Лили. Ведьмина внучка (СИ) - Страница 1

Пастор остановил мужчину, отстоявшего мессу.

— Это Вам.

В руки незнакомца легла потрепанная тетрадь. Лили…сможет ли он когда-нибудь отыскать женщину, похитившую его сердце и покой.

Бабушка пьет кофе с цикорием и морщится. Она скучает по арабским зернам, которые нынче днём с огнём не сыщешь.

— Лили, собирайся в школу.

В холщовый мешок летит тетрадь из грубой бумаги, сухая полента, карандаш. Строгое суконное платье совсем не похоже на красивые наряды, которые носят одноклассницы Лили. Ни тебе рукавов фонариком, ни бархата, ни кружев.

— Ба, пожалуйста, я не хочу!

Девочки обязательно будут над Лили смеяться.

— Детка, послушай меня. Я знаю, что тебе не нравится новая школа, но, чтобы выжить, нам нужно находиться среди людей. Ты помнишь, что произошло в деревне?

Внучка согласно кивает и уходит учиться. Жизни.

В школе Лили еле высиживает историю — больше нет красивых повествований о том, как Боженька сотворил мир, нужно учить про скучных полководцев, про Македонского, который сумел обмануть греков. Совсем скоро класс доберется до римлян и учительница будет восторженно рассказывать, как кениг успешно строит третий Рим.

Лили ненавидит занятия гимнастикой, все ее одноклассницы лихо маршируют, славят кенига, а Лили бегает с трудом. Учительница вечно называет Лили неумехой.

Перемена тоже не приносит Лили радости. Девочки ее дразнят, смеются над сухим куском кукурузной каши, который бабушка даёт ей с собой на обед.

— Хаха, нищенка, ты у какого пугала наряд украла!

— А поленту наверное, в свинарнике взяла!

Лили знает, в людей нельзя кидаться заклятиями, даже чесоткой, даже несварением желудка. Прошел ещё один мучительный день в школе для молодых волчиц, именно так кениг называл молодое поколение.

В клетушке, которую снимают Лили с бабушкой, на чугунной плите чадит чугунок, с ромашковым отваром. Бабушка по грустному личику Лили сразу понимает, что и еще один день прошел у девочки трудно.

— Выпей, девочка моя, — говорит бабушка. — Выпей, хорошая ромашка прогонит любую хворь.

Ночью опять выли сирены.

— Когда бомбы падают рядом с тобой, на мгновение тебя оглушает тьма и тишина. Уши не слышат, глаза не видят, легкие наполняет темная пыль и тебе кажется, что ты дышишь песком, — рассказывал в бомбоубежище Томас, переживший бомбежки. Его слушали женщины, которые переживали за своих детей, слушали мальчишки, не успевшие найти родных, слушали отцы семейства, слишком старые, чтобы уйти на войну, и слишком молодые, чтобы ничего не делать. Лили тоже слушала. И сердце ее наполнялось ледяной ядовитой тревогой. Так бывает, когда умирает или заболевает кто-то близкий. Ты понимаешь, все. Оборвалась связующая ниточка, которой связано твое сердце и сердце родного человека.

Бабушка не смогла спастись от бомб. Лили по возвращении из школы ждал отвар ромашки на плите, и недовольная квартирная хозяйка.

— Как там тебя?

— Я Лили.

— Собирай вещички, девочка.

— Но мы же заплатили вам за месяц!

До фрау Кауфман уже донеслась весть о том, что бабушки Лили больше не стало. Бабушку похоронят в общей могиле. Лили знала, что так в их городишке поступают с жертвами бомбежек.

— И слышать ничего не хочу, завтра чтобы тебя здесь не было! Собирай барахло.

Лили не плакала, в фибровый чемодан полетели их немногие с бабушкой вещи, запасы травок, которые успела сделать бабушка. В лоскутное одеяло поместится кухонная утварь. Ромашковый отвар еще хранил тепло бабушкиных рук.

“Девочка моя, — звучал в голове Лили бабушкин голос, — помни, ты всегда должна вести себя достойно. Будь аккуратна, вежлива и тверда. Не панибратствуй и не фамильярничай, не отвечай злом насмешникам. Слушай свое сердце и иди тем путем, которое оно тебе подсказывает. И помни, легкие дороги приводят к воротам иллюзий”.

