Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры - Страница 3

Галя подняла фонарь, осветила лицо Бричкина; он смущенно и ласково улыбался.

— Чего ты, як на именинах? — посмеивалась она. — Ну, шо ты за казак, тебе бы в кудри ленты заплести…

Поезд шел хорошо, без опоздания — по графику. Бричкин, задумчиво улыбаясь, подмел в тамбуре и только тут вспомнил о таблице. Поискал в кармане список номеров и не нашел. Отвернув повешенное одеяло, потихоньку вошел в спальное отделение.

— Ты чего? — спросил тревожно Полынин.

— Где-то потерял свой листок с номерами облигаций. Ты не находил?

— Нет, — Полынин притворно зевнул, — я свои проверил, пустой номер потянул.

Бричкин порылся в чемодане, в карманах пиджака, висевшего на стене, и махнул рукой:

— Ладно, в Москве проверю, не велика беда. — И вышел.

Только закрыл глаза Полынин, как обожгла внезапная мысль: «А что, если мы листки спутали… Тогда, выходит, выиграл не я, а этот Бричкин?» Полынин вскочил, схватил папку, быстро перелистал служебные бумаги и в самом конце увидел розовый лист. Вытащил лист из бумажника и сравнил со вторым — точно такой же, не отличишь.

— Вот это попал в переплет, — пробормотал он и почувствовал, как руки стали холодными, а тело покрылось испариной. Он устало сел на полку. Чьи же облигации он проверил? Кто выиграл? Лихорадочно просматривал обе выписки, пытаясь вспомнить хоть один свой номер, по все вылетело из головы. Всегда предусмотрительный, осторожный, и вдруг с облигациями поступил как мальчишка. «Так, значит, вполне возможно, что выиграл не я, а этот пустомеля?» Полынин пытался отыскать в листке какие-нибудь приметы и в бешенстве сжимал кулаки — память отказала.

Во рту пересохло так, что язык, казалось, шуршал о нёбо. Полынин набросил на плечи шинель и вышел в узенький коридорчик, где от толчков плескалась в баке вода. Дверь из служебного купе была открыта. Бричкин сидел и считал билеты. Увидев бледное лицо Полынина, он удивился:

— Что с тобой? Уж не заболел ли ты?

Полынин жадно выпил две кружки воды и как можно спокойнее сказал:

— И не говори, башка трещит. Послушай, может, ты узнаешь, какой твой листок, а какой мой?

— Что за листки?

— Да с номерами облигаций.

— А ты разве нашел оба листка?

— Ну да, вот они, — и он подал их Бричкину.

В глазах его, черных и лихорадочных, мелькнул страх. Бричкин повертел листки и принялся их просматривать. Полынин следил за ним затаив дыхание.

— А дьявол их знает, какой мой, какой твой, — наконец проговорил Бричкин. — И главное, суммы-то у нас одинаковые. Да ты их проверял?

Полынин замялся.

— Ну, чего ты мямлишь? Давай проверим — и дело с концом!

Бричкин вытащил промасленный обрывок газеты и принялся проверять. Полынин тяжело дышал над ним. Бричкин проверил один список.

— Мимо, — сказал он и взял другой.

— Да… нет… едва ли, — в смятении забормотал Полынин.

Паровоз дернул, он повалился на Бричкина и услышал восклицание:

— Ого! Или мне снится?

Бричкин повернул голову.

— Послушай, да здесь выигрыш — и какой!

— Тс-с-с, — зашипел Полынин, открыл дверь, выглянул, а потом захлопнул, — никому ни слова, понял?

Бричкин внимательно посмотрел на него. Почесав лохматый затылок и сдвинув черную фуражку на глаза, спросил взволнованно:

— Так кто же из нас все-таки выиграл-то?

— Вот в том-то и штука, ломай теперь голову, кому привалило счастье! — шептал Полынин, забирая розовые листки.

— Счастье… — Бричкин сдвинул фуражку на затылок. — Я, конечно, ничего не говорю, здорово получить такую сумму, но ты чего-то уж слишком того… и руки вон трясутся… Подожди, может быть, это твоя облигация.

Поезд остановился, и Бричкин ушел возбужденный. Кто же все-таки выиграл? Думать, что выиграл Полынин, было неприятно, уж лучше бы выиграла Галя: ей учиться надо. Хотелось всем рассказать о своей удаче, но он вспомнил, что еще неизвестно, кому удача, и радость поубавилась.

