Лилипут — сын Великана - Страница 8

Здесь было сухо и мягко. Земля застелена травой, в уголке — миска с большой костью. Голодранец, мгновенно юркнув за ними, спрятал кость в охапке сена.

Дождь, усиливаясь, забарабанил по настилу над головой.

— Хорошо, что дождь, — поёжился Пальчик. — Есть такой фильм «И дождь смывает все следы».

— Пусть смывает, — кивнул Гав.

— Жалко его, да? — поглядел на человека Пальчик. — Собачья жизнь…

— Понятно, жалко. Да только не поэтому. Собачья жизнь тоже разная бывает. Вот у тебя — я жил неплохо. А бывает, приманят летом хозяева бездомного пса, он приживётся на даче, полюбит их, станет нести верную сторожевую службу… Придёт осень, они его бросят и уедут себе в город. А он их ждёт, тоскует и надеется, что вернутся: сегодня, завтра, послезавтра… Ты что, разве не слышал про такие случаи?

— Слышал. Так ты думаешь, он — тоже?… — голос у Пальчика упал.

— Не я так думаю, а так оно и есть, — Гав почесал голодранца за ухом.

Человек добродушно и благодарно заулыбался.

— А что если их всех-всех к нам? — вдруг загорелся Пальчик. — Найдём лифт и… и постепенно всех перевезём! Гениально, да?

— Угу, — с иронией кивнул Гав. — А там их в дур дом, да?.. Бывал я там — во дворе, конечно, — уточнил он. — Нет, Пальчик, у вас своя жизнь, у них своя. Они только с виду на вас похожи, а так они вроде ваших собачек. Тут, Пальчик, другой мир, как на другой планете.

— А, говоришь, телевизор не смотрел? Не из книг же ты о планетах знаешь? — раздосадованно сказал Пальчик.

— Не из книг, — согласился Гав. — От буфетчицы Оли. Она однажды вывела настырного клиента на улицу, показала на далёкие звёзды и заявила: «Только вон там, гав-гав, на дальних планетах, куда тебе, оглоеду, лететь миллионы лет и не долететь, только там, запомни, сливки не разбавляют, если они там есть!»

— А тот? — невольно улыбнулся Пальчик.

— Согласился.

— С чем?

— Пить её сливки. Потому что туда, куда она показывала, очень уж далеко, — важно разъяснил пёс.

— Значит, им никак помочь нельзя? — жалобно оглянулся на голодранца Пальчик.

— Не знаю…

— Я подумаю, — серьёзно сказал мальчуган. — Посоветуюсь с родителями.

— Во-во, — кивнул Гав. — Пусть у них голова болит. У них она больше.

Брошенный дачный человек забился в сено и заснул.

— А знаешь, — задумчиво произнес Гав, — ты мне подал интересную мысль.

— Какую? — сонно пробормотал Пальчик. Его тоже тянуло в сон под неумолчный, говорливый перестук дождя.

Уже сквозь сон он слышал что-то о переселении бездомных собак из их города сюда, на «шестой этаж», — грандиозный план, задуманный Гавом. А что, собаки здесь как-нибудь приспособятся, судя по нему, Гаву! Они могут, как видишь, разговаривать с местными псами, и, когда они переселятся, то Гав сделает… Но что именно тот сделает, Пальчик уже точно не услышал — он окончательно заснул.

Ему снилось, что он выступает вместе с Гавом у себя в цирке… А потом — наоборот: Гав показывает дрессированного человека — Пальчика! — в местном цирке! Под восторженный лай всего зала он складывает на арене большие кубики с чужими буквами в какие-то собачьи слова, делит и умножает цифры и даже кружится на четвереньках, подвывая под популярную мелодию «Собачьего вальса».

«Ужас! Приснится же такое!» — подумал он, просыпаясь утром. И, оказавшись на подстилке под дачным крыльцом, ясно ощутил, что сон не так уж далёк от теперешней жизни.

Мягкий солнечный свет падал от входа, Пальчик посмотрел на всё ещё спавшего подкрылечного «хозяина» — теперь его можно было разглядеть, как говорится, воочию. Из-под сена торчала голова с всклокоченными волосами: лоб без единой морщинки, пухлый рот, пробивающиеся над верхней губой усики… Ему было никак не больше шестнадцати лет, а по собачьим меркам, наверно, не свыше трёх. Он жалобно заскулил во сне — очевидно, снилось что-то местное, жестокое.

Пальчик вдруг вспомнил о Гаве — пса не было — и поспешно высунулся из-под крыльца.

Слава Богу, вот и он! Гав бежал от ручья, останавливался, встряхиваясь всем телом, и вокруг него вспыхивали радужные водяные брызги. Уже искупался?

