Лимонка в тюрьму (сборник) - Страница 17

Даже сейчас я не хочу объяснять причины, по которым я задумался о правоте своей картины мира. Скажу одно: на минуту я решил теоретически представить другую жизнь и другие решения. Я представил себе, как даю показания и выхожу на улицу. Но я не смог представить эту улицу: за дверью была пустота. Эта пустота успокоила меня. Выбора не было. Всё идет как надо.

Вечер. Не помню, какой из двух. Арестованный за оружие стоит на голове, он занимается гимнастикой. Грабитель пытается дышать через узкую дырку, ведущую во двор. Кажется, там идёт дождь. Не помню, почему в тот момент мы заговорили о воде… Да и самого разговора почти не помню. Осталось лишь удивление, возникшее при монологе первого из трёх. Он с восхищением говорил о воде как некоем первоэлементе, практически как о начале всех начал. На самом деле он просто посмотрел когда-то некую псевдонаучную передачу по Discovery и поверил в сказанное.

Но я не стал ни вступать в спор, ни рассказывать о Фалесе Милетском или о «режиме воды». Я просто молчал, полулёжа в тёплой камере, и вспоминал про прочитанную в раннем детстве брошюру с концепцией Фалеса, после которой меня прозвали Философом. Про поэтический бред Штенберга из шестых «Элементов» и о сходстве всего этого с шаманской болезнью, брошюру о которой я также прочёл в детстве. И о холодной воде в реке мёртвых. На самом деле не хотелось ни о чём думать. Этот момент был настолько архаичным, что казалось, будто не было построено никаких империй и что до Античности остались тысячи лет. Что ничего не изменилось и что современности нет.

Последний раз я подобное чувствовал в тюрьме, в момент, когда вся камера собралась и жгла так называемые «факела» – длинные полоски ткани, вырезанные из простыни, с огнём на краю, к которому приставили кружку с чифирём. Люди сидели на корточках и ловко перебирали руками, не давая огню приблизиться к пальцам. И стояла тишина, словно вокруг продолжался неолит и племя поддерживало огонь. Вот и сейчас речь этого простого бандита-амфетаминщика казалась не глупой, а древней, намного древнее всех моих отвлечённых концепций. И намного более подлинной…

Утром нас раскидали. Один пошёл на допрос, второго отвезли на следственный эксперимент. Причём шансы собраться потом в одной камере минимальны, в КПЗ зэков тасуют, словно колоду карт. Я тоже собирался, настраиваясь на тяжёлый, но интересный день. До вечера должно было стать ясно, остаюсь ли я в этом мире или возвращаюсь туда. До шести меня либо закрывают, либо… Открылась дверь. Я шагнул в пустоту, оставив за собой третьего, лежащего в пустой хате. И услышал в спину тихое пожелание удачи…

Когда я вышел из суда, то в глаза бросился мокрый асфальт. Ливень закончился…

Первое, что я сделал на воле, – купил банку сгущёнки. Она оказалась неожиданно невкусной.

г. Рига

Вот уже две недели я сижу в камере. После официальной отмены голодовки меня подняли из карцера. Нас шестеро. Личности колоритные, представлены все слои населения и все основные национальности, населяющие Латвию. Сегодня расскажу об Инессе.

Инесса родилась в маленьком украинском городке, утопающем в садах, цветах и провинциальной скуке. Мать девушки, учительница средней школы, дала дочери добротное домашнее образование. Девочка освоила английский, рукоделие, фортепиано. Мама мечтала об одном – чтобы Инесса вышла замуж, родила внуков. Но девушке было тесно в родном городе. От своих разношёрстных предков – русских, украинцев, поляков (и, может быть, евреев) – она унаследовала горячий темперамент и твёрдую уверенность в том, что рождена для идеальной любви, а не для прозябания. Поиски идеала привели Инессу в Ригу.