Полынин забрался в спальное отделение и только тут спохватился: «Дурак, дернул же черт за язык! Теперь, кроме базара, никто не узнает. Раззвонит — и укокошат еще. А то и сам он может, чего доброго, приложить руку. Пустой человечишка». Полынин выскочил из вагона и увидел, что Бричкин торопливо идет к Гале. Но Полынину было все равно, он и забыл о том, что еще вчера говорил этой девушке.

— Николай! — позвал он.

Бричкин вернулся.

— Николай, держи язык за зубами насчет этого. Понял меня?

— Да почему?

— Смотри, шлепнут еще… Или что-нибудь устроят такое с облигациями, что мы только облизнемся и останемся при своих интересах.

— Да брось ты болтать, — Бричкин нахмурился, — спи лучше, в Москве разберемся, — и направился к Гале.

Неуклюжий, длинный, стоял он около нее и смеялся.

— Що це с тобой приключилося? — улыбалась Галя.

— Так… ничего… То есть, как тебе сказать… есть, конечно, кое-чего… а может быть, и нет.

— Вот и пойми тебя… Чи горилки хватил, чи дивчина сладко целовала!

— Как хочешь, так и понимай, товарищ проводник вагона номер пять, — и Бричкин лихо сплясал коленце из цыганской пляски, звонко хлопнув по голенищу.

— Эге, вино вси песни знает, — засмеялась Галя.

— Послушай, — заговорил быстро Бричкин, — в жизни ведь всякое бывает. Что бы ты стала делать, если бы нашла… ну, я не знаю… ну, пятьдесят тысяч, что ли?

— Я-то знаю, а вот ты бы что зробив?

— Я бы, во-первых, сразу же тысяч этак двадцать старикам отвалил. Живут они одни. А я им мало высылаю. Ну, сама знаешь, какие деньги у проводника. Во-вторых, оделся бы с иголочки. В-третьих, долги бы отдал — семьсот рублей: костюм я купил.

— Ну, а ще яки мечтанья?

— А на остальные гроши нанял бы я, Галю, педагогов, и чтобы они нас с тобой раз-два — и в техникум подготовили. Это, пожалуй, самое главное.

— И меня, бидну, не забув!

— Почем ты знаешь, может, я и хочу главным образом для тебя найти деньги! А что же все-таки ты-то сделаешь, найдя их?

— Я бы в милицию сдала, чтобы другой чоловик не пострадав! Понял?

— Так-то оно так, — ухмыльнулся Бричкин, — да ведь я такие гроши хочу найти, какие никто не терял.

— Ох, выдумщик, горе мени с тобой.

Бричкин весело побежал к своему вагону по рельсу, как мальчишка, вихляясь из стороны в сторону и балансируя разведенными руками…

Проносились увядшие равнины Западной Сибири. Речонка бурлила в корягах, золотые березки остановились у воды. Поднимая пыль, вдали катились маленькие, как спичечные коробки, колхозные грузовики. Всюду были разбросаны сухие, пестрые рощи. На деревьях висели огромные белые буквы: «Да здравствует Родина!» Вдоль дороги проносились красиво выложенные по откосам белыми кирпичами слова: «Миру — мир».

Близился Новосибирск. Всего лишь полпути. Полынин за трое суток высох, глаза лихорадочно и подозрительно следили за Бричкиным. А тот смотрел на него с насмешкой. Полынин злился. Бричкин видел это и с удовольствием принимался подтрунивать:

— Слушай, Василий, а вдруг выиграю я?

Полынин прятал глаза:

— Ну, чего ты зудишь? И зудит и зудит.

— А ведь, наверное, я, вот какое-то предчувствие у меня есть, честное слово.

Полынин угрюмо бормотал:

— Ну, что же, значит, твое счастье. А для чего они тебе, собственно, деньги-то? Ведь все равно по ветру пустишь.

— И пущу! Я хозяин над деньгами, а не деньги надо мной. Все спущу в месяц же. А то возьму и подарю их яслям. Вот идея!

— Нет, видно, у тебя не все дома, — с трудом произносил Полынин, — ну, ладно, не трепись. Иди, иди!

— И что ты за человек, Василий? Какая муха тебя укусила? — с удивлением разглядывал его Бричкин. — Был нормальный, все как полагается, начальство тебя хвалило, а вот как случилось это с облигациями… Нет, не нравишься ты мне, — с сочувствием вздыхал Бричкин.

— Чего ты привязался, как слепой к забору? Я не барышня, чтобы нравиться, — Полынин свирепо выкатил глаза.

— Вот верни тебя, положим, в дореволюционное время, интересно, кем бы ты стал? — задумчиво спрашивал Бричкин.