Лики любви - Страница 6

Здесь, меня, как постороннего наблюдателя, следящего за ходом этого разговора (нет, я не присутствовал при нем лично, но ход его в общих чертах стал мне известен благодаря личному рассказу Евы; впрочем и это не самое важное, я и сам вел не мало таких разговоров, когда мне было столько же лет) посетило желание (желание делиться своими мыслями не в целях пропаганды, а в целях самопознания я обычно называю вдохновением) развить тему, что основным и главным источником любой истины (к сожалению, истины всего лишь относительной) является вера. Однако, с твоего позволения, мой милый читатель, оставлю дозревать эту мысль в моей голове (если она найдет себе место среди ее многочисленных воинствующих соперниц), и вернусь к теме добра и зла, причем к той интерпретации этой темы, которая принадлежит даже не Еве, но ее отцу.

Итак, в противоположность многим другим отцам во всем мире, которые бы ответили собственному ребенку другими словами (без сомненья, они были бы в этой ситуации не так многословны), который заставил их на мгновение вынырнуть из мира спортивных новостей и в таком состоянии задержаться недолго на поверхности, отец Евы сказал: “Твоя идея, твое толкование добра и зла, заимствующая описательную терминологию из математики, красива и поучительна, но она в наш век, увы, перестает быть справедливой, ибо миру этому она больше не соответствует”. Свои собственные мысли, нежели мысли его развитого ребенка, заставили его полностью позабыть спортивные события, и, встряхнув головой, словно желая окончательно прогнать мысли, относящиеся к футболу, он продолжил: “Давай оглянемся назад и постараемся заглянуть в прошлое, но только как сторонние наблюдатели, соглядатае, и будем вести себя как можно менее заметно, чтобы присутствием своим (критическим мышлением, способностью к анализу) не нарушить обстановки того времени, перенестись в которое нам дают возможность бесчисленные книги, картины, музеи, ревностно охраняющие предметы того времени.

Что говорит нам фольклор, если он затрагивает тему добра и зла, а это почти всегда становится центральной темой? Он говорит о противоборстве двух героев, и пусть их силы и не равны (один всегда побеждает), намерения их вполне благородны – я соберу все силы, подаренные мне природой, призову на помощь свою смекалку и так буду драться против тебя. Их зло было направлено вовне, как и любое зло, но у него была цель, цель-мишень, почти материальная, и они боролись с ней своими собственными силами, лишь в крайних случаях обращаясь к узкому кругу друзей. Но тот вектор, про который ты говорила, вектор добра и зла, в противоположность его прообразу вектору математическому, имеет два видимых направления (они не нейтрализуют друг друга как в математике, а торчат своими острыми стрелами, целясь в выбранные мишени). Первое обращено вовне, как стрела, держащая под прицелом свою будущую жертву, другое внутрь человека, натягивающего тетиву лука, из которого он будет стрелять. И эти части зачастую были равны. Но также как в математике пренебрегли бы особо малыми величинами, мы также не уделили бы должного внимания стреле, направленной вовнутрь, если бы она не состояла в должных пропорциях с другой, внешней стрелой. Помня об этом, рассмотрим средневековье, дворцовые интриги. Здесь тоже явно проступают оба шпиля вектора добра-зла, ибо они мало рознятся и оба достаточно заметны.

