Лимонка в тюрьму (сборник) - Страница 14

– Адам, ты кто по национальности?

– Ты же знаешь, что чеченец. Зачем спрашиваешь?

– А ведь у горцев принято уважать старость. Валюха тебе в матери годится, у неё уже внуку десять лет.

– Так это людей уважают, а не быдло из деревни. Этих можно, – ответил он с некоторым даже удивлением (вроде бы объяснил мне прописную истину).

– А она, значит, не человек?

– Нет, она свинья…

И тут что-то во мне щёлкнуло. Я повернулся на негнущихся ногах и подошёл к стене, где жёсткой петлёй висел пятиметровый пастушеский хлыст…

Я гонял его по всей ферме, стегая кнутом, и не мог остановиться. Кнут резко щёлкал, а Адам взвизгивал и пытался на бегу схватить вилы. Он смешно подпрыгивал и ругался на своём родном гортанном языке.

Когда меня попустило, я пошёл в каптёрку и сел за чтение книги «Советская цивилизация» Сергея Кары-Мурзы. «Ближайшие пятнадцать суток почитать мне уже не придётся», – думал я, пребывая в абсолютной уверенности, что утром меня ожидает заезд в ШИЗО. Но Адам меня не заложил.

Он ушёл через неделю, освободившись условно-досрочно. Первым делом, после получения «портянки» – справки об освобождении, он написал «куму» на меня заявочку об избиении и нарушении режима содержания. Потом уехал, и больше я его не видел.

Я вышел за ворота, повернулся к конвоиру и сказал, улыбнувшись: «Гражданин начальник, иди в сраку!» Он заржал и ответил, что всегда будет рад моему возвращению. Кстати, говорит, сколько отсидел? Я посмотрел на весеннее небо с холодными облаками, шумно вдохнул снежный воздух: «Один год, шесть месяцев и семь дней». Повернулся и потопал в сторону станции.

Купил билет до Москвы на автобус, шедший через Владимир. Проезжая мимо Золотых Ворот, с удовлетворением отметил, что эстетическое чувство меня не покинуло: кургузое историческое сооружение вызывало исключительно положительные эмоции.

Во Владимире ко мне подсела тётка лет сорока, с тугим рыжим хвостом волос на голове. Опытным взглядом оценила меня и моё положение, спросила: «Что, только откинулся? А у меня мужик вот уже два года как помер». Затем предложила отсосать. После долгого и мучительного колебания я всё же отказался. Это её ещё больше воодушевило (типа – надо же! – он ещё и человеком оказался…), и она пригласила к себе на недельку пожить. Начала рассказывать: есть у неё банька, хозяйство своё, сама она женщина приветливая, «недельку погостишь, а там посмотрим»… Живу я, говорит, недалеко – в Петушках.

Это решило всё. В город с таким названием мне ехать никак не светило, чисто по понятиям. Насилу распрощавшись с ней в Петушках, где она сошла (и долго махала в след автобусу), я почему-то с грустцой подумал, что Венедикт Ерофеев, наверное, сильно бы обиделся за то, что я отшил его состарившийся идеал, отверг его город и еду из Петушков в Москву, а не наоборот.

В Москву, на Щёлковскую, прибыли после десяти вечера. Я сразу пересел на маршрутку, идущую по кольцу, а затем – за город. Оглядев попутчиков, заметил, как отшатываются от меня добропорядочные московские бюргеры и украинские лимитчики. Сначала это мне польстило, я подумал, что их пугает моя наглая зэковская морда, но затем догадался: я привёз с собой, в этот мегаполис звука и света, запах русской деревни – навоз, пот, соляра. Запах провинциальной нищеты.

Я ухмыльнулся и, расстегнув телогрейку, начал обмахиваться воротом. Я морщил нос от запаха их духов… и улыбался. У них были несчастные лица. А мне было весело.

Здравствуй, Москва!

Помнится, при вступлении в Партию мне обещали нескучную жизнь и красивую смерть.

Не знаю, как насчёт второго, но скучать мне явно не приходится. В феврале прокуратура Латвии решила продолжить мою с Будулаем экскурсию по интересным местам Риги. В центральной тюрьме мы уже побывали, теперь нас отправили на месяц в не менее легендарную рижскую центральную психиатрическую больницу на Твайке. Прокуратура попросила врачей-психиатров выяснить, понимали ли мы значение наших действий, когда решили спрятать в тайнике тротил и убить президентшу.

