Лифт в преисподнюю - Страница 80
Так длилось полгода, пока наконец не пришло долгожданное приглашение из Франции от господина
Гийома Пуартье. Поездку можно было назвать командировкой, так как она ехала туда в роли вице-президента компании, и документы оформлялись фирмой. Но Нику меньше всего интересовали детали. Она знала одно: наконец-то долгожданная встреча состоится. Напряжение возрастало. Вдруг он ее отвергнет и примет как мифического партнера, который делает его дела в России? А она остается лишь матерью его ребенка, ради которого он старается. И здесь он не ошибся. Она будет пахать на него до конца жизни, потому что это и ее сын. Как бы ее женская гордость ни ущемлялась, она навсегда останется его рабыней, связанной кровными узами.
В середине сентября, в разгар бархатного сезона, самолет приземлился на юге Франции, где стояла изумительная погода. Геннадий встретил ее с цветами, она увидела его волшебные глаза, наполненные любовью и страстью. Все сомнения тут же улетучились. Ника бросилась ему на шею, и объятия длились, пока их не попросили освободить проход в паспортном контроле.
Вилла Ростопчиных походила на сказку. Такое она видела только в кино. Они наслаждались друг другом, а вечером ездили в Монте-Карло, то самое казино, где когда-то познакомились. На этот раз Ника могла позволить себе проиграть десять тысяч долларов. А потом они вернулись в Ниццу и зашли в тот же погребок, что и в первый свой вечер.
— Мы посвятили сегодняшний день поискам прошлого, — тихо промурлыкала она. — Может быть, ты мне что-нибудь скажешь о будущем?
— Конечно. Здесь в Ницце мы зарегистрируем наш брак в мэрии, так принято. А венчаться поедем в Питер. Я уже все продумал. Завтра посетим одного старика, постарайся ему понравиться. Его благословение много значит, я хочу, чтобы идея нашего брака исходила от него.
— А разница в возрасте его не смутит?
— Ему уже под девяносто. Он был женат трижды, но две жены умерли. Последней, с которой он живет и поныне, тридцать шесть, видно, ему надоело хоронить жен, хочет, чтобы кто-то, наконец, похоронил его.
— Крепкий дедушка.
— Да уж. Мечтает сплясать «Яблочко» на свадьбе нашего сына — Михаила Ростопчина.
— Ростопчина?
— Да. Я уже не просто Пуартье. Я Ростопчин-Пу-артье. И все благодаря его усилиям. Французский хвост скоро сам собой отвалится.
— В таком случае, Михаил должен носить двойную фамилию Ростопчин-Оболенский.
— Резонное замечание. Не имею ничего против. Но сначала надо оформить на него наследство по тем метрикам, какие есть, и уже потом менять имя. Я являюсь опекуном сына во Франции, а ты в России. К тому времени, когда он подрастет, капиталы сольются в одно целое, и компания будет принадлежать нашему сыну. И наследие Ростопчиных тоже.
— Так вот ради чего ты затевал такую грандиозную игру? Сумасшествие!
— У меня ушло на это два года. И они не вычеркнуты из жизни. Наше будущее и будущее наших потомков обеспечено. Об этом можно больше не думать. Мне осталось завершить кое-какие дела в России, а потом мы будем строить новые планы.
Капитан Малыгин словно законсервировался в день своего семидесятилетия и больше не менялся. Уникальный старик. А когда он увидел годовалого малыша с белыми кудряшками и в матроске, то даже помолодел.
— Вот он, адмирал русского флота, надежда и опора Андреевского флага!
— А это его мать, Родионыч. Вероника Оболенская. К сожалению, уже вдова.
Старик не обратил на последние слова внимания, он с нескрываемым интересом разглядывал девушку.
— Хороша, хороша. Нечего сказать. Русская красавица, — Малыгин начал оглядывать смущающуюся гостью. — Да, твой прадед мог бы тобой гордиться. Я-то родился поздно, а вот мой отец помнит князя Оболенского. Рассказывал даже, что будучи кадетом, танцевал на балу в Смольном институте благородных девиц с дочерью князя, княжной Наталией. И даже был представлен лейб-гвардии полковнику лично. Вот она, связь времен! Нельзя Русь в землю зарыть, она вечна и процветает. А?! Какие бутоны дает! Глаз не оторвешь.
Потом старик опять принялся за малыша. Ника очень забеспокоилась, когда он взял его на руки, но Геннадий придержал ее, мол, все в порядке.
И вдруг старик словно проснулся.
— Вдова, говоришь? — Обернувшись к Геннадию, не спуская ребенка с рук, он серьезно добавил:
— Так женись на ней, Гена! Почему внук не может быть тебе сыном? Одна кровь. Два таких высоких рода объединятся. Окрестим Мишку как Ростопчина-Оболенского. Хошь, князем будет, хошь, графом. Но юнгой нашего клуба он уже стал. Я соберу совет старейшин, и мы его посвятим в рыцари. За нами тысячи потомков великих граждан России стоят. Многие министерские портфели под мышкой носят.
— Хорошая мысль. Вот только не знаю, даст ли русская красавица согласие выйти замуж за отца своего мужа? Она вправе найти себе избранника и получше.
— Лучше не бывает! — строго прикрикнул старик. — Ты еще сам мальчишка, чего тебе соперников бояться! Это я, дурак, в свои пятьдесят восемь женился на пятидесятилетней. И где она? Одни косточки в склепе остались. Ты только жизнь начинаешь. Выше флаг, моряк!
Капитан вопросительно глянул на девушку.
— Да я согласна, Кузьма Родионыч, но не могу же я сама делать мужчине предложение?
— Вот! Слышал, пентюх? И ручки девице целуй. А я помолюсь за вас, лоб на паперти расшибу, лишь бы счастье вам вымолить. Совет да любовь, как говорится.
Чаров услышал то, что хотел услышать, а Ника поражалась. Как можно было предвидеть реакцию старика? Тот будто под гипнозом повторял все, о чем Гена говорил ей за день до встречи с капитаном.
— Психология — наука сложная, но если ею занимаешься всю жизнь, все нормально, — в ответ на ее недоумение весело заметил Чаров. — Теперь нам надо поработать с моим адвокатом и оформить наследство и опекунство. Благо, все нужные бумаги ты привезла. Муторное дело. Ты недельку на пляже поваляйся. Тебе наша кухня будет скучна.
Ника раскраснелась от счастья.
Бригаду зеков вели на лесоповал. Переходя понтонный мост, один из заключенных рухнул в реку, и с концами. Сибирские реки глубокие, если выплыть не успел, считай, пропал. На побег не похоже. Под водой не спрячешься. Прыгать за ним никто не стал. Кто-то перекрестился, кто-то плюнул, кто-то сказал: «Жаль парня». А чего жалеть-то, мало их гибнет на лесосеке? Почитай, недели не проходит без покойника.
Парня звали Артем Зерцалов, и вовсе он не утонул. Метка на мосту имелась, постороннему глазу невидимая, если не в курсе. И глубина не превышала двух метров. А на дне, придавленный камнем, его ждал акваланг. Главное, успеть маску напялить и клапан открыть. Успел. До берега, заросшего камышом, под водой проплыл, а там — лодка. Когда бригада мост перешла и скрылась в тайге, он выплыл на лодке из камыша и пару верст вниз по реке прошел. Лодку бросил, пустив ее по течению, вышел на дорогу, аккурат в том месте, где его поджидал крытый «уазик». В машине, кроме шофера, сидели двое мордоворотов. Все кавказцы. По языку, на котором они между собой разговаривали, он понял, что ему придется иметь дело с грузинами. С ним никто словом не обмолвился. Велели лечь на пол, брезентом накрыли, и машина покатила в неизвестную ему сторону.
Все просто, как дважды два. Накануне вечером Зерцалова позвал к себе Копуха. Авторитет известный, в зоне смотрящим был. Мужик бывалый, крутой, с таким не поспоришь: сказал, как отрезал. Если что не так, с лесоповала в деревянном ящике вернешься. На месте по размеру вырубят и рубанком зачищать не станут. Говорил только Копуха, мнение Зерцалова его не интересовало.
— Есть на тебя заява, Козья Ножка. Ящик вскрыть надо. Дело верное, по твоим зубам. Народ надежный, отвечаю за базар. Ящик откупоришь, получишь чистую ксиву и башли. Сколько тянуть осталось?