Но в наше время все изменилось. Мы не направляем зло, подобно стрелкам, направляющим свои стрелы. Мы рассеиваем зло, выстреливаем одновременно сотнями тысяч зарядов, и если в собранном фольклоре стреле была приписана человеческая способность ошибаться, давая шанс своей жертве уцелеть, орудия нашего века, увы, разобщены с человеком – они перестали ошибаться, но чаще стал ошибаться стрелок. Бесчисленное множество торчащих наружу векторов, угрожающих сразу всем, держащим под прицелом мстительных глаз (в наш век из человеческих свойств стреле, как собирательному образу всего доступного оружия, может быть приписана лишь человеческая способность видеть, но видеть чисто механически, не апеллируя к душе) весь мир, сотворенный богом за неделю, людьми – за несколько тысячелетий, и могущий быть разрушенным озлобленным слепцом за один день. В наш век мы имеем дело со злом-экстравертом. Все под прицелом. Каждый квадратный миллиметр на нашей огромной планете чувствует, что он на крючке. Это не та честная борьба, описанная в сказках, где борются, прибегая к помощи только своих собственных сил тела и ума. Зло нашего века опирается на свою разгневанную слепую душу, которая не способна видеть, куда целится, где находится ее жертва, и потому она расставляет прицелы повсюду. Поразить одну жертву сложнее, не только технически, то и метафизически. Для этого надо отчасти обладать способностью критически мыслить, оценивать происходящие события. Условно говоря, эту жертву надо прежде всего выбрать, а т. к. бороться с ней придется честно, полагаясь лишь на свои собственные духовные и физические силы, то каждой схватке, каждой атаке предшествует бессонная ночь, проведенная в мучительных рассуждениях. И именно эти рассуждения, неизменно приводящие к сомнению и страху, своего рода параличу, и есть то зло, направленное внутрь. В нашем мире все идет прямо противоположно. Примени по одному отрицанию к каждой части предыдущего описания, и ты получишь картину настоящего, настоящего, минуя трогательное прошлое, но обрекшее себя на отсутствия будущего. Нет четко выбранной жертвы, нет причин для этого выбора. Жертвой является все и вся. Не надо полагаться только на свои силы, а значит не надо рассуждать. Зло в наше время это не единственная, остроконечная стрела-талисман прежнего стрелка, это бесчисленные стрелы, держащие под прицелом всю планету”.

Женственность это не просто роль, это – назначение, своего рода Ding an sich[5]. Она заключает в себе истоки немыслимой силы, неподвластной человеческому разуму. Так, материнство это не просто биология, это еще и особая, ни на что не похожая схема поведения. Нам известны примеры, когда животные одного вида нередко заботятся о детенышах другого вида, если те лишены заботы своей биологической матери. Животных разделяет принадлежность к тому или иному виду. Людей, в свою очередь, разделяет вопрос крови. Великая сила предрассудков, созданная Человеком и возведенная в культ самим условием жизни, заставляет нас остерегаться людей другой крови и, зачастую против всякого нашего желания, пытаться изобразить любовь в отношении самых далеких родственников, только потому, что корни наши одинаковы.

Однако вернемся к женственности. Что представляет собой эта неподвластная осмыслению холодного рассудка, сила, которой, однако, обладают далеко не все женщины? И насколько вообще связаны понятия «женственного» и «женского»?

Первое, что хотелось бы отметить, что сила эта – врожденная. И в данном случае она лишена каких бы то ни было стереотипов, ведь из самой сути стереотипа проистекает условие временности или, что более точно отображает смысл, – непостоянности. Человек создает стереотипы по своей воле в соответствии с надобностью, которую впоследствии эти модели поведения должны будут исполнить, ибо не бывает безликих стереотипов: каждый из них обладает своей ролью. Меняются стереотипы (как элементы), но одно остается неизменным – мода на стереотипы (система).

Я догадываюсь, что рано или поздно мое повествование прервут нетерпеливые возражения, более того, протесты против следующих утверждений, что отнюдь меня не удивит, ибо многие на своем веку пережили несколько сменяющих друг друга стереотипов женственности. На что я отвечу следующее. Женственность обладает еще одним очень важным свойством, без осознания которого представляется совершенно невозможным понять ее природу. А свойство это, поистине уникальное, состоит в том, что женственность не имеет лица. Она безлика. Но это ничуть не умаляет ее силу. Напротив: невидимый враг, как известно, сильнейший. К тому же, распознать женственность может только очень тонкая натура, способная на самые глубокие, искренние чувства, ибо постичь тайны женственности разумом, как я уже отметил во вступлении этой небольшой главы, невозможно.