Лимонка в тюрьму (сборник) - Страница 16
– Кого из присутствующих вы узнаёте? – жёстко спросила Оксана.
– Его, – прошептал Павлик и показал на меня.
В первый раз я услышал, чтобы он так тихо шептал. Он всегда был очень громким…
– Как вы его узнали?
Вопрос явно поставил его в тупик. Он помолчал и неуверенно произнёс:
– По лицу.
– И что вы с ним делали?
– Я же вам уже сказал! – с нескрываемым отчаянием прошептал Павлик.
Было видно, что ему больно. Что он не ожидал увидеть меня и не хочет повторяться в моём присутствии. В этот момент его стало жалко. Но Оксана твёрдо повторила вопрос, и он ответил. Казалось, вместе с произносимыми словами ему в кости впрыскивают сильнодействующую кислоту, растворяющую весь скелет. Слова «улицу Дудаева» он выговорил буквально стекая в обшарпанный стул. Сливаясь со стулом, растекаясь по нему. Взгляд, устремившийся куда-то вбок, тихо затухающая улыбка…
Я сказал:
– Теперь я действительно вижу, что Аллах создал человека из глины.
Павлик никак не отреагировал, возможно, он даже не услышал этих слов. Но Оксана услышала и потребовала разъяснить. Я ответил, что это литературная аллюзия на одну книгу, которую он точно читал.
– Ну что, теперь-то настроение ухудшилось? – ухмыльнулся полицейский в чёрной кожаной бандане, чем-то похожий на карикатурного пирата.
– Ни капли! – Я как-то ухитрился усмехнуться в ответ и расписался на постановлении об аресте…
Утро. Наверное, ничто не может сравниться с пробуждением в неволе. Вернее, с тем коротким моментом, когда ты понимаешь: кто ты, где ты и кто вокруг тебя.
Странно, но тот факт, что рядом со мной воры и грабители, вызывал только спокойствие и умиротворение.
Их было трое. Я почти не запомнил их лиц и забыл их имена. Остались только ощущения, исходившие от них. Думаю, если я встречу кого-то из них в толпе, то узнаю по ауре.
Первый был сильным. Уверенным. Было неясно, кто он и чем занимался. Хотя он и был вполне откровенен, но ухитрился не сказать ничего. Когда его прошлый раз сажали, он победил. Остался на свободе. Но потерял жену. И ушёл в долгий амфетаминовый загул. У него появилась другая женщина, да и денег, судя по всему, хватало. По крайней мере, на наркотики; «витамин» не очень мешает активной жизни, скорее даже ускоряет. Но я с трудом верю, что он мог годами постоянно быть на «белом», причём пускать по вене. Никакого здоровья не хватит. Одним словом, медленная смерть. Хотя… Амфетамин – самый популярный наркотик в нашем регионе, как трава в Средней Азии или кокаин в Колумбии. Вроде бы и лаборатории, в которых его синтезируют, находятся где-то здесь. И мне встречались люди, которые были на нём очень долго. Они привыкали есть и спать, несмотря на то что этого совсем не хочется. Привыкали жить на волне искусственной пассионарности…
Сейчас этого человека вновь сажали за хранение оружия. Он отлежался в КПЗ, пока не закончились заплёты, и, придя в себя, понял, что любит ту, с которой сейчас живёт. Вроде бы он даже признался для того, чтобы её защитить. И всерьёз собирался просидеть весь предстоящий срок и вернуться к ней. В это я могу поверить, «витамин» – очень циничный наркотик. Под ним любви не чувствуешь, всё перебивает азарт и бешеная энергия. Зато на заплётах начинаются моральные терзания. Как было написано на стене обшарпанной остановки трамвая, далеко на окраине Риги: «Кто заплёта не чувствовал – тот жизни не видел…»
Второй был спокойным. Молодой, здоровый латыш, сидевший по зонам с четырнадцати лет. Коренной обитатель тюрьмы. Не в первый раз встречаю таких людей, их личность сформировалась за решёткой, и другой жизни они просто не понимают. Выходы на свободу подобных персонажей больше похожи на кратковременные набеги варваров. Очень кратковременные, этот погулял не больше месяца. Взяли на ларьке, но моментально раскрыли, что это он устроил ограбление школы. Вырубил охранника и вынес технику. Ни малейшего волнения в связи с неизбежным возвращением домой он не испытывал.
Какие-то эмоции вызывало только то, что его арестовали в старой и грязной одежде и её нужно чем-то заменить. Парень очень надеялся на следственный эксперимент. Ведь можно договориться, чтобы ему разрешили зайти за вещами.