Приятно, не по-осеннему, припекало солнце, и мир вокруг был такой безмятежный, как наевшийся рыбы большой и пушистый рыжий кот.

— Я всё разведал, — доложил пёс. — Нашей машины нет. Вот видишь, её всё-таки нашли. Погони тоже нет, иначе бы нас давно сцапали. Да, а ты был прав, я увидел по следам: ищейки потоптались у ручья, гав-гав, и ушли.

— Ура! — прошептал Пальчик, оглянувшись на спящего хозяина.

— А ты не радуйся, — заметил рассудительный Гав. — Возможно, наши приметы раздали всем постовым.

— Ну мои-то ладно. А тебя толком никто и не видел.

— Оболтус, дурень, болван, глот с оглоедом впридачу! Это не я, а буфетчица Оля, — как бы извинился Гав. — А носовые приметы? Приметы запаха? Неужели не знаешь, что каждая тварь имеет свой запах?!

— Ну знаю… А как же они эти «носовые приметы» собрали и раздали? В скляночках? — съязвил Пальчик.

— В бутылочках, — ответил Гав. — В письменном виде, дурачина. Вот, скажем, ты — пахнешь страхом, кожей коричневых ботинок, домом родителей, тюрьмой — это я приблизительно называю твой особый запах. Для него нет названия, кроме двух слов.

— Каких?

— Запах Пальчика.

— А твой — Гава?

— Именно. Весь твой запах они, конечно, передать по постам не могли, но его приметы запросто сообщили. Достаточно запахов страха и тюрьмы.

— Я и так приметный. Ну, а с тобой как?

— А у меня приметы — подозрительной личности, напавшей на тюрьму, угонщика грузовика и напарника того самого бродяги, который пахнет тюрьмой и страхом. То есть тебя! Понял? Гав-гав! — распалился пёс.

Услышав громкий лай, голодранец тут же раскрыл глаза и полез было из сена, но, увидев вчерашних незнакомцев, тяжко вздохнул и снова лёг. Верно, он спросонья подумал, что наконец-то вернулись его хозяева.

— А чего ты мокрый? — спросил Пальчик пса и вылез из-под крыльца наружу.

— Я ручей переходил.

— Но он же мелкий, а ты весь-весь мокрый!

— Что мне, умыться нельзя?

— Полностью?

— По-другому я не умею. Я не кот, — обиделся Гав.

— А разве вы умываетесь?

— Мы умываемся. Если меня сегодня утром вдруг потянуло умыться, значит здесь, — подчеркнул Гав, — принято умываться. Кстати, твои родители тоже принимают ванну. Всю! — уточнил он. — А не споласкивают одну только рожу, как ты, лентяй.

— Опять буфетчица Оля?

— Нет, на этот раз — я.

— А «рожу» откуда ты взял? — хмыкнул Пальчик.

— Да ты сам на второй день, как привёл, похвалил меня маме: «Нет, ты посмотри, какая у него приятная рожа!»

— Это я образно…

— И я образно, — отрезал пёс. — Что, съел?

— А вот съесть я бы что-нибудь съел, — мечтательно произнёс Пальчик.

— Ну. с тобой-то проще, — серьёзно заявил Гав, — там у нашего хозяина я где-то кость видел.

Ничего не попишешь — везде свои порядки. И Пальчик его торопливо остановил.

— Неудобно. Последнее отнимать? Мы же в гостях, — схитрил он. Гав почесал задней лапой затылок:

— М-да. Действительно…

— А что здесь сами собаки едя г? — поинтересовался Пальчик.

— Да всё, что и вы там, у себя.

— Я бы с удовольствием съел то, что вы едите здесь.

— Ха-ха… А я бы с удовольствием съел то, что вы едите там. Они засмеялись.

— Ты не волнуйся, — добавил Гав. — Я не жадный, как и ты. Уж поделился бы с тобою объедками.

Пальчик молча проглотил обиду, пёс был по-своему прав.

— Как же мы теперь в город вернёмся? До темноты переждать?

— Тоже опасно, — задумался Гав. — Вдруг ищейки вернутся и начнут здесь рыскать повсюду!.. Ну, а с одеждой твоей… — не договорив, посмотрел он на Пальчика.

И заставил его переодеться, вывернув всё наизнанку. Правда, с башмаками — даже самому Гаву! — это никак не удалось совершить. И он великодушно разрешил оставить их в прежнем виде.

— Хорошо бы постричь тебя наголо, — вслух размышлял он, прохаживаясь вокруг преображённого мальчугана. Пальчик наотрез отказался.