Лимонка в тюрьму (сборник) - Страница 15

В-четвёртых, как ни банально звучит, но сейчас не эпоха застоя. Система не монолитна. Так что, если вас отправляют на экспертизу, это не означает, что всё уже решено. Нельзя заранее сдаваться. Нас отправили на стационар потому, что на амбулаторной экспертизе врачи просто испугались объективно отвечать на вопросы прокуратуры. А в стационаре наш эксперт оказалась нормальным, вполне независимым профессионалом. Даже если вам не так повезёт, сдаваться не стоит. В крайнем случае впоследствии можно добиться назначения ещё одной независимой экспертизы.

Вот в чём вопрос. Те же учебники по судебной психиатрии можно успешно использовать для симуляции. И в дурке объективно легче, чем в тюрьме, – дадут колёс, уколют чем-нибудь, и дрыхнешь сутками. Но мы-то вроде не уголовники, мы – революционеры.

Трудно себе представить лучший подарок Системе, чем повод объявить наши идеи эндогенными нарушениями головного мозга. Посмотрите, в какую дурацкую ситуацию время от времени попадают радикальные комсомольцы: ребята вполне героические, но зачастую кого-то из них признают шизиками и направляют на принудительное лечение. Я лично не собирался косить, даже когда мне пятнадцать лет светило, к большому удивлению окружающих зэков. Лучше потерять часть жизни, чем честь.

К тому же в тюремных психушках тяжелее, чем в обычных. Вспомните «Пролетая над гнездом кукушки»: из тюрьмы можно выйти, когда срок закончился, а в дурке придётся лежать, пока врачи не передумают. Скажу уверенно: в тюремные психушки лучше не попадать.

Думаю, не стоит забивать печатную площадь историями про встреченных психов, скажу только, что мы с Будулаем насмотрелись на всякое – от дедушки с фиксационной амнезией до замечательного шизофреника, наследного принца Советского Союза, племянника Раймонда Паулса и Вайры Вики Фрейберге и спасителя Риги от атомной войны. Угара хватало. И многие стереотипы оказались разрушены. Скажем, лучшим санитаром, самым умным и человечным оказался цыган, а лучшим однопалатником – латышский националист, лежавший, как и мы, на экспертизе. Он дезертировал из армии из-за принципиального конфликта с начальством. И наши оценки правительства, НАТО и Евросоюза полностью совпадали.

Если честно, мне этот месяц пошёл на пользу, я получил новый опыт и стал лучше понимать себя. Хотя, наверное, я бы и без этого опыта спокойно обошёлся.

Огромное спасибо всем товарищам, кто нас поддерживал. Особенно Насте, Оле Морозовой и Алине Лебедевой.

Тюрьмы и дурки сровняем с землёй.

В два часа ночи мы подъехали к центральному участку. Полицейская машина застыла на пороге. Ворота долго не открывались. Хотелось спать.

Стены КПЗ желтели полузатопленным куском янтаря, лежащим на берегу мёртвой реки. Или реки мёртвых… Границы. Границы между двумя состояниями одной системы. Наконец-то открыли. Я выпрыгнул на блестящий асфальт. Окинул взглядом пустую улицу, канал, торговый центр Stocman, кольцо 6-го трамвая. И пошёл внутрь, не удержавшись от глупой бравады сказать: «Вот моя деревня, вот мой дом родной». Охранявшие полицейские никак не отреагировали, видимо, привыкли к дешёвым понтам. Двери закрылись. Насекомое нырнуло в каплю смолы.

На первый взгляд за два года ничего не изменилось. Те же грязные коридоры, те же сонные дежурные. Удивил обыск. Раньше раздевали догола и заставляли приседать, чтобы никто не пронёс в заднице запрещённые препараты, сокращающие время… На этот же раз ограничились поверхностным осмотром одежды. Одевшись, привычно пошёл в сторону подвала, но дежурный вдруг остановил со словами: «Подожди, сперва возьми матрас и одеяло». Я резко остановился. Моя челюсть стремительно устремилась к обшарпанному полу. Ошеломление усилилось, когда я увидел вполне новые туристические матрасы и почти домашние одеяла в чёрно-белую клетку. Всё-таки не зря заключённые дружно голосовали за вступление в ЕС, при независимости я спал в переполненной камере, на деревянном возвышении, накрывшись собственным пальто.

Нырнули в подвал. 101-я камера, несколько шагов по грязному полу, затем на половине камеры резкое возвышение. Тот же пол, но на нём спят три человека. Отлично, камера рассчитана на четверых. Кинул матрас рядом с ними и погрузился в нервный сон. Знакомство отложим на завтра, впереди целые выходные. Пять часов назад мне подписали постановление о трёхдневном аресте. Есть время обдумать, подготовиться и вспомнить…

В кабинете, куда меня привели, уже сидели два отдалённо похожих на меня молодых человека. На мой вопрос: «Кого опознают, меня или вас?» – они ответили невнятным бормотанием по-латышски. Значит, меня. Кроме них в кабинете я увидел симпатичную, но очень серьёзную девушку-следователя, представившуюся Оксаной. Единственными знакомыми лицами были арестовывавшие меня опера. Весьма весёлые и непосредственные ребята, по-ковбойски ворвавшиеся в квартиру моих друзей. Размахивая оружием во все стороны.

В глазах Оксаны и оперативников читалось нескрываемое торжество удачливого охотника. Возникло неприятное предчувствие. Кто же будет меня опознавать? Наверное, какой-нибудь излишне бдительный житель улицы Дудаева, увидевший в окно подозрительные силуэты. Или…

Реальность оправдала самые худшие предчувствия. Открылась дверь, и ввели Павлика. Так я впервые его увидел. Формально мы были давно знакомы, но человек, которого я знал до этого, был совсем другим. Высокий, громогласный, самоуверенный мажор. Белокурая бестия. Мы не были с ним друзьями, слишком разные характеры. Но я очень ценил его болезненное самолюбие, желание состояться, желание быть. Были моменты, когда я действительно был очарован его наглой, молодой энергией. Но в том существе, что ввели в кабинет, не было энергии. В нём не было почти ничего, лишь медленно сдувающаяся оболочка. В первый раз я увидел действительно сломавшегося человека, и это было страшно. Я много чего страшного видел в своей жизни, но это был финиш.