Лицо под маской (СИ) - Страница 67

Джокер снова хихикнул:

— Нет-нет, не ждите, никто не появится. У вас свои хитрости, а у меня, знаете ли, свои, поэтому в ближайшее время из вашего прекраааасного беееееелого бального зала не выйдет ни один человек. Впрочем, мне хотелось бы присесть. Где-то тут был ваш кабинет, милая дама? Можете показать рукой, я разрешаю.

Я поняла, что и в самом деле могу пошевелиться только для того, чтобы поднять руку и показать на дверь кабинета, в самом конце коридора. Что-то скрипнуло, Джокер повернул голову и бубенчики зазвенели.

— Нет, показалось, — пробормотал он. — Ну же, идемте.

И он подтолкнул меня в спину.

Дверь была чуть приоткрыта. Я вошла первой, широко распахнув ее, и села в кресло. Почувствовав прижавшееся к ногам пушистое и горячее кошачье тело, я поняла, что под креслом Руди. Ага, это скрипели дверные петли, когда он проник в кабинет!

Тем временем Джокер захлопнул дверь, закрыл поворотом торчащего изнутри ключа, уселся в кресло напротив и удовлетворенно сказал, потерев свои руки в белых перчатках:

— Ну, вот, теперь можно и побеседовать. Разрешаю вам говорить и выполнять любые действия, не идущие мне во вред.

«Ну, и чего стоил твой амулет от ментального воздействия, Джан-Марко?» — подумала я, вслух же сказала без особой любезности:

— О чем же нам с вами говорить, синьор Паски? Не вижу общих тем.

— Ну, как же, как же. А вот, например, оттуда вы вытащили этого дохлого дожа? Неужели прятали под своей кроватью?

— Грубо и не смешно, — равнодушно ответила я. — И вообще, как-то неравно получается: я сняла маску, а вы — нет.

— Ну, и что? Вы меняете маски, а я сроднился с этой!

Его руки ни минуты не были в покое: он то проводил пальцами по кромке стола, то выстукивал дробь по ручке кресла, то дотрагивался до своей щеки. Взгляд также блуждал по кабинету, цепляясь за золотого карпа на ширме или книжные корешки.

— Вот как… То есть, у вас она приросла к лицу, так же, как у Лоредано и Карло Контарини-Маффео?

— Нет! — взвизгнул он. — Это у них также, как у меня!

— И чего же вы хотите от меня? Чтобы я сделала вам такую же операцию? — я сталась говорить тихо и монотонно, мне казалось, что от любого резкого возражения или неожиданного звука Джокер впадет в буйство.

— Зачем мне эти ваши глупости? Ха! — он рассмеялся, потом вдруг попросил, — А угостите-ка меня, прекрасная синьора, келимасом. Вон, я вижу в шкафу какую-то особо фигурную бутылку. Да и себе налейте, чтобы не вздумали меня отравить. Вдруг там — хе-хе — средство от тараканов?

Подойдя к шкафу, я достала памятную бутылку келимаса и два кубка рубинового стекла и поставила их на стол.

— Тараканов, по-моему, уже и в природе не осталось, — сказала, наливая в каждый из кубков понемногу. — Это пятидесятилетний келимас из Галлии, апелласьон Grand Champagne. Мне его подарил клиент после удачной операции. Прошу вас.

Джокер подождал, пока я возьму кубок и отопью глоток, потом с хихиканьем схватил мой кубок и заменил своим. Я пожала плечами и села поудобнее. К моим ногам снова прижалось горячее тело кота, и мне стало совсем спокойно. Обхватив кубок ладонями, я стала греть келимас, иногда поднося его к лицу и вдыхая аромат.

Мой незваный гость искоса посматривал на меня и ждал. Я сделала глоток, покачала головой и продолжала согревать напиток.

— Мой покойный муж, Фрэнсис Хэмилтон-Дайер, был большим ценителем келимаса, — сообщила я равнодушно, будто мы беседовали на дипломатическом приеме. — Он считал, что напитки старше десяти лет нельзя пить несогретыми, пропадает практически все удовольствие. Вот попробуйте!

— У меня перчатки, — буркнул он.

— Ну, так снимите!

— Мои руки… вас напугают. Шрамы.

— Милейший синьор Паски, вы забыли: я хирург. Мне доводилось видывать такие шрамы, которые вы себе даже и представить не можете!

Джокер поставил кубок на стол и стянул перчатки. Действительно, его руки покрывала сетка скверно заживших шрамов… Пока в ладонях нагревался келимас, я лихорадочно искала тему разговора, которая позволила бы протянуть время и не растревожила безумия сидящего напротив мужчины. О чем с ним говорить? О погоде, о здоровье, о танцах, о кошках? А еще я страшно боялась, что братья Торнабуони вырвутся из зала и попытаются выломать дверь: любой шум стронет этот камень, и тот покатится с горы вниз, сминая меня в лепешку.

