Лицо под маской (СИ) - Страница 10

— Большое хозяйство?

— Считай сама, — хмыкнула она. — Помимо меня с моим мужем Витторе и наших четверых детей, в доме живут еще моя кузина, ее муж и дети, младший брат мужа и ее молодая супруга, две незамужние тетушки и четверо подмастерьев Витторе. Плюс дворецкий, экономка, две кухарки, восемь горничных, учителя и гувернантки, и всякие помощники и поварята. Плюс четыре гондолы и два катера с, так сказать, водителями. Ну, как, большое?

— Я бы с ума сошла, — честно ответила я. — И ты справляешься?

— Так других-то вариантов нет… — Франческа длинно вздохнула. — Можно, конечно, в монастырь уйти. Я иногда себе представляю — келья с белеными стенами, маленький садик, тишина…

— Точно! А потом окажется, что стены не так побелены, в садике розы растут не в том порядке, да и постные блюда в монастыре готовят не по правилам. Станешь ты матерью-хозяйкой, и будут у тебя двадцать шесть монахинь, сорок послушниц, мать-настоятельница и два садовника. Хочешь?

— Ох, я уж лучше так…

Мы рассмеялись и замолчали, глядя на проплывающий мимо остров-кладбище Сан-Микеле. Ажурные кованые ворота были уже приоткрыты, и стайка пожилых дам в черных шляпках покидала катер, чтобы в них войти.

Февраль решил сегодня показать переменчивость своей натуры: с самого утра все было затянуто свинцовыми тучами, а сейчас они ушли в сторону открытого моря, небо голубело, и на солнце можно было даже погреться. Я откинула капюшон плаща, подняла на лоб полумаску и подставила лицо теплым лучам.

— Это была форма школы Великой Матери, — неожиданно сказала Франческа.

— Что? — я вздрогнула.

— Вчерашний маленький призрак. На девочке была форма школы, которая примерно сто тридцать лет назад была открыта при храме Великой Матери. Школу давно уже закрыли, но моя свекровь вспомнила. Ей куда больше каких-то жалких ста тридцати…

— То есть, получается, что больше ста лет призрак сидел на месте и никому не показывался, а теперь решил посетить пару-тройку светских мероприятий? Странно как-то…

Ветерок вновь показался мне холодным, и я поплотнее закуталась в плащ, вернув на место капюшон и маску.

— Да, это странно… Маргарет обещала разузнать кое-что, она как раз не в храм Единого ходит, а к Великой Матери.

— Маргарет — это твоя свекровь?

— Да. Графиня Контарини. Супруга главы клана. Ух, сколько крови они нам с Витторе попортили в свое время!

— Я так понимаю, ты с ними справилась?

Франческа пожала плечами.

— Разумеется. Ты ведь будешь сегодня на балу в Ка’Фоскари?

— А, так говорить я там буду с твоим свекром или кем-то из старших родственников? — до меня, наконец, дошло. — Так, может быть, ты мне расскажешь, в чем дело? А то эти тайны начинают уже утомлять.

— Извини, — Франческа развела руками, — не могу. Мое хозяйство — Контарини-Боволо, а в главный дом клана я со своими правилами соваться не могу. Да потерпи до вечера, осталось каких-то десять часов! Кстати, платье тебе Флавиа уже доставила?

— Ты знаешь, я даже не посмотрела, что привезли. Ну, ладно, думаю, и в этот раз она не промахнулась. Вот только как я все это буду перевозить?

— Перевозить? Куда? Разве ты уезжаешь? — Моя спутница развернулась так резко, что гондола даже покачнулась.

— Просто я переезжаю из отеля в арендованный дом.

— До-о-ом? Это хорошо. Ну-ка, рассказывай!

Франческа ухватила меня за полу плаща и подергала. Я рассмеялась:

— Тебе понравится. Ка’Виченте, окнами на Гранд Канал. С меня запросили немыслимо маленькую сумму, но дело даже не в этом.

— Дом пришелся тебе по душе, так? Эти старые casa так умеют влезать в душу, и захочешь — не уйдешь. Ка’Виченте… вроде никаких страшных историй про него не рассказывают, разве что зеркала… Но это тебя не должно коснуться.

— А что не так с зеркалами?

Но тут наша лодка мягко коснулась причала, и гондольер семьи Контарини-Боволо накинул канат на причальный столбик. Мурано.

