Лишь разумные свободны. Компиляция (СИ) - Страница 62
Симона Руис, сорока одного года, посетила одного за другим шесть своих бывших любовников — это не заняло много времени, благо дело происходило в небольшом городке Пьюласки в штате Теннесси — и совершила над каждым надругательство, выразившееся в попытке отсечения детородного органа. Ни в одном случае Симоне не удалось довести дело до конца, но лишь последяя по счету жертва сумела скрутить нападавшую и вызвать полицию. На допросе несостоявшаяся преступница заявила, что выполняла Господню волю.
О воле Аллаха говорил Мохаммед Самхи, приехавший в Соединенные Штаты из Саудовской Аравии, бегавший по улицам Тримонта, штат Иллинойс, и срелявший из пистолета в каждого, кто казался ему похожим на еврея.
Именем Аллаха пытался защитить себя Муса Хамеш, бывший Макс Хершо, принявший ислам год назад, а вечером 23 декабря вышедший из дома с большой сумкой в руке, показавшейся подозрительной местному копу, знавшему в лицо всех жителей вверенного ему участка. В сумке оказался пятикилограммовый заряд взрывчатки с автоматическим спусковым устройством, и на допросе в полиции Хамеш утверждал, что все его действия были продиктованы Аллахом, да будет благословенно имя Его, но больше он ничего не сказал и о возможной принадлежности Хамеша к какой-нибудь террористической организации приходилось лишь догадываться.
И никто иной, как Господь, надоумил Ирвина Блеквуда натянуть прочную леску поперек тропы, проходившей на высоте трехсот футов над ущельем, по дну которого протекала быстрая речка Ношуа, штат Массачусетс. По этой тропе жители поселка Арчибан каждое утро ездили на велосипедах на работу в промышленную зону. Трое упали в пропасть, сбитые с велосипедов натянутой леской. Двоим Блеквуд помог отправиться на тот свет, подтолкнув их к краю обрыва после того, как они, споткнувшись, упали на тропу и пытались подняться.
Я еще не сделал никаких выводов, только досмотрел до конца досье — там было триста семнадцать случаев за трое суток после 22 декабря. И для сравнения — во втором файле — семь случаев за предшествовавшие три месяца.
Статистика банковских махинаций — увеличение на 43 процента за последние трое суток.
Статистика изнасилований — вдвое по сравнению…
Жалобы на насилие в семье — не только мужей над женами, но почему-то в большей степени жен над мужьями — в три с половиной раза чаще, чем…
Странный шум из гостиной привлек мое внимание, и я, оставив компьютер, пошел посмотреть что происходит.
Лучше бы я не делал этого. Джемма и Ревекка…
Я все понимаю, за годы адвокатской практики навидался всякого, а однажды защищал в суде семью геев, против которых сосед-невротик выдвинул обвинение в нарушении общественного порядка, хотя ничего эти бедняги не нарушали, кроме, конечно, пуританских устоев, и мне удалось убедить судью в том, что мораль — понятие, конечно, важное в обществе, но внесудебное, и геи эти были так мне благодарны, что пригласили на какое-то свое сборище, но я не пошел, мне это было не нужно, мне это было противно, наконец, и я никогда не думал, что в своем доме… Женщины, которые мне нравились… С которыми я был близок и полагал, что все еще впереди…
Они даже не обратили на меня внимания.
Я ушел и громко хлопнул дверью, чтобы они услышали.
Мобильник зазвонил лишь полчаса спустя, когда я сидел в своем кабинете и договаривался с комиссаром Эшером о просмотре хроники правонарушений. Пришлось наплести что-то о докладе, который я взялся сделать для заседания коллегии адвокатов, и Эшер даже согласился рассказать мне кое-что о делах, в отчет еще не включенных.
По голосу судя, комиссар был растерян, и я представлял себе причину — вряд ли когда-либо в его практике Эшеру приходилось расследовать столько дел одновременно. Интересно — сколько на самом деле? Неужели по числу жителей вверенного ему участка?
Телефон звонил, сначала это была Джемма, потом Ревекка, мне было некогда, я работал.
Джемма появилась в офисе в полдень — села за компьютер в приемной и занялась деловой перепиской, будто ничего не произошло, а я сделал вид, будто не заметил ее отсутствия, хотя больше всего мне сейчас хотелось прикрикнуть на нее, бросить в нее книгу, уволить наконец.
