Лик Черной Пальмиры - Страница 4

Артур скептически хмыкнул:

– Значит, не знаешь. Тогда слушай. В шестьдесят пятом на болотах произошли два мощнейших вероятностных выброса. Первый, по светлой фазе, в мае, второй – по темной, более сильный – в ноябре. Сумрак чуть ли не наизнанку вывернуло. Людей много погибло… и Иных. Двенадцатого ноября Дневной Дозор Ленинграда официально объявил о приостановке деятельности, работники его в этот же день покинули город. Четырнадцатого ноября о том же объявил и Ночной Дозор. К двадцать третьему ноября в Ленинграде и области не осталось ни единого Иного – все предпочли убраться из этих гиблых мест до лучших времен. Я поглядел закрытую статистику – представляешь, бежали даже неинициированные, все до единого! Под любым предлогом вплоть до добровольной явки в военкомат после семи годков успешного закоса.

– И что? – спросил Лайк с некоторым скепсисом в интонации.

– Ничего. С шестьдесят пятого года по шестьдесят восьмой Питер оставался единственным крупным городом в мире, в котором не проживал ни один Иной.

– Ну, это-то понятно. – Лайк тихонько фыркнул. – Жить в этом ужасе? Я еще понимаю людей, этим просто деваться некуда. Помимо военкомата. Но Иные? Им-то подобная радость зачем?

– Незачем, – подтвердил Артур. – А проблема наша заключается в следующем. В шестьдесят восьмом, когда возмущения сумрака мало-помалу улеглись, в Ленинград вернулись далеко не все Иные. Из сильных вообще никто не вернулся. Вернулась мелочь – третья ступень и ниже. Зелень и наив. Пусть они слегка подтянулись за тридцать пять лет – не спорю.

Но пока в Питере не на кого опереться, ни нам, ни Светлым. Кроме того, как ты сам понимаешь, за те же тридцать пять лет родилось и успело вырасти очередное поколение Иных. Часть из них инициировалась не вполне ясным способом. Каким именно – не знаю. Возможно, кто-нибудь из заезжих Иных инициировал сдуру случайно встреченного сопляка. А тот возьми и обучись технике инициации. А заезжий, к несчастью, оказался каким-нибудь повернутым сектантом с вековыми традициями и собственной школой. Дозоры с этой новоявленной гвардией справиться не сумели. Подозреваю, что не очень-то и пытались. Короче, в Питере теперь целая организация новых Иных; они слыхом не слыхивали ни о каком Договоре и даже не называют себя Иными.

– Как же они себя называют?

– Они называют себя «Черные». До недавнего времени они себя практически не проявляли. И вдруг – вспышка активности. А поскольку о Договоре они ни сном ни духом, творят такое, что даже мне тошно стало, когда прочел сводку. А уж как взвыл Ночной Дозор Москвы во главе с Гесером… Можешь представить. Короче, в России сейчас переполох до небес, Светлые в праведном гневе и грозятся сплошными трибуналами. Требуют разрешений на применение чуть ли евгенических заклинаний – и все из-за этих самых Черных из Питера.

– А Инквизиция что? – резонно поинтересовался Лайк.

– Инквизиция до поры до времени отмалчивалась, но позавчера пришла официальная резолюция из Праги. В общем, мне вменено в обязанность разобраться с новыми питерцами и положить конец их беспределу.

– А почему тебе-то? – недоумевал Лайк. – Почему, например, не Гесеру?

– Потому что Черные используют Силу по-нашему. В сущности – они Темные. Только дикие. И поэтому глупые и безжалостные. Если формулировать коротко, я хочу чтобы ты и твои ребята приехали в Питер и навели там порядок. Мне плевать, что Черные делают с жителями Питера, но и давать Светлым повод для свободы действий все же неохота. Да и Бюро Инквизиции без последствий не отошьешь, ты ведь в курсе.

– Это уж точно, – кивнул Лайк. – Я только одного не понимаю – ты хочешь, чтобы я разобрался с этим самостоятельно, без твоей поддержки?

– Да.

– Но почему, тысяча чертей?

Артур глубоко-глубоко вздохнул, провел ладонью по лицу и проникновенно сказал:

– Лайк! Ты представляешь, какая поднимется вонь, если порядок в Питере приедут наводить москвичи?

Глава киевского Дневного Дозора сначала смешно хрюкнул, потом запрокинул голову и гулко захохотал.

Хохотал он долго.

– Хорошо, Артур, – сказал Лайк, отсмеявшись. – Я все сделаю, как ты скажешь. Когда нам вылетать?

– Я бы сказал «сегодня», если бы… Если бы мне не хотелось покуролесить ночку в Киеве. А без тебя я этого делать не люблю… с некоторых пор.

Оба усмехнулись, вспоминая прошлый визит Завулона в Киев. Ох и покуролесили тогда!

– Так что… давай еще по одной и поехали за ведьмочками. Небось новеньких туча, а? – спросил Артур и подмигнул.

– Ну, туча не туча, а найдутся!

– Ну, конечно, конечно! Чтоб у тебя и не нашлось? Когда такое было?

– Никогда не было, Артур! Прозит!

– Прозит! А лучше – за ведьмочек! Чтоб не переводились!

– Не возражаю! За ведьмочек!

Они чокнулись, выпили и пешком направились к терпеливо ожидающему наверху Андреевского спуска лимузину. Мимо памятника Григорию Сковороде, мимо Самсона и Гостиного Двора, мимо Булгаковского дома и замка Ричарда.

Спустя полчаса лимузин притормозил у «Виктории».

Мобильник пиликал долго, назойливо и противно. Лайк успел, не просыпаясь, проклясть его раз пять, не меньше, но проклятия на неживую материю действовали из рук вон плохо. Проснувшись, Лайк проклял мобильник еще раз, но тот все не унимался. Поэтому пришлось тянуться к трубке и тыкать дрожащим пальцем в соответствующую кнопку.

– Алло! – малоприветливо пробурчал Лайк в трубку.

– Здравствуй, Лайк.

Не узнать голос звонившего – леденяще-спокойный, чудовищно невозмутимый и отстраненно-флегматичный – было решительно невозможно.

– Привет, Арик. Ты где?

– У твоей двери.

– Сейчас открою.

Лайк, не утруждая себя одеванием, пробрался по тропе ко входной двери, открыл. На пороге стоял столь же худощавый человек, как и сам Лайк, только чуть повыше. На лице гостя лежала печать вечной бесстрастности.

– У тебя звонок не работает, – сообщил визитер.

Лайк только рукой махнул, бредя назад, в комнату.

Арик, не разуваясь, прошел за ним и уселся на вертящийся табурет, место которого ранее было у пианино, но пианино Лайк лет тридцать назад успешно раздолбал излишне эмоциональным музицированием. С тех пор вертящийся табурет принялся втихую путешествовать по квартире, все время оказываясь там, где был кому-нибудь нужен: то на кухне, у древнего апоплексического холодильника, то в маленькой комнате, перед чуть менее древним компьютером малоизвестного бранднейма «Sidus».

Лайк облачился в любимый халат, по-прежнему дрожащими руками закурил сигарету и с ненавистью поглядел в сторону кухни.

Гость сочувственно созерцал хозяина.

– Что? – спросил он вскоре.

– Ко-офе! Помира-аю! – жалобно проныл Лайк.

Гость еле заметно улыбнулся. Потом совершил экономный пасс левой рукой, и на овальном столике рядом с Лайком возникла маленькая чашечка, над которой тотчас взвился ароматный парок.

У Лайка даже руки дрожать перестали.

– Арик, – сообщил он проникновенно, – ты – волшебник!

Гость лишенным каких бы то ни было эмоций голосом поправил:

– Маг.

– Да какая разница?

Арик опять еле заметно усмехнулся:

– Ну… в твоем состоянии – никакой. Раз ты сам себе чашку кофе сотворить не можешь…

– Так руки ж дрожат!

– Пить надо меньше.

– Да? Меньше? А как же гости? Как я, по-твоему, гостей буду привечать? На сухую? Да не простых гостей, высоких!

– Сильно высоких?

– Артура из Москвы.

– Который Аверченко?

– Нет, который Завулон.

При упоминании имени шефа Дневного Дозора Москвы Арик инстинктивно подобрался, словно сидя попытался выполнить команду «смирно».

– Погоди… Это ведь был деловой визит, я правильно распознал?

– Правильно. И приехал ты правильно, в смысле вовремя. Гастроль нам предстоит. Выездная.

– Куда?

– В Питер.

Теперь губы Арика искривились в улыбке уже почти по-настоящему.

– Все потому, что в Питер в гастрольный вояж с Одессы-мамы маги приезжают… – пробормотал он. – Н-да.