Лик смерча. Сага выжженных прерий - Страница 52

Сквозь багровый туман я видел, что глаза Хакона горят неземным огнем. В нем пробудилось неистовство его предков, викингов, а меня охватило безумие битвы, свойственное ирландским воинам, — мы бросались друг на друга как тигры.

Лихорадочно мелькали перчатки, звук мощных ударов по корпусу был слышен даже в дальних уголках зала, а от сильных ударов в голову брызги крови разлетались по всему рингу. За каждым ударом чувствовалась мощь динамита и жажда крови! Это было испытание на выносливость. С ударом гонга нас пришлось силой разнимать и растаскивать по углам, но в следующем раунде мы продолжили схватку в том же духе, будто нас и не прерывали. Мы осыпали друг друга шквалом молниеносных ударов, то поскальзываясь на собственной крови, то падая на пол от мощнейших ударов противника.

Публика безумствовала, издавая лишь нечленораздельные крики. Наш рефери был удивлен и сбит с толку. Он вел отсчет то по-датски, то по-шведски, то по-норвежски, сбиваясь с одного языка на другой. И вот, когда в очередной раз я оказался на полу, Хакон, тяжело дыша, покачивался, держась за канаты, а Ярссен в недоумении стал отсчитывать мне секунды. Сквозь наплывающий дурман я узнал язык. Судья считал по-испански!

— Ты никакой не норвежец! — выдавил я, уставившись на него мутным взглядом.

— Четыре! — выкрикнул он, переходя на английский. — Я такой же норвежец, как ты швед! Пять! Человеку надо что-то есть. Шесть! Я бы не получил эту работу — семь! — если бы не прикинулся норвежцем. Восемь! Я — Джон Джоунз, водевильный суфлер из Сан-Франциско. Девять! Не выдавай меня, и я тоже тебя не выдам.

Прозвучал гонг, и помощники развели нас по углам. Я взглянул на Хакона. Сам я был здорово разукрашен: рана на ухе, разбитые губы, глаза наполовину заплыли, нос сломан, но для меня это обычное дело. У Хакона, за исключением подбитого глаза и нескольких ссадин, лицо оставалось почти нетронутым, зато его тело напоминало хорошую отбивную. Я сделал глубокий вдох и улыбнулся по-змеиному. Оставив мысли о Старике и липовом норвежце-судье, я мог сосредоточиться на поединке.

С ударом гонга я ринулся вперед словно разъяренный бык. Хакон, как обычно, встретил меня оглушительными ударами слева и справа. Но я упрямо шел вперед, оттесняя его к канатам сокрушительными хуками по корпусу и в голову. Я почувствовал, что он сбавил темп. Нет такого человека, который способен биться со мной на равных!

Словно тигр, чувствующий добычу, я удвоил силу ударов, и публика с криками встала, предвкушая скорый конец. Почти прижатый к канатам, Хакон предпринял последнюю яростную попытку наступления и на какое-то мгновение остановил меня, осыпав градом отчаянных размашистых ударов. Но я лишь упрямо встряхнул головой и, несмотря на шквальную атаку противника, снова пошел вперед, нанося мощнейшие удары правой под сердце и серию левых хуков в голову.

Человек из плоти и крови не может выдержать такого! Хакон рухнул в нейтральном углу ринга под градом правых и левых хуков. Он попытался встать на ноги, но даже ребенку было ясно, что ему конец.

Какое-то время рефери колебался, но потом поднял мою правую руку, и тотчас толпа моих шведских и норвежских болельщиков устремилась на ринг и сбила меня с ног. Я увидел, как датчане понесли Хакона в его угол, и попытался было пробраться к нему, чтобы пожать руку и сказать, что он самый отважный и замечательный боец из всех, с кем я встречался, — и это была сущая правда, — но тут мои ошалевшие поклонники водрузили меня и Майка на плечи и, словно особ королевской крови, понесли в раздевалку.

Сквозь толпу пробилась высокая фигура, Муши Хансен схватил мою руку в перчатке и заорал:

— Мы гордимся тобой, приятель! Мне очень жаль, что датчанам пришлось проиграть, но после такой драки какая может быть обида. Я не мог остаться в стороне. Ура нашей старушке «Морячке», самому крутому судну всех морей!

