Личный досмотр. Последний бизнес - Страница 98

Коля Маленький встревожился.

— Что-то с парнем неладное, — озабоченно сказал он Илье. — Видал? Стонет.

— Может, болит чего?

Коля Маленький с досадой взглянул на приятеля.

— Душа у него болит, ясно тебе?

Он подсел к Федору и осторожно потряс его за плечо.

— Слышь, друг! Может, у тебя что случилось? На заводе какая авария или там по личной линии? Ты не таись. Мы же свои, поможем. Тоже ведь работяги.

Федор закрыл лицо руками и глухо ответил:

— Точно… авария… всей жизни моей авария…

Рукав его пиджака чуть съехал, и ребята неожиданно увидели на руке темные разводы татуировки.

Сюжет рисунка не вызвал сомнений в прошлом этого парня. Но только ли в прошлом?

Коля Маленький значительно поглядел на Илью, давая ему понять, что тут случай особый.

Потом он критически оглядел Федора. Нет, этот парень сейчас работает у станка, больше того — у токарного станка. Все это Коле Маленькому сказали руки Федора, заскорузлые, с мозолями и неотмываемыми следами масла. И ссадины на них одна совсем свежая — были как раз на тех местах, которые сбиваешь на старом токарном станке, особенно на первом году работы. Вот и рваные порезы от стружки, много порезов. Да, этот парень недавно стал к станку. Это ясно. А что было до этого?

Коля Маленький был человек наблюдательный и умел делать выводы.

— Федя, — мягко спросил он, — ты, может, кого из прежних друзей встретил? Потянуло на старое, а?

Это так неожиданно совпало с тем, что мучило сейчас Федора, что в его еще затуманенном водкой мозгу даже не вызвало удивления или страха. Наоборот, в голосе незнакомого парня было столько дружеского сочувствия, такое понимание беды, в которой оказался Федор, что исстрадавшаяся, одинокая душа его невольно открылась навстречу.

— А я не пошел, — упрямо мотнул он головой. — Вот напился и не пошел… Теперь один он там шурует…

При этих словах ребята настороженно переглянулись. Речь шла о каком-то преступлении — тут сомнений не было.

И Коля Маленький впервые, может быть, растерялся.

Баракин осторожно выломал последний кусок надпиленной доски. Глухо сыпалась штукатурка. Но это не пугало его: сторож находился далеко, у дверей магазина.

Наконец открылся темный, душный проем.

Баракин разогнул затекшую спину и взглянул на часы. Половина второго! Нормально.

Он раскрыл чемоданчик, вытащил оттуда свернутую жгутом толстую веревку и, прикрепив один конец ее к балке, другой спустил в выпиленное отверстие. Затем, подумав, он снова нагнулся к чемоданчику и достал оттуда пистолет. Щелкнув затвором, сунул его в карман.

После этого Баракин выпрямился, разминаясь, осторожно прошелся по чердаку, покрутил руками, затем опять прислушался. Все было спокойно. Тогда он потушил фонарь, пристегнул его к поясу и в кромешной тьме начал спускаться по веревке.

Подсобное помещение он как следует еще не успел осмотреть: дверь, ведущая оттуда в магазин, оказалась наполовину застекленной и была прикрыта лишь тонкой белой занавеской. Значит, сторож мог заметить свет фонаря.

Очутившись в подсобном помещении, Баракин в полной темноте снова прислушался, затем осторожно подкрался к двери и слегка отодвинул занавеску.

Большое торговое помещение магазина тонуло во мраке. Только в окна струился свет от уличных фонарей. Сторож спокойно дремал в тамбуре выходных дверей.

Баракин опустил занавеску и стал вслепую шарить вокруг себя. Через несколько минут у него в руках оказался тяжелый отрез какой-то материн. Он развернул его и, встав на стул, укрепил на двух крюках, которые нащупал над дверью.

После этого он зажег фонарь и огляделся. Вещей было много, самых разных. В дальнем углу Баракин отыскал пустые чемоданы и принялся отбирать вещи, придирчиво рассматривая их под узким лучом фонаря и время от времени настороженно прислушиваясь.

Наконец один чемодан был наполнен. Баракин запер его, оттащил в сторону и принялся за второй.

