Лишь разумные свободны. Компиляция (СИ) - Страница 66

— Слушаю, — пробормотал он, — доброе утро.

— Утро! — с возмущением сказала Рая. — У людей уже обед скоро!

Хоть бы слово изменила в обычном своем приветствии…

— Что случилось? — спросил Фил.

— Ничего, я просто хотела посоветоваться. Максимка в последнее время стал капризный, сил нет, ну это естественно, без отца растет, а мать все время занята, так ты мне вот что скажи: как по-твоему, Максимке будет полезно, если отдать его в какой-нибудь кружок?

— Да, — твердо сказал Фил. — Непременно. Только не на танцы, это мы уже проходили.

Глупый разговор. Иногда ему казалось, что Раиса звонит вовсе не потому, что не может сама справиться с прихотями Максима, их дорогого сыночка, которому в день, когда они расстались, исполнилось два года. Нет, бывшей супруге почему-то было необходимо для поддержания морального тонуса общаться с Филиппом хотя бы два раза в неделю. Может, хотела, наконец, услышать в его голосе сожаление о том, что он так легко согласился на развод?

— Нет, конечно, не танцы, — сказала Рая. — Но вот рисование…

Минут десять они обсуждали достоинства и недостатки детского образования, а потом кто-то Раису позвал, и она, быстро попрощавшись, бросила трубку.

— Господи! — воскликнул Филипп, обращаясь к марсианскому пейзажу, висевшему в рамке на стене. — Почему я все время забываю выключать телефон на ночь?

И в это время аппарат зазвонил опять. «Не возьму, — подумал Фил, — обо всем мы уже поговорили, хватит». Но рука сама подняла трубку, и он сказал раздраженно:

— Послушай, ты же знаешь, что по утрам я работаю. Неужели тебе доставляет удовольствие выбивать меня из колеи?

— Ох… — тихо простонал в трубке низкий женский голос. — Простите… Я не хотела… Это Филипп, да? Филипп?

— Да, — сказал он сердито, — это Филипп…

— Филипп, Лизочка умерла.

— Что? — Филу показалось, что он не расслышал. Может, она сказала «Риточка»?

— Лизочка умерла, — повторила Дина Игоревна — теперь он узнал голос, это была Лизина мама, щуплая женщина, похожая на тростник, низкий голос совершенно не вязался с ее немощным на вид телом, а слова, которые она только что произнесла, не имели никакого смысла. Что она хотела сказать на самом деле?

То, что сказала. Филипп проснулся окончательно и только после этого поверил.

— Когда?

— Ночью… Вечером… Вчера.

— Но мы же вчера были… Я проводил Лизу домой… Что случилось?

— Врачи говорят — инфаркт.

— Чушь! — вырвалось у Фила. Странный это был разговор, а может, обычный — кто-то уже смирился со смертью любимого человека, а кто-то еще не впустил в сознание и отгораживается барьером, будто отвергающим словом можно изменить случившееся.

— Простите, Дина Игоревна, — сказал он. — Я сейчас приду. Через минуту.

Лиза жила в трех кварталах — Филипп в четырнадцатой башне, она в восьмой, с магазином готовой одежды на первом этаже. Можно было проехать на троллейбусе две остановки, но Филу это даже в голову не пришло — очнулся он от временного отсутствия в этом мире, когда нажимал в лифте на кнопку пятого этажа.

Дверь в Лизину квартиру была распахнута настежь, в прихожей толпились какие-то люди, в большой комнате, где Фил с Лизой и ее родителями еще вчера пили чай с кизиловым вареньем, чинно сидели на стульях и диване соседи, Дина Игоревна и Олег Александрович, Лизин отец, стояли у окна, взявшись за руки, смотрели друг на друга и, похоже, находились сейчас не здесь, а в другом мире, где их дочь была живой. Чья-то рука легла ему на плечо, Фил обернулся и увидел Вадима Борисовича Гущина.

— Вам тоже позвонили? — пробормотал он, не найдя что сказать.