Тут передо мной возник шведский капитан, выступавший в роли зазывалы, и закричал по-английски:

— Может быть, ты и швед, но если это действительно так, то ты самый необычный швед из всех, что я встречал. Но мне на это наплевать! Я только что видел величайшее сражение со времен победы Густава Адольфа над голландцами! Да здравствует Ларс Иварсон!

И тут все шведы и норвежцы подхватили:

— Да здравствует Ларс Иварсон!

— Они хотят, чтобы ты сказал речь, — объяснил Муши.

— Хорошо, — согласился я. — Это есть самый счастливый момент моя жизнь!

— Громче, — подсказал Муши. — Они так шумят, что все равно не разберут твоих слов. Скажи что-нибудь на иностранном языке.

— Ладно, — снова согласился я и заорал единственные иностранные слова, пришедшие мне на память. — Parley voo Francais![10] Vive le Stockholm![11] Erin go bragh![12]

Они заорали громче прежнего. Боец остается бойцом на любом языке!

Я начинаю думать, что Порт-Саид для меня — гиблое место. Не то чтобы мне не удавалось там подраться, всегда удавалось. Но выходило так, что каждой схватке сопутствовало невезение.

С такими вот мыслями в голове я поднялся по шаткой лестнице гостиницы люкс для моряков и вошел в свой номер, крепко сжимая в кулаке пятьдесят баксов — все свое состояние.

Я только что виделся с Эйсом Ларниганом, менеджером «Арены», и договорился о том, что вечером встречусь в десятираундовом поединке с Черным Джеком О'Брайеном. И вот теперь я гадал, где бы спрятать деньги. Если взять их с собой на матч — их вытащат из кармана моих штанов, пока я буду на ринге, а если оставить в номере — сопрут слуги-китайцы, от которых ничего невозможно спрятать.

Я уже почти решил, что, пока буду расправляться с Черным Джеком, мой белый бульдог Майк подержит денежки в пасти, если, конечно, не проглотит их от волнения, но тут я услышал, как кто-то, прыгая через шесть ступенек, пронесся вверх по лестнице, а потом побежал по коридору.

Я не придал этому значения. Постояльцев гостиницы люкс частенько преследуют либо выводят из этого гадюшника полицейские. Но вместо того, чтобы бежать в свой номер и там спрятаться под кроватью, как это принято у здешних обитателей, этот беглец налетел башкой на мою дверь, сопя при этом как касатка. От удара дверь распахнулась настежь, и на пол рухнул какой-то взъерошенный человек.

Я с достоинством поднялся и поинтересовался с присущей мне вежливостью:

— Что это за игры? Сам уйдешь из номера или помочь?

— Спрячь меня, Стив! — взмолился незваный гость. — Запри дверь! Спрячь меня! Дай мне револьвер! Позови полицию! Дай спрятаться под кроватью! Посмотри в окно, нет ли за мной погони?

— Сначала реши, что ты от меня хочешь. Я не волшебник какой-нибудь, — раздраженно проговорил я, узнав в незнакомце Джонни Кайлана.

Джонни был неплохой, но глуповатый парень, ему бы следовало торговать содовой водой у себя на родине, а не стоять за стойкой в портовой забегаловке Порт-Саида. Он был одним из тех болванов, которым хочется мир посмотреть.

Он вцепился в меня трясущимися руками, и я заметил, что на лбу его выступил пот.

— Ты должен мне помочь, Стив! — запричитал Джонни. — Я пришел к тебе, потому что мне больше не к кому обратиться. Если ты мне не поможешь, я не доживу до завтрашнего утра. Я ненароком узнал одну тайну, и теперь мне грозит верная смерть. Стив, я узнал, кто такой Черный Мандарин!

— Ты хочешь сказать, что знаешь, кто прячется за маской и китайской одеждой и совершает все эти грабежи и убийства?

— Да! Это ужаснейший преступник на всем Востоке! — воскликнул Джонни, весь дрожа и покрываясь потом.

— Тогда какого черта ты не идешь в полицию? — спросил я.

Его затрясло как в лихорадке.

— Я не решаюсь! Я не дойду живым до полицейского участка. Они следят за мной, и их много. Преступления совершает не один человек, а целая преступная шайка. На ограбление они все выходят одинаково одетыми.