Я не сделал ничего. Я думал. Надо же и адвокату когда-нибудь просто посидеть и подумать. Подумать и сопоставить. Сопоставить и попытаться понять.
Если бы Рик был жив, я смог бы обсудить это с ним. Сейчас я даже с Ревеккой не мог быть откровенным. С Джеммой — подавно.
С кем тогда?
Я подумал, что почти все точки над i уже расставлены. Кроме последней.
И позвонил судье Арнольду.
— Дин! — искренне обрадовался старик. — Хорошо, что вы позвонили! Вы, конечно, бросили Бойзена на растерзание Фемиде, но он ведь сам не хотел жить, верно? Такие люди, как Бойзен…
— Сэр, — прервал я поток судейского красноречия, — помнится, как-то вы приглашали меня к себе, и я отказался?
— Конечно, помню, Дин! И приглашаю опять, приезжайте сегодня же, я дома один, Полли улетела в Лос-Анджелес, а Джонни с приятелями сматывается, как он говорит, в кино, хотя, я думаю, до кино они не доедут, остановятся в каком-нибудь пабе.
— О'кей, — сказал я. — Хотелось просто поговорить, ничего обязывающего…
— Да-да, — согласился судья. — Восемь часов вас устроит?
Мы сидели в мягких креслах, курили, выпили всего ничего, только для того, чтобы языки не прилипали к гортани. Телевизор с приглушенным звуком показывал новости CNN, Арнольд время от времени бросал косые взгляды на экран, после чего едва заметно кивал мне, будто хотел сказать: сами видите что происходит в мире.
Судья любил говорить и любил, чтобы его слушали, поэтому, когда я начал свой рассказ, он прерывал меня и торопил, но вдруг замолчал и до самого конца не проронил больше ни слова, только пару раз вставал и наливал мне и себе виски с содовой, я предпочел бы вино, но мне не хотелось прерывать ни мысли, ни рассказа, ни рассуждений, ни выводов.
Рассказывая о своих кошмарах, прекратившихся, когда Дьявол перестал быть, я не смотрел в лицо судьи, но краем глаз следил за его реакцией. Он не побледнел, не вздрогнул, лишь кивнул головой и сказал достаточно громко, чтобы я слышал: «Да, да, Господи… Я чуть не умер».
Я положил в пепельницу недокуренную сигарету — ее вкус напоминал мне почему-то вкус травы, которую мы с приятелем, когда нам было лет по семь-восемь, рвали и жевали, потому что услышали от кого-то из взрослых, что так можно увидеть то, что хочется увидеть. Ничего, кроме противного вкуса во рту.
— Жаль, — сказал судья после долгой паузы. Он тоже затушил свою сигарету, но успев докурить ее. — Жаль, Дин, что мы говорим об этом сейчас, а не два месяца назад.
— Два месяца назад, — пробормотал я, — я не мог к вам прийти. Я ничего не понимал. И Дьявол был еще… жив. Вот странное слово по отношению к нечистой силе, верно? Если бы я пришел к вам два месяца назад, вы со мной и говорить бы не стали. Вы позвонили бы нужному человеку, и со мной произошло бы то же, что с Риком… с Бертоном.
— Вы в какую церковь ходите? — спросил судья. — В англиканскую?
— Ни в какую, — сказал я, — и вам это прекрасно известно.
— Не обижайтесь, Дин, — мягко произнес судья и положил ладонь мне на колено. В иной ситуации я бы, пожалуй, счел этот жест неприличным, но сейчас мне было понятно, что старик просто хотел сократить расстояние между нами — речь шла, конечно, о духовном расстоянии, и этот физический жест должен был стать символом, хотя, возможно, судья вообще не придал ему никакого значения — просто так получилось.
— Не обижайтесь, — повторил он и отдернул руку, будто прочитал в моих глазах понимание, которого он не хотел и о котором, скорее всего, даже не думал. — Вас потому и выбрали на эту роль, что вы — единственный среди адвокатов Финикса — абсолютно не религиозны. Нужен был человек, для которого религиозные воззрения и целеполагания Бойзена оставались пустым звуком. Он ведь мог начать говорить. Деббинс непременно это использовал бы, он религиозен, для него Бог и Дьявол — святое. В отличие от вас… Понимаете?