Лиса. Личные хроники русской смуты - Страница 4

– Мамочка, а ты у меня знаешь кто?

– Кто? – ласково улыбнулась женщина.

– Ссс-шалава…

«Шалаву» и многое после неё они пережили.

Переживать и забывать подобные мелочи – дело житейское.

Но однажды в дверь сильно постучали, и в комнату тяжело шагнул незнакомый давно не бритый мужчина, в остро пахнущей потом военной форме. Пересекая комнату, мужчина заметно прихрамывал. По тому, как он волочил левую ногу, с усилием опираясь на деревянную палку, было видно, что травма у него недавняя, и он ещё не успел к ней привыкнуть.

В те времена такие травмы называли ранениями.

Перепуганная мать сначала вскочила, ойкнула, а затем, зажав рот дрожащей ладошкой, без сил опустилась на стул.

«Раненый!» – уважительно подумал Валерка и, бросив рисовать зелёный краснозвёздный истребитель, заинтересованно уставился на погоны незнакомца. Красивых золотистых звездочек, как у папы-военного, мальчик на них не обнаружил, и происходящее стало ему неинтересно. Совершенно.

Незнакомец, без спросу уселся на стоявший у стола свободный стул, достал папиросы и чиркнул стрельнувшей весёлым огоньком спичкой.

Вдохнувший табачного дыма Валерик закашлялся, но, прокашлявшись и наскоро оценив обстановку, решил вести себя независимо и вернулся к рисованию. Он знал, что курить плохо, но мама и неприятный чужой дядька, выпустивший уже третье по счёту облако едкого табачного дыма, так и продолжали молчать.

Во всём происходящем присутствовал явный непорядок. С этим надо было что-то делать.

В их комнате никогда не курили.

– Дяденька, а у нас не курят! – сказал Валерик и нахмурился.

Незнакомец удивленно, будто только сейчас обнаружив, что в комнате он не один, посмотрел сначала на мать, потом на Валерку, затем сощурился, хищно, словно заглядывающий в оптический прицел снайпер, и процедил:

– Молодец… Ничего не скажешь – вырастила умника… – он встал и неторопливо захромал к Валерке. Ухватив мальчика за подбородок, задрал его так высоко, что у того закружилась голова, и он чуть не упал со стула.

Не отрывая тяжёлого взгляда от испуганно вытаращенных глаз ребёнка, незнакомец спокойно и размеренно произнёс:

– Слышь, пацан, тут теперь я буду решать: кому, что и как делать. А не ты. Постарайся это запомнить раз и навсегда, – и, немного помедлив, уточнил: – Ты меня понял?

Чуть не описавшийся Валерка еле выдернул подбородок из цепкой, словно клещи, руки. Сглотнув обильно проступившую слюну, он повернулся к замершей в испуге матери и, шмыгнув носом, спросил:

– М-ма-мочка, эт-то кто?..

– Это твой папа, Валерик… Папа Саша…

Ребёнок ошалело уставился на взрослых, ничего не понимая…

Он знал, что его папа – военный. Офицер. И что он уехал, но очень скоро вернётся и заберёт их к себе… А этот дядька был совсем другой! Но мама сказала, что он – тоже папа, а маме Валерик привык верить.

Хотя… Два папы сразу – это было многовато для их маленькой комнаты.

Немного подумав, Валерка решил, что из тех военных, у которых на погонах нет звёздочек, папы получаются неправильные. Совсем не такие как надо. Таких пап можно и не любить.

Тем временем «папа Саша» раскурил вторую папиросу и, обращаясь к матери, подытожил:

– Всё знаю… Будем считать, что простил. Завтра приду сюда жить.

Когда новоявленный папаша ушел, Валерка, весь в слезах, бросился к матери и, крепко обхватив её за шею, разрыдался. Мария сидела молча, уставившись в окно остекленевшими глазами. Изредка она касалась макушки сына бледными губами, но делала она это машинально, поскольку мысли её были где-то далеко.

За окном полыхал удивительной красоты закат.

Вечерело.

– М-м-мамочка, – всхлипывал испуганный мальчик, – м-м-мамочка, скажи ему, чтобы больше не приходил! М-м-мамочка… Он чужой, я его не знаю… М-м-мамочка…

– Не плачь, Валерик, успокойся, – Мария ещё раз поцеловала ребёнка, обняла и прижала его к себе.

Крепко-крепко.

Они, обнявшись, сидели в наступающих сумерках и молчали. Сидели долго, не включая света. И мать и сын пытались успокоиться, но успокоение не приходило. Наверное, потому, что положение у них было безвыходным.

В конце концов, Валерик уснул, а Мария ещё долго не решалась потревожить его сон.

Она думала.

Пару часов спустя молодая мать отстранила проснувшегося ребёнка и тяжело поднялась со стула. Разминая затекшие ноги, она прошлась по комнате, внимательно осматривая её и собирая оставшиеся от уехавшего жильца вещи. Побросав найденное в старую наволочку, прошла к буфету, открыла его дверцу и взяла с нижней полки стопку фотографий. Главный компромат.

Не удержавшись, принялась их рассматривать. В чёрно-белых тонах, запечатленная на плотной фотографической бумаге, замелькала её ещё недавно яркая и счастливая жизнь. Перебиравшие фотографии пальцы дрожали, и дрожал подбородок. Подступили слёзы, но, после нескольких глубоких вдохов, Марии удалось взять себя в руки: «Всё, ушёл караван…»

– Валерик, сыночек, когда вырастешь, постарайся жить так, чтобы у тебя в доме была радость. И не только по праздникам, а каждый день. Понял, золотко моё? Мы с тобой, на свою беду, узнали, каково оно, когда есть счастье… Теперь будем просто так жить. Без радости. И без счастья. На, посмотри. Может, что хорошее в памяти и останется… – Мария положила фотографии на кровать и вышла на кухню за эмалированным тазиком и спичками.

Вернувшись, выхватила снимки из рук разглядывавшего их сына. Сложив их горкой на дне тазика, чиркнула спичкой. Не понявший её ожесточения и всего происходящего Валерка захныкал. Правда, разреветься в полный голос, как обычно, в этот раз он не решился.

Потерянное счастье горело плохо, то и дело норовя погаснуть. Но, по прошествии получаса, оно всё же превратилось в чёрные скукоженные хлопья. Дождавшись, когда огонь погаснет, Мария схватила наволочку с вещами военпреда и выскочила за дверь. Отсутствовала она недолго. Вернувшись и вдохнув запах сгоревшей бумаги, Мария всё же расплакалась. Почувствовав изменение её настроения, Валерка всхлипнул, раз и другой, и вскоре, не удержавшись, присоединился к ней в полный голос. Потом, когда слёзы иссякли, они долго сидели крепко прижавшись друг к другу, и Мария зачем-то сказала строгим голосом, что слабыми они были в последний раз в жизни. Больше их слёз никто не увидит, как бы им ни было плохо. Не дождутся!

– Придётся терпеть, Валерик, – заметила она. – Он тебе отец, а мне – муж, – и, утерев слёзы, добавила: – Да и не проживём мы одни, сынок…

Папа Саша пришёл ранним утром. Дверь открыл без стука и, буркнув что-то неопределённое, уронил возле пустовавшей вешалки потёртый растрескавшийся чемодан и две связки книг. Шагнув в комнату, сбросил с плеч туго набитый вещмешок.

И как всё это при такой хромоте без вчерашней палки донёс?

Развязав горловину мешка, мужчина достал из него красивое шёлковое одеяло. Небрежно, словно брезгуя, кинул его на кровать.

– Мать передала. Завтра ждёт нас к обеду. Внука захотела повидать… – сказал он и, иронично хмыкнув, добавил: – Во дворе работу провёл. Больше ни одна собака не тявкнет, – затем, шагнув к сыну, протянул было руку, намереваясь погладить того по голове, но испугавшийся Валерка увернулся и убежал.

– Ты не мой папа! Мой папа дома не курит!!! – заявил он свежеобретённому отцу уже в дверях.

Тот взглянул на жену, неприязненно сощурив глаза. Так смотрят на мёртвых врагов или на тех, кого вот-вот убьют.

Мария испуганно отвернулась, сделав вид, что занята чем-то мимолётным, но очень важным, не терпящим отлагательства.

– Так значит? Ну-ну… – мужчина достал из кармана пачку «Беломора» и вышел на крыльцо.

Дома Валеркин папа больше не курил. Никогда.

Отношение дворовых пацанов к Валерке изменилось разительно. Они первыми подошли, первыми поздоровались, а затем долго хлопали ошалевшего от такой неожиданности мальчика по плечам и по спине, излишне радостно поздравляя с возвращением отца. Потом, осторожно косясь в сторону крыльца, почему-то попросили забыть такое хорошее слово «шалава». Валерка искренне обрадовался столь тёплому к нему отношению и радовался ему ровно до тех пор, пока, взглянув в сторону крыльца, не увидел там свежеобретенного папу, курившего «Беломор» и внимательно следившего за развитием событий.