…В это время к тому самому дому в тихом, полутемном переулке, в ворота которого два часа назад юркнул Баракин, подъехала грузовая машина.

Долговязый кадыкастый Уксус опасливо огляделся по сторонам, потом взглянул на часы. Нет, он не опоздал. Только бы пронесло все благополучно. Он забился в угол кабины и принялся ждать. Его трясло как в лихорадке. Какие там пять сотен! Только страх, панический страх, еще больший, чем перед милицией, перед судом, перед самим чертом или господом богом, пригнал его сюда.

Еще задолго до того, как появился Уксус в этом переулке, в тихий и пустынный сквер на одной из центральных улиц приехал Огнев. Его вызвал по телефону Куклев.

Ребята, все трое, сидели на скамье. Коля Маленький что-то рассказывал о заводских делах. Федор вяло слушал, уронив голову на грудь. Не обратил он особого внимания и на человека, который дружески поздоровался с ним и его новыми знакомыми.

В голове у Федора еще шумело. Не хотелось ни о чем думать, не хотелось никуда идти. Но мысли, горькие, безнадежные, не давали покоя, буравили, жгли мозг. И Федор вздыхал, морщась, как от боли.

Ну что ему теперь делать? Как дальше жить? Резаный не забудет и не простит. С ним еще придется встретиться, придется сводить счеты. Что ж, Федор не трус. Не трус? А почему же тогда…

Но тут вдруг до него донеслись слова, которые заставили его прислушаться. Говорил тот, новый, что подошел недавно, говорил спокойно, задумчиво и убежденно, как будто самому себе. Но это были его, Федора, муки и сомнения, его мысли.

— Предать друга — нет, конечно, страшней дела. И этого, я вам скажу, прощать нельзя. Но бывает в жизни по-другому. Бывает, считаешь человека другом, а он оказывается врагом. Понял ты его наконец. А почему он враг? Потому, что зло в себе несет, отравляет им все вокруг. Что тогда делать?..

И тут Федор, не удержавшись, медленно, с ненавистью проговорил:

— Душить… Ногами топтать, гада…

— Душить, говоришь? — все так же задумчиво переспросил Огнев. — Это, брат, иногда страшно. Легче в сторонку отойти, чтобы он тебя больше не задевал, и помалкивать. А он тем временем…

Федор резко поднял голову и, подавшись вперед, на Огнева, возбужденно крикнул, потому что не было у него больше сил сдерживать кипевших и мучивших его слов:

— А он тем временем магазин берет!

Не давая ему опомниться, Огнев резко спросил:

— Где?

— Не знаю. Велел к одиннадцати в закусочную прийти. Теперь, конечно, один пошел. Уж он, гад, что наметил, то сделает. — В Федоре клокотала ярость.

От прежней апатии не осталось и следа. Он готов был сейчас задушить Резаного своими руками. Федор пришел в такое возбуждение, что Огнев положил ему руку на плечо и сказал:

— Спокойно, дружище, спокойно. Лучше скажи, чем интересовался этот твой бывший друг?

— О заграничном барахле толковал…

— Та-ак… — Огнев привычным жестом потер подбородок и, подумав, сказал: — Понятно. — Он пристально поглядел на взволнованное лицо Федора и с ударением добавил: — А тебе домой пора. Спать! И помни: спать можешь спокойно. И людям в глаза смотреть тоже можешь спокойно. Чист ты перед ними и перед самим собой.

— Говорить легко, — сразу погаснув, сумрачно ответил Федор.

Огнев тепло обнял его за плечи.

— А это, брат, смотря кому. Мне — нелегко. И далеко не каждому я такие слова говорю. А фамилия моя Огнев. Так что будем знакомы.

— Огнев?! — в изумлении произнес Федор, невольно отстраняясь и рассматривая своего нечаянного знакомого. — Так вот вы какой!

Спустя полчаса дежурные оперативные машины уже мчались по пустынным ночным улицам. Вся постовая служба города была оповещена.

Сигнал был короткий и досадно неконкретный: кража в каком-то магазине, где есть заграничные товары. А таких — десятки, даже сотни в большом городе.

И оперативные работники милиции метались от одного промтоварного