–

Вот какой девочкой ты была… Мужчина закрыл глаза и снова перед глазами, в тысячный раз возникла медная грива, в которой запуталось солнце, ласковые глаза, что зеленее прозрачного июньского моря, нежные губы… Ему вновь показалось, что его обнимают тонкие руки, и вновь податливое тело сливается с ним в унисон. Почему ты сбежала, Лили?

Вместе с Лили из города уходили люди. Семьи, зажиточные и нарядные, ехали в затейливо украшенных повозках, чуть менее зажиточные уютно устраивались в телегах, кто-то ехал в грузовиках, набившись как сельди. У Лили возникло искушение отдать сбережения, и выехать, сбежать из разоренного города в грузовике… Девочка увидела, как возле автомобиля какой-то солдат зажимал рот молодой женщине и одновременно пытался задрать той юбки, а в грузовике плакал ребенок.

Лили передёрнуло от неприятной сцены и она пошла по дороге, среди таких же сотен странников. Бедных и не очень, оборванных, худых, уставших, больных. Плакали дети, ржали лошади, ругались женщины и немногие мужчины.

Девочка волокла чемодан и лоскутное одеяло, полное кухонной утвари, все, что у нее осталось от бабушки. Небольшие сбережения Лили зашила в панталоны, и могла не волноваться хотя бы за банкноты.

Лили запнулась о камешек, и ее взгляд упал на затейливый сорняк, росший розеткой вдоль обочины.

— Это же артишок, — воскликнула Лили. — Как он здесь оказался? — Девочка, недолго думая, оборвала куст. Отваренный артишок станет мягким и нежным, может, ей удастся где-нибудь и ужин приготовить.

Начинало смеркаться, небо стало наливаться свинцовыми тучами и девочка решила свернуть с дороги. Природное чутье говорило ей, что удастся получить приют. Лили шла мимо покореженных пустых домишек. Остановилась возле церкви, гордо устремляющейся своими башнями к небесному своду.

— В церкви хотя бы тепло, — подумала Лили, и отворила дверь.

— Господь — пастырь мой, он заботится обо мне в самые черные дни и ведет меня дорогой сердца сквозь мрак. Господь милостив, и его любовь — свет, дающий силы.

Надтреснутый старческий голос читал псалмы. Лили знала, что чтец перевирает текст, но эта тихая смиренная молитва проникала в самое сердце. Лили проходила мимо скамеечек с обтрепанными подушечками и полустертой надписью “Бог любит тебя”, смотрела на алтарь с прекрасной Мадонной. Дева Мария смотрела на Лили и, казалось, понимающе улыбалась. Девочка оставила мешок и чемодан возле статуи какого-то святого, и пошла к амвону, где пожилая растрепанная женщина читала молитвы.

— Как тебя зовут?

— Я Лили. У Вас… — желудок предательски заурчал — нет ничего поесть?

— В сторожке хранятся просвиры и кагор.

Женщина повела девочку в сторожку, которая тоже носила следы запустения. Церковный хлеб пах затхлостью, а от вина Лили отказалась. На выходе из церкви текла питьевая вода, чтобы каждый проходящий мимо путник мог напиться. Лили развязала бабушкино одеяло, достала котелок, набрала воды, взяла листья шалфея, цветы заячьей услады и поставила на плиту вариться артишоки.

Незнакомка все это время наблюдала за девочкой.

— А Вас как зовут?

— Я Каролина фон Изенбург, — пожилая дама выпрямилась и протянула Лили газетную вырезку, которую вынула из карманов безразмерного платья. — Я блистала на балах, и в меня был влюблен даже русский князь.

— Почему же Вы не уехали? Почему Вы… здесь?

— Ты хочешь сказать, почему я догниваю свои последние дни в заброшенной церкви? Все просто. Как только началась заварушка, мой супруг подхватил детей, любовниц, челядь и отбыл за границу.

— Почему он не взял Вас?

— О, деточка, знаешь, в аристократических семьях не принято любить друг друга. Как сейчас помню, я гневалась на Феликса из-за того, что он не разрешил мне купить драгоценности, и не приняла его слова всерьез. Он не стал меня убеждать и отбыл.