Так и началась наша комплексная, стационарная, психолого-психиатрическая судмедэкспертиза. Учитывая возвращение в нашу жизнь карательной психиатрии, наш опыт может быть полезен остальным партийцам.

Экспертизу просто так не назначают, должен быть формальный повод. Для этого сойдёт даже мнение следователя, прокурора или судьи о том, что ваше поведение неадекватно: скажем, революцией занимаетесь вместо зарабатывания денег. И любые предыдущие встречи с психиатрами тоже могут привести к экспертизе. Даже удачный закос от армии.

Я, например, когда в армию забирали, был признан психически здоровым, но с нарушениями характера, то есть обычным психопатом, слишком гордым и неуправляемым для службы в латвийской армии. Вот про это прокуратура и вспомнила.

Сразу на стационар не отправляют, сперва должна быть амбулаторная экспертиза. Сидит пара грымз, беседуют с тобой, задают тесты, а потом пишут своё мнение. Я не знаю прошлое тех врачей, что проводили нашу амбулаторную экспертизу, но подозреваю, что на их счету немало «заколотых» диссидентов. В их решении было сказано, что я «одеваюсь в чёрную одежду, излишне увлекаюсь философией французского экзистенциализма, у меня бред реформаторства, излишний критицизм и отрицание очевидных, всеми признанных истин».

Исходя из всего этого, эксперты не могут ответить на вопрос о моей вменяемости и просят суд назначить мне стационарную экспертизу, так как подозревают у меня вялопротекающую шизофрению. Будулаю же, среди всего прочего, записали увлечение панк-роком и антисоциальное поведение.

Для полноты картины добавлю, что вялопротекающая шизофрения – это открытие советских психиатров, которое было сделано в 70-х годах прошлого века, как считают правозащитники, специально под диссидентов. Это когда симптомов никаких нет, а «лечить» надо. Приказано. Совок крепчал, деревья гнулись…

Затем суд, являющийся простой формальностью, и – привет, психушка!

Стационарная экспертиза – это месяц в закрытом помещении в окружении психов. Большую часть времени за нами просто наблюдали, как мы поведём себя в незнакомой обстановке. Ещё делали всякие электроэнцефалограммы и проводили всевозможные беседы.

Самое полезное – заранее разобраться, что именно они делают и ищут. С этой целью я прочитал замечательный учебник для средних специальных учебных заведений МВД СССР «Судебная психиатрия» под редакцией профессора Морозова. Хотя книга старая (некоторые термины, например, изменили значение), однако вся наша экспертиза проходила точно по ней. Думаю, в России можно достать и более современные учебники. Самое главное: экспертиза решает вопрос не болезни, а вменяемости. Способен ли ты понимать значение своих действий или нет. Поэтому нужно убедить психиатров, что ваши взгляды – это идеология, а не болезнь.

Во-первых, необходимо вести себя спокойно. Это может оказаться непривычным, мы привыкли эпатировать окружающих. Но в психушке эпатировать некого. Психов – бесполезно, они и сами кого угодно шокируют, санитаров – чревато аминазином. Так что вспомните «Дисциплинарный Санаторий» и постарайтесь забыть, что вы возбуждаемы. Нам с Будулаем повезло, мы держались вместе, к тому же я прихватил кучу литературы, и мы всё время тихо читали Достоевского, Паланика, Хаким-бея, Хлебникова и т. д.

Во-вторых, в беседах с психиатром обязательно будет поднят вопрос про идеологию Партии, нужно доказать рациональность наших идей, так что стоит сразу забыть про метафизическую революцию, сверхчеловечество, поклонение смерти и прочий дугинизм. Лучше пересказать статьи Абеля.

В-третьих, люди у нас собрались яркие и оригинальные, и многое из того, что для нас норма, для обывателей в халатах является симптомом. При изучении учебника я часто находил то, что есть и во мне, и в моих товарищах. Это не признак болезни, но это могут объявить признаком. Поэтому сразу решите, что говорить врачам, а про что стоит промолчать. Учтите, психологические тесты как раз должны выявить вашу ложь, поэтому строить из себя полного обывателя не стоит.