, языческих божеств». К идее «тех сфинксов каменных, которые в песках неведомых пустынь красиво так мечтают».
Прозаик и поэт романтической школы Теофиль Готье, у которого, кстати, жили кот и кошки Гаврош, Эпонина и Серафита, говорил так: «Если вы понравитесь кошке, она позволит вам стать ее другом, но хозяином — никогда!» В котах и кошках он разбирался прекрасно, а о Бодлере писал:
Так как мы заговорили об исключительных вкусах и маленьких маниях поэта, то скажем, что он обожал кошек, подобно ему влюбленных в ароматы и приводимых запахом валерьяны в какую-то экстатическую эпилепсию. Он любил этих очаровательных животных, покойных, таинственных, мягких и кротких, с их электрическими вздрагиваниями, с их любимой позой сфинксов, которые, кажется, передали им свои тайны; они бродят по дому бархатными шагами, как genii loci (гении места), или приходят, садятся на стол около писателя, думают вместе с ним и смотрят на него из глубины своих зрачков с золотистыми крапинками с какой-то разумной нежностью и таинственной проницательностью. Они как бы угадывают мысль, спускающуюся из мозга на кончик пера и, протягивая лапку, хотят поймать ее на лету. Они любят тишину, порядок и спокойствие, и самое удобное место для них — кабинет писателя. Они с удивительным терпением ждут, чтобы он окончил свою работу, и все время испускают гортанное и ритмичное мурлыканье, точно аккомпанемент его работы. Иногда они приглаживают языком какое-нибудь взъерошенное местечко своего меха, потому что они опрятны, чистоплотны, кокетливы и не терпят никакого беспорядка в своем туалете, но все это они делают так скромно и спокойно, как будто опасаются развлечь его или помешать ему.
Ласки их нежны, деликатны, молчаливы, женственны и не имеют ничего общего с шумной и грубой резкостью, свойственной собакам, которым между тем выпала на долю вся симпатия толпы.
Все эти достоинства были оценены Бодлером, который не раз обращался к кошкам с прекрасными стихами — в «Цветах зла» их три, — где он воспевает их физические и моральные качества; и он часто их выводит в своих сочинениях как характерную подробность. Кошки изобилуют в стихах Бодлера, как собаки на картинах Паоло Веронезе, — и служат как бы его подписью. Надо также сказать, что у этих красивых животных, благоразумных днем, есть другая сторона — ночная, таинственная, кабалистическая, которая очень пленяла поэта. Кошка, со своими фосфорическими глазами, заменяющими ей фонари, с искрами, сверкающими из ее спины, без страха бродит в темноте, где встречает блуждающие призраки, колдуний, алхимиков, некромантов, вызывателей теней, любовников, мошенников, убийц, серые патрули и все эти темные лары, которые выходят и работают только по ночам. По ее виду кажется, что она знает самые последние новости шабаша и охотно трется о хромую ногу Мефистофеля. Ее серенады под балконом других кошек, ее любовные похождения по крышам, сопровождаемые криками, подобными крикам ребенка, которого душат, придают ей достаточно сатанинский вид, оправдывающий до известной степени отвращение дневных и практических умов, для которых тайны Эреба не имеют никакой привлекательности.
Но какой-нибудь доктор Фауст, в своей келье, заваленной старыми книгами и алхимическими инструментами, всегда предпочтет иметь товарищем кошку. Сам Бодлер был похож на кошку — чувственный, ласковый, с мягкими приемами, с таинственной походкой, полный силы при нежной гибкости, устремляющий на человека и на вещи взгляд, беспокойно светящийся, свободный, властный, который трудно было выдержать, но который без предательства, с верностью привязывался к тем, на кого хоть раз устремила его независимая симпатия.
Кошачий «воспитатель» Марк Твен
Для начала небольшое отступление: у 26-го президента США Теодора Рузвельта имелись коты Слипперс и Том Кварц. Так вот имя Том Кварц было позаимствовано из одного из рассказов Марка Твена: так там звали кота некоего Дика Бейкера. А Марк Твен (он же Самуэль Ленгхорн Клеменс) (1835–1910) сам имел пристрастие к котам и кошкам. Он любил их больше, чем людей, и нам известны имена, по меньшей мере, 32 его питомцев: Вельзевул, Бладцерскит, Кислый Маш, Таммани, Мыльный Сал…
Марк Твен родился в маленьком городке Флорида (штат Миссури), а его творческий псевдоним произошел от термина речной навигации. Тогда он был помощником лоцмана на Миссисипи, и выкрик «mark twain» (метка двойка) означал, что согласно отметке на лотлине (веревке с грузом для измерения глубины) достигнута минимальная глубина, пригодная для прохождения речных судов — 2 морские сажени или примерно 3,7 м.
Творчество Марка Твена охватывает множество жанров: юмор, сатиру, философскую фантастику, публицистику и т. д. А вот если бы он не стал писателем, то он определенно мог бы работать кошачьим дрессировщиком. Марк Твен очень любил котов и кошек, и он утверждал, что они единственные из всех живых созданий, не созданные для рабства. Многие его питомцы умели выполнять разные забавные трюки, например, ложиться и притворяться спящими, когда хозяин приказывает им «спать».
На протяжении всей жизни коты и кошки занимали в сердце писателя особое место. Он говорил: «Если бы можно было скрестить человека с кошкой, это улучшило бы людскую породу, но повредило бы кошачьей».
Любовь к животным всегда была одной из характернейших черт Твена. В одном из отброшенных вариантов его книги «Таинственный незнакомец» есть такие слова: «Животные не оставляли его в покое — настолько он им нравился; и он испытывал такое же чувство по отношению к ним». Твен говорит здесь о своем герое, но его слова могут быть отнесены и к нему самому. В годы детства Твена кошки в их доме водились десятками. МОРИС ОСИПОВИЧ МЕНДЕЛЬСОН советский американист, критик и литературовед
И в самом деле, в жизни Марка Твена не было, пожалуй, такого периода, когда бы он не окружал себя котами и кошками. Он совершенно серьезно считал, что без них дом — это не дом, а лишь какое-то временное пристанище. Он говорил: «Что мне нужно от жизни, кроме жены, которую я обожаю? Кошку, старую кошку с котятами».
В разное время у него жили до девятнадцати котов и кошек одновременно, и каждое животное имело имя: помимо вышеперечисленных, еще и Сатана, Грех, Баффало Билл, Зороастр, Палестина, Болтун и т. д. Для писателя было делом чести — найти необычное имя для каждого из своих питомцев.
Рассказывают, что в доме Марка Твена жила необыкновенной красоты трехцветная кошка, предпочитавшая отдыхать на круглом обеденном столе, застланном ярко-красной скатертью. Писатель никогда не прогонял свою любимицу, каждый раз объясняя дочкам, что красный цвет подчеркивает красоту ее шубки. Одного из котов звали Апполинарис, и именно ему каждое Рождество поручали почетную роль: побыть с сестрами, пока в соседней комнате развешивали традиционные чулки с подарками. В этот торжественный вечер коту повязывали нарядный бант.
Марк Твен настолько сроднился со своими многочисленными питомцами, что даже перенял от них некоторые повадки. Например, когда он сердился, по воспоминаниям близких, он даже фырчал по-кошачьи. Дочки Оливия Сьюзен, Клара и Джейн (Джин), чтобы увидеть его таким, специально выводили отца из себя. Нет, девочки не были злыми и эгоистичными созданиями, просто им нравилось наблюдать, как отец становится похожим на большого кота, и они каждый раз в полном восторге кричали: «Ах ты, скверный сердитый кот!»