— Да, благодаря Фрэнку я тоже научилась ценить крепкие напитки… Вот недавно приятельница уговорила меня попробовать aqua vita с острова Айла, очень неожиданный получился опыт. — Я отхлебнула еще келимаса, и Джокер наконец-таки последовал моему примеру. Глоток, второй, третий…

— Вы правы, прекрасная синьора, вкус действительно меняется к лучшему…

Тут он захрипел, уронил кубок, изогнулся в кресле и попытался дотянуться до меня рукой, но я отскочила к двери. Руди вылетел из-под кресла, распушил хвост и изогнулся дугой, наблюдая за бьющимся в конвульсиях телом.

— Ты… ты меня все-таки отравила! Прокли… на… — кот ударил по маске лапой, когти проскрежетали по щеке, и Джокер уронил голову, не успев закончить проклятие. Со стоном я опустилась на пол и просидела, обняв кота, пока в коридоре не раздались громкие голоса. Только тогда у меня получилось дотянуться до ключа и повернуть его.

Первым в дверь ворвался Джан-Баттиста и остолбенел, увидев открывшуюся картину. Кот негромко зашипел, очевидно, высказывая свое отношение к мужчинам, оставившим меня наедине с опасным сумасшедшим, вспрыгнул на стол и начал вылизываться. Пьетро подошел к телу, лежащему на ковре, послушал пульс и уронил безвольно упавшую руку.

— Мертв. Но я бы на всякий случай упаковал его в орихалк.

— У твоей матушки очень качественный яд, Пьетро, — рассмеялась я. — Я должна ей жизнь. Что же до орихалка… на мой взгляд, разумнее было бы лишить его чего-нибудь жизненно важного, головы, например. Только не здесь, мне нравится мой ковер!

Джан-Баттиста подхватил меня на руки, сел в кресло, устроив меня на коленях и сказал:

— Нора, любимая! Был момент, когда я подумал, что потерял тебя…

— Ну, это было очень близко, — я уткнулась лицом ему в плечо.

— Ты так спокойна…

— Это меня просто еще не достало, погоди! Тебе еще придется меня отпаивать и приводить в чувство.

Тем временем несколько молодых людей, руководимых Джан-Марко, надели на труп наручники и ошейник из орихалка, завернули его в какое-то полотно и осторожно вынесли из кабинета.

— Марк! — окликнула я и, когда он повернулся ко мне, сказала, — Было бы хорошо, если бы гости не заметили эту процессию.

— Там Лоредано их отвлекает, — махнул тот рукой.

— Боюсь спросить, чем?

— Играет на виолончели сюиту собственного сочинения. Он сообщил публике, что удалился от мира именно потому, что ощутил потребность в написании музыки. Недостоверно, но ничем не хуже любого другого объяснения.

Я рассмеялась и никак не могла остановиться, пока Руди не спрыгнул со стола и не укусил меня за указательный палец правой руки.

— Кот, ты чего? — спросила я, вытирая слезы. — Больно же!

— Всяко приятнее, чем пощечина, — заметил Пьетро, ставя на стол кубок, который он поднял с полу. — Тебе стоило бы вернуться в зал…

— Мне нужно десять минут, — я встала на ноги. — Можешь шепнуть Лоредано, чтобы сыграл еще что-то?

Контарини кивнул и вышел.

Джан-Марко проводил меня до двери моей спальни, но там я покачала головой:

— Извини. Пока я справлюсь сама. Ты же все равно не сможешь заново наложить мне макияж!

— А кота вот впускаешь…

— Руди меня спас, — серьезно ответила я.

— Хорошо, как скажешь. Я буду ждать тебя в кабинете.

Вот возле раковины меня накрыла первая волна отходняка. Опустив руки в ледяную воду, я тряслась и вонзала ногти в ладони, а по моему лицу катились слезы, окончательно смывая косметику. Слегка придя в себя, я умылась, нанесла особый крем, в который магически были вплетены заклинания, освежающие кожу и придающие ей сияние. Закрепила все это «амулетом свежести», разработкой все той же Гильдии артефакторов. Потом, сказав самой себе «Эврика!», вошла в гардеробную и переоделась во второе платье для танго, привезенное синьорой Флавиа, абрикосовое. Обновила макияж, посмотрелась в зеркало, подмигнула коту, который наблюдал за мной с одобрением, лежа на моей кровати и вылизывая лапу, и вышла из спальни.