Среди его татуировок что-то делал знак инь-янь. Когда на утренней проверке у него спросили значение – ответил, что «добро и зло». У меня это тату вызывало ностальгические ассоциации с похожей наколкой у Микки Нокса, я как раз незадолго до ареста пересматривал с родными «Прирождённых убийц». Но вряд ли деревенский грабитель даже слышал о подобном фильме…
Третий был нервным. Тоже бывший зэк, но прошлая отсидка сделала его убеждённым христианином. И было видно, что он всерьёз готов вести праведную жизнь. Правда, не очень удачно. Сейчас его задержали за компанию с другом, который пытался что-то вынести из магазина. Он всё время был напуган. Паника от возможности вернуться обратно на зону плюс не меньшая паника от возможного заражения энцефалитом. Его за неделю до задержания клещ укусил. Он часами расспрашивал о симптомах заражения… В результате он для меня стал самым мутным и тяжёлым в общении жителем камеры. Но одновременно и самым светлым. Другое дело, что я не очень доверяю светлым людям…
И четвёртым персонажем выступил ваш покорный слуга, задержанный по обвинению в хулиганстве на политической почве. Никто из присутствующих не стал меня расспрашивать о подробностях, и я влился в этот маленький, сложившийся на два дня коллектив. Предстояли выходные, самое скучное время в этих краях…
На самом деле мне повезло, меня задержали в пятницу вечером. Поэтому до понедельника никаких следственных действий проходить не могло, нельзя ни судить, ни допрашивать. Здесь ты сам становишься чужой работой, и обрабатывать тебя не позволяет трудовое законодательство. Так что есть время всё обдумать и подготовиться. Зато в понедельник будет интересно, санкция трёхдневная, а значит, до вечера мне должны будут либо предъявить что-то конкретное, либо выпустить под подписку. А пока будни. Заходящие утром охранники, раздевающие всех до трусов и обыскивающие помещение. Три пластиковые бутылки, заполняемые утром водой. Попытки стрельнуть у охранников спички (сигарет, как ни странно, хватало). И разговоры.
Разговоры вращались в основном вокруг трёх тем. Это были женщины, разные виды наркотиков и еда. Нетрудно догадаться, что самыми страстными были рассуждения о последнем. Казалось, что самым тяжёлым в ситуации ареста фактом является невозможность выйти и купить сгущёнку или грецкие орехи. Мы придумывали рецепты самых фантастических блюд и давали громкие обещания рано или поздно выйти и испробовать все гастрономические фантазии на практике. Прекрасно зная, что никто из присутствующих на воле и не вспомнит об этом. Я больше слушал, хоть это мне не свойственно. Впрочем, я всё равно получил кличку Журналист и был вынужден отвечать на долгие расспросы «третьего» об энцефалите. И еле удержался от идеи рассказать бедняге про опасность слегка свихнуться, приведя в пример историю с Летовым, писавшим в подобном состоянии альбом «Прыг-скок». Знаю, что он бы не понял, кто такой Егор, но это всё могло бы ещё больше снести ему крышу.
В одну из двух ночей я проснулся оттого, что третий молился. Он лежал с закрытыми глазами и нервно шептал «Отче наш». Было почему-то противно, словно ты застал человека за мастурбацией. И я никак не показал, что слышу его…
Камера невелика. Я несколько часов хожу по одному маршруту, стараясь не шуметь. Люди спят, мы вообще стараемся спать как можно дольше. Мне же необходимо движение, это успокаивает. Вроде бы в Тибете есть похожая медитация. Это как условный рефлекс, который проявляется каждый раз, когда я попадаю в камеру. Круг за кругом. Душит злость на себя.
Совершенно неожиданно меня выдернули наверх. Следователи знали, что нельзя проводить никаких официальных действий, но им явно хотелось поговорить. Разговор не заладился. Они немного ошиблись с подходом, попытавшись взять меня на жалость. Я выслушал трагическую историю о мрачных перспективах, ожидающих пару молодых проходящих по этому делу парней, которые себе обязательно сломают жизнь. Но я могу их спасти, взяв всю вину на себя. Причём ясно, что дело туфта и меня точно выпустят после признания, Павлик-то на свободе ходит. Но если я продолжу упрямиться, то придётся передавать дело в суд, а там всё зависит от степени подлости судьи. Поэтому они предложили мне ещё чуток подумать и подписать в понедельник все нужные бумаги. Я вежливо сказал, что подумаю. Как-то не хотелось высказывать своё реальное отношение к тому, что случится с молодыми, хотя меня самого удивил мой цинизм. Мне не было их жаль: выдержат – молодцы, не выдержат… Значит, так надо. Однако, спустившись в камеру, я начал ходить кругами, пытаясь скрыть бешенство. Или стыд. Я действительно думал.