Лицо под маской (СИ) - Страница 59

— Синьор Лоредано, — спросила я, — снять маску с Карло нам удалось без приключений. С вами она, если можно так выразиться, больше сроднилась.

— Естественно, — согласился он. — Я прожил с этой штукой на лице больше пяти лет! И, тем не менее, теперь хотел бы с ней расстаться. Вы возьметесь за операцию, моя дорогая?

— Почту за честь, — коротко ответила я.

— Вот и прекрасно! Как говорит доктор Тедески, я полностью восстановлюсь примерно через три-четыре недели. Как вы смотрите на начало мая?

Интересно получается: это ведь я хирург, и я должна была бы вести разговор! Но не прошло и минуты, как опытный политик перехватил у меня весло, и лодка пошла по тому пути, который был интересн синьору Лоредано. Да, теперь я понимаю, он был хорошим правителем для Серениссимы…

Когда мы вышли. Пьетро спросил:

— У вас есть немного времени, Нора?

Я взглянула на часы: половина первого.

— Вообще-то у меня встреча рядом с госпиталем, и хотелось еще перекусить где-нибудь…

— Встреча! — неожиданно воскликнул он довольно громко. — Встреча! Мы с вами пятьдесят раз обсуждали меры безопасности, но вы отправляетесь на встречу в тьма знает, какой район города, даже не подумав предупредить Стражу или СМБ!

— А чем плохо это место? — удивилась я.

— Да там в двух шагах старые доходные дома, наполовину брошенные, наполовину заселенные неизвестно кем! Лоредано собирался очистить этот район, как раз в тот день, когда он исчез, в Совете нобилей должны были голосовать за этот законопроект.

Тут он замолчал, и мы переглянулись.

— Так, может быть, там и нужно искать новое логово Джокера? — медленно произнесла я.

— Все может быть, — спокойно ответил Пьетро, уже справившийся со своей вспышкой. — Ну, вот что. Пропустить встречу вы не можете?

— Могу перенести на более позднее время, — пожала я плечами, подумав, что призрачная Джулия не зря мне говорила о своем особом восприятии времени.

— Вот и хорошо. Тогда предлагаю сделать так: вы пообедаете с нами, потом я отвезу вас на вашу встречу и побуду в сторонке, пригляжу. До воскресенья вы постараетесь не выходить из Ка’Виченте без особой надобности, а во вторник мы сядем и попробуем все вместе сложить кусочки мозаики во что-то понятное.

— Лучше в понедельник.

— Почему?

— Потому, что какие-то детали этой самой картинки — у госпожи Редфилд, а она вряд ли сможет остаться слишком надолго.

За обедом я встретилась, наконец, с самим главой клана Контарини, мессером Джакомо. Конечно, я видела его раньше — на двух или трех балах во время карнавала, да и вчера на похоронах. Но вот разговаривала впервые. И разговор за обедом, как ни странно, пошел не о врагах или проблемах, а о живописи. Начал его Пьетро:

— Мы выяснили, кто был автором принадлежащего вам портрета Лауры Виченте, — сказал он, запивая ризотто с каракатицей белым Orvieto.

— И кто же?

— Практически неизвестный художник, Алессандро Цукарелли. Он был учеником Тьеполо — Джованни Баттисты, продолжателя традиций этой семьи. К сожалению, Алессандро очень недолго работал, хотя, как говорят, в жанре портрета он мог бы превзойти и Джованни Беллини, но…

— Но? Пьетро, вы уже достаточно сгустили интригу!

Рассказчик довольно рассмеялся и кивнул лакею, чтобы тот забрал тарелку.

— Да? Ладно, тогда я продолжаю. Цукарелли был не только живописцем, но и магом, как многие великие. Он уехал учиться в Лютецию, в тамошнюю магическую Академию, и погиб на дуэли с таким же студентом. Все, что осталось в мастерской школы Тьеполо — несколько набросков к портретам венецианцев, жанровые сценки и две законченных работы. Портреты самого Тьеполо и неизвестной девушки в костюме рыбачки.

— То есть, у меня третья его законченная работа?

— Получается так…

Нам принесли жареную мерлузу, и все замолчали, ожидая, пока мажордом в белых перчатках ловко отделит филе от костей и разложит по тарелкам. Вино также сменили, и рыбу сопровождало ароматное Mardzemino, плотное и чуть зеленоватое.

— Мне кажется несправедливым, когда столь талантливые люди так рано уходят, — грустно сказала Маргарег Контарини. — Думаю, руководству такого рода учебных заведений давно следовало бы поднять вопрос запрета магических дуэлей!

— Вы неправы, дорогая, — покачал головой мессере Джакомо. — Сейчас магические дуэли проводятся на специальных полигонах, под защитным куполом, с обязательным медицинским и магическим контролем. А если их официально запретить, то ведь драться не перестанут! Так ведь, Нора?

— Думаю, да. Запрет — это вообще признание собственной неспособности справиться с проблемой…

Мороженое со взбитой клубникой завершило обед, и мы с Пьетро отправились к храму, посвященному двум основателям церкви Великой Матери, святым Джованни и Паоло, Санти-Заниполо в произношении истинных венецианцев. В гондоле, задвинув занавески от невесть откуда взявшегося пронзительного ветра, мой спутник спросил:

— Так все-таки, с кем вы хотите повидаться, Нора? К чему мне быть готовым?

— Всего лишь с одним маленьким призраком, — улыбнулась я. — Мы познакомились у графини Боттарди, а вчера встретились вновь. Может быть, Джулия расскажет нам что-то новое о нашем Джокере. Знаете, Пьетро, он мне просто до тьмы надоел!

— Джокер?

— Да! — меня прорвало. — Ну, просто неприлично для мужчины быть таким занудой! Он мстит, видите ли, своей семье и всем на свете. Месть нужна лишь глупцам и сумасшедшим, не понимающим ее последствий. Я поняла бы, если бы он был искателем приключений, пиратом, авантюристом, но месть — это так непродуктивно!

— Авантюристом… — Пьетро усмехнулся и неожиданно начал читать:

Не поминай Дюма, узнав авантюриста.

Увы! Сей рыцарь пал до низменных страстей,

И ужас, как далек от царственного свиста

Над океанами терзаемых снастей.

Уж не фехтует он. Верхом в ночи не скачет.

Не шутит под огнем, на голову свою.

А трусит, мелко мстит, от ненависти плачет…

По трупам — ходит ли? О да! Но не в бою.

Неведомы ему и той морали крохи,

Что знали хитрецы напудренной эпохи:

Он даже дерзостью их вольной пренебрег,

И наглостью берет (нарочно спутав слово).

Ах! Добродетели падение не ново:

Новее наблюдать, как низко пал порок. *

*) Стихотворение Новеллы Матвеевой.

— Новее наблюдать, как низко пал порок, — повторила я зачарованно.

Под сводами храма было тихо и прохладно. Контарини осмотрелся и сказал негромко:

— До вечерней службы еще далеко, так что никого не должно быть. Но все-таки, мне кажется, нам лучше ждать в одной из боковых капелл… Да хоть вот там!

Он потянул меня вправо, и через мгновение мы уже устраивались на скамье в полутемной небольшой комнатке, где были, кроме трех рядов сидений, только мраморный алтарь да семисвечник.

— И что мы теперь делаем? — шепнул Пьетро мне прямо в ухо.

— Ждем, — ответила я.

В молчании мы ждали; я все повторяла про себя строки понравившегося мне стихотворения, затверживая их наизусть. Наконец моей левой руки коснулся влажный холод, и детский голос прозвучал в голове:

— Ты пришла не одна!

— Извини, — произнесла я, оглядываясь. — Это мой друг, Пьетро Контарини, познакомься, Джулия.

Слегка светящийся силуэт девочки появился рядом со мной, она чуть проплыла по воздуху и остановилась прямо перед Пьетро.

— Граф Контарини?

— Да, синьорина, — он поднялся со скамьи и слегка поклонился.

— И ты, в самом деле, друг Норы?

— Безусловно. Мы опасаемся, что на нее могут напасть или похитить. Поэтому даже на такую встречу я не отпустил ее одну.