На глупые вопросы Вадим Борисович не отвечал никогда. Он привычно провел правой ладонью по лысине и сказал тихо:

— Пройдемте на кухню, я вам объясню…

На кухне никого не было, только свистел на плите большой пузатый чайник, вчера из него Дина Игоревна разливала чай, а Фил с Лизой сидели на диване и тихо обсуждали проблему защиты от мирового терроризма. Они продолжали говорить об этом и потом, когда, выпив чаю с вареньем, отправились якобы в кино, а на самом деле бродили по бульварам и дошли аж до Самотеки, откуда потом добирались домой на метро и троллейбусе, и Лиза спросила, когда они прощались у подъезда:

— А какой фильм мы смотрели? Мама обязательно поинтересуется.

— Почему не сказать, что мы просто гуляли? — возмутился Фил.

— Потому что маме не нравится, когда мы вечерами бродим по городу, ты же знаешь. Она беспокоится.

Это действительно было так. Дина Игоревна выходила из дома только в дневные часы — в ближайший магазин или в сад, где сидели ее подруги-пенсионерки. По вечерам (она была почему-то в этом уверена) улицы отдавались на откуп бандитам из солнцевской или кунцевской группировок — так однажды сказали по телевизору, и следовательно, так было на самом деле. В кино — пожалуйста. В кино много порядочных людей, это недалеко от дома, там хотя бы милиция рядом…

Гущин закрыл дверь в коридорчик, выключил газ под чайником и заговорил тихим монотонным голосом, который почему-то сразу привел Филиппа в чувство:

— В половине одиннадцатого вечера Елизавета Олеговна пожаловалась матери на резкую боль в груди. Отец в это время уже лег спать, его будить не стали, мать дала дочери валидол. Однако боль не прекратилась, и буквально минуту спустя Елизавета Олеговна потеряла сознание. Тогда мать разбудила отца и вызвала «скорую». Машина прибыла через двадцать три минуты, и врач констатировал смерть. Предварительный диагноз — острая сердечная недостаточность.

— Дина Игоревна сказала — инфаркт, — пробормотал Филипп.

— Я узнал о трагедии в час ночи, — продолжал Гущин, не обращая внимания на замечание Фила. — Мне позвонили из больницы, вы же знаете, что…

Об этом он мог и не напоминать. У каждого из членов группы была всегда при себе магнитная карточка с указанием имени, отчества, фамилии, даты рождения, домашнего адреса и, самое главное, — с номером телефона, по которому обязательно нужно было позвонить, если с обладателем карточки произойдет несчастный случай или иное происшествие, лишившее указанного обладателя возможности самому сделать нужный звонок.

— Я прибыл на место в два десять — раньше просто не успевал. К сожалению, ничем помочь уже было нельзя, а то я бы поднял лучшие силы…

— Мы были с Лизой весь вечер, — сказал Фил. — Она чувствовала себя прекрасно.

— Вы ходили в кино?

— Кино?.. Это вам Дина Игоревна сказала? Нет, мы гуляли. Обсуждали кое-какие идеи. В десять Лиза пошла домой, а я… Я тоже, только не сразу. Когда, вы говорите, она?..

— В двадцать два тридцать…

— Я сидел на скамейке перед подъездом, — сказал Фил.

— Здесь, внизу?

— Нет, у своего дома. Я ничего не знал, а она… Если бы мы были вместе еще полчаса…

— Вряд ли это что-нибудь изменило бы, — вздохнул Гущин. — Окончательное заключение патологоанатома еще не готово, но предварительно мне сказали, что смерть Елизаветы Олеговны вызвана естественной причиной.

— Никто Лизу не отравил, вы это хотите сказать? — Филипп упорно не смотрел на Гущина, он не хотел видеть этого человека.

— Никто Елизавету Олеговну не отравил, — повторил Гущин. — Это однозначно. Я хочу сказать, что изменений в режиме работы группы не ожидается. Подумайте сами, кого можно найти на замену. Вы-то лучше знаете свой контингент…

Неужели он полагал, что именно это сейчас беспокоило Фила больше всего?

А что он должен был понимать? Он знал о том, как изменились в последнее время их с Лизой отношения? Гущин не мог знать об этом, потому что даже Лиза не знала — догадывалась, наверно, женщины легко об этом догадываются, но не подают вида, пока мужчина не решится на что-то определенное, а Фил не решался, он так и не решился, и теперь это не имело никакого значения. Ни для Гущина, ни для самого Филиппа, ни для остальных. Единственное, что важно: группа должна работать в обычном режиме.

— Вадим Борисович, — сказал Фил, — я хочу поговорить с врачом, который… ну, с этим…