Мы пропустили обязательный туристический аттракцион с выдуванием из комка стекла, прямо на глазах публики, лошадки или вазы. Все-таки Франческа приехала по делу, встречал ее лично главный мастер фабрики, маэстро Сильвано Синьоретти, так что и на меня упал отблеск величия фамилии Контарини.

Маэстро провел меня в музей фабрики, представил сопровождающее лицо, мастера Антонио Вельди, и вместе с Франческой отбыл в свой кабинет, обсуждать деловые вопросы. А мастер Вельди показал мне удивительные, чудесные, совершенно невероятные вещи, созданные здесь, на этой самой фабрике, за последние девять сотен лет. Яркие цвета, невероятные их сочетания в одном изделии, странные и фантастические узоры — да такое даже нарисовать не всякому придет в голову, а здешние мастера выдували фигурки и посуду, люстры и зеркала в стеклянных рамах…

Разумеется, после музея меня провели в магазин, и вот тут я немного зависла. Поначалу все было просто: я купила замечательное зеркало в раме из желтых роз с зелеными листьями для моей секретарши Альмы Хендерсон, набор бокалов для шампанского маме в ее нью-амстердамскую квартиру, совершенно потрясающую чайную чашку из ярко-зеленого стекла с отделкой мелкими незабудками для Лили, племянницы. Нацелилась на настольную лампу себе в кабинет, но вовремя притормозила: вернуться к работе я пока не готова, ни к чему собирать никому не нужные коробки в клинике. Один из прилавков все время притягивал мой взгляд, я подошла к нему раз и второй — нет, ни одна из многочисленных выставленных в витрине вещей не манила. Подвески, серьги, браслеты и кулоны были хороши, очень хороши, но оставляли равнодушными. Так почему же я снова возвращаюсь сюда?

Мастер Вельди, отходивший в сторонку, чтобы ответить на звонок коммуникатора, поинтересовался:

— Вам что-то понравилось из этой витрины, синьора?

— Все прекрасно, маэстро, но это не мои вещи. И, тем не менее, что-то меня тянет именно сюда.

— А, я знаю! Минутку. Подождите…

Он сбегал куда-то за ключами, отпер дверцу под витриной, снял запирающее заклинание и достал плоскую квадратную коробку, обитую синим бархатом. Увидев, что в ней лежит, я тихо охнула. Браслет из рубинового стекла сиял в солнечном луче нестерпимо.

— Примерьте, синьора, — шепнул мастер Вельди.

— Боюсь, — так же шепотом ответила я. — Боюсь разбить.

— Ха! — мастер достал браслет из коробки, поднял на уровень плеча над мраморной поверхностью стола и отпустил. Я задохнулась, а алый круг тихонько звякнул и остался лежать на мраморе, совершенно целый. — Особая закалка стекла, синьора. Конечно, его можно разбить, если стучать изо всех сил камнем, но и это не так просто. Примерьте.

Словно зачарованная, я протянула руку и взяла браслет. Он оказался довольно тяжелым, тяжелее, чем я ожидала. В ярком свете я разглядела внутри рубинового тела сплетающиеся тройной спиралью тонкие нити золота.

— Это последняя работа маэстро Донато Баровьера. Закончив эту вещь, он исчез, и до сих пор неизвестно, жив ли он, умер или путешествует…

— Здесь присутствует какая-то магия, — сказала я, поглаживая кончиками пальцев левой руки браслет, плотно охвативший мое правое запястье.

— Он искал свою хозяйку. Для всех остальных это всего лишь произведение искусства, для вас, возможно, что-то большее.

Конечно, браслет оказался самой дорогой из всех моих покупок в Венеции, дороже любого из костюмов, аренды дома, безделушек. Но я все равно не могла с ним расстаться ни на мгновение, и уж вовсе было невозможно оставить его вновь лежать годами в темном запертом ящике.

— Хорошо, маэстро. Я беру его. Все остальные покупки, — я кивнула в сторону отложенных подарков, — пожалуйста, отправьте по адресам.

— Да, синьора, я лично прослежу за упаковкой.

На лестнице зазвенел голос Франчески, что-то договаривавшей маэстро Синьоретти, и я пошла ей навстречу.

— Ой, — сказала она, войдя в зал, — минутку, кажется, вызов коммуникатора! Да, я слушаю. Pronto!

Вот тут я воочию увидела, как человек бледнеет просто смертельно. Кажется, все краски мгновенно сбежали с ее лица, Франческа пошатнулась и села бы на пол, если бы Синьоретти не подхватил ее. Мастер Вельди подставил стул, и женщина села.