Лицом к лицу - Страница 16

Эту музыку модно бранить. Куда как труднее в ней разобраться. Меня потрясла реклама одной из пластинок такого рода. На прекрасном глянцевом картоне фотомонтаж: вполне респектабельный мужчина (таких обычно заставляют позировать перед камерой с бутылкой "Балантайна" в руке - "истеблишмент") с улыбкой и дружеством пожимает руку человеку, объятому пламенем. Причем этот, горящий, тоже старается улыбаться, но в лице его заметно нечто страшное, пепельное (поразительно это шолоховское: "глаза, присыпанные пеплом"!). Разве это не есть пропаганда безысходности и отчаяния?

...Даже если вы придете в один из этих маленьких баров, что возле университетского городка, засветло, когда еще не включены фонари и угадывается в прекрасном мадридском небе багрянец, в котором чувствуется присутствие голубых снегов Сьерра Гарамы, - все равно в баре полутьма, ни одного окна, никакой вентиляции, слоится тяжелый дым, пол завален окурками.

Вот вошли трое: девушка лет шестнадцати, с нею малыши - лет десять мальчику, девчушке того меньше. Взяли бутылку "коки" на троих, малыши ликуют, пьют дозированно, б л а ж е н н ы м и глотками. Девушка затягивается черным "дукадо". Нога ее выбивает ритм, сначала осторожно, настраивающе, а потом она закрывает глаза, откидывается на подушку - теперь в такт музыке стремительно движутся ее руки, стиснутые в кулачки, а потом малыши начинают плясать, подражая взрослым, бессмысленно, а потому невероятно страшно повторяя в с е движения. Девушка будет сидеть здесь час три, пять, и дети будут танцевать, потом они станут ловить ртом табачный дым, и лишь когда к их сестре подойдет парень (или мужчина, или двое мужчин) и протянет ей о к у р о к, и она жадно затянется марихуаной (или героином, или тертым кокаином, или коноплей), и он что-то шепнет ей на ухо, и она, погладив малышей, скажет им, что скоро вернется, и уйдет развинченно, - вот тогда только маленькие перестанут танцевать и сделаются тихими, испуганными, беззащитными. И они прильнут к тебе, когда ты спросишь для них еще одну бутылку "коки", ту, единственную, они уже выпили, хотя растягивали удовольствие многие часы, и станут отвечать на твои вопросы доверчиво, чисто, но - и это страшнее всего - п о н и м а ю щ е. Они понимали, почему ушла их сестра Эсперанса, они знали, что после трех затяжек б е л ы м люди начинают смеяться беспричинно или очень громко спорить, "такие смешные, просто обхохочешься, на них глядя", а потом они попросят разрешения пощупать ваши руки - сколь вы сильны. Малыши уважают сильных, ибо окружают их люди развинченные, ломкие, усталые, тяжко с о б и р а ю щ и е с я по утрам. Малыши уважают силу, хочу повторить это. Скомпрометировать поколение, целое поколение, разложить его, сделать л и ш н и м, и на этой трагедии возвести идеал силы, когда человек будет казаться верхом совершенства, если не курит марихуану, всего лишь, - таков, видимо, план, разработанный отравителями. Но это - бумеранг, поскольку Система не хочет поклоняться "идеалу такой силы", у Системы уже давно есть свои "идеалы". И в противовес "развинченным" воспитывают холодноглазых ненавистников, подозрительных, отталкивающих все непонятное расистов, полагающихся более на автомат, чем на собеседование. Американская провинция ныне - а она громадна рекрутирует в ряды "холодноглазых" сотни тысяч добровольцев, и это очень тревожно, ибо мещанство угрожает цивилизации вне зависимости от того, на каком языке оно говорит. Впрочем, есть ли язык у мещан? Если рассматривать язык как средство для обмена идеями, то есть новым, он отсутствует; обмениваются п р и в ы ч н ы м, нового страшатся, бегут его, а если не удается избежать запрещают, шельмуют, издеваются над ним...

(Гитлер "недоброй эпохой" считал эпоху Горького, Маяковского, Брехта, Пикассо, Шолохова, Эйзенштейна, Чаплина, Прокофьева, Жан-Ришара, Блока, братьев Васильевых, Пастернака, Гарсии Лорки, Мейерхольда, Хемингуэя, Томаса Манна, Вахтангова, Чапека...

А ведь этот список великих можно продолжить.

Страшно: недоучившийся мещанин, истерик и кликуша с м о г сжечь книги, ноты и картины всех тех, о ком я вспомнил выше. С ж е г! И этому аплодировали холодноглазые недоучки с хорошо развитой мускулатурой, в тщательно отутюженных брючках.)

...Девушка вернулась через час - белоглазая, растерзанная. Она как-то странно посмотрела на детей, усмехнулась мне, отвалилась на грязную подушку, и снова руки ее стали конвульсивно сжиматься в такт электромузыке. Малыши, словно щенки, бросились к ней, прижались, словно бы искали защиты, а может, отдавали себя, чтобы защитить сестру.

Позже, часам к десяти, начали приходить парни в майках с портретами ультралеваков.

Те же движения, повторяющие металлостружечный ритм музыки, что и у всех здешних обитателей, то же о т с у т с т в и е во взгляде. Оно продолжается, это отсутствие, долго, невыносимо долго, полчаса, а то и час. Потом, прочувствовав, что ли, посетителей (пожалуй что, именно так "прочувствовав"", ибо и эти, в майках, казалось, не видели никого окрест), типы лезут в карман и кладут перед собою на столик коробки "Мальборо", достают оттуда несколько сигарет, одну откладывают в сторону, сразу заметно самоделка.

И снова - отсутствие во взгляде, о ж и д а н и е.

Словно бабочка на огонек, из темноты бара подсел к моим соседям юноша связка книг заткнута за пояс, видимо, пришел сюда прямо с лекций.

Мой сосед в майке подвинул пареньку сигарету с марихуаной - мизинцем. Паренек передал деньги под столом (ага, вот для чего здесь столики укрыты драными скатертями с бахромой!), взял сигарету, исчез в темноте.

И пошло. Один за другим подлетали юноши и девушки, прямо-таки страшно было смотреть на это. Какие-то новые звуки наполнили темноту бара - вздохи, плач, быстрые возгласы.

Вдруг появился мужчина средних лет, в костюме. Соседи сразу же убрали со стола одну пачку "Мальборо", две других оставили, начали громко, подчеркнуто громко, говорить о лекции "дона Анхела", о том, что он - явный человек Франко, что его надо вздернуть: камуфляж политикой - так называется этот прием у "жучков от наркотиков", за такого рода разговоры сейчас не б е р у т, зато симпатии посетителей на их стороне: в Испании ненавидят франкизм и Франко. Даже те старики, которые боготворят Франко, вынуждены защищать свою позицию, вздыхая: "Да, он, конечно, ошибался, но тем не менее кто может спорить, что он был выдающейся личностью? Победить такого сильного противника, как коммунисты, обыкновенный человек не мог бы". Сейчас еще добавляют: "Победить такого мужественного, талантливого противника, как коммунисты". Мол, глядите, как мы объективны, и вам не грех быть такими же, хотя бы по отношению к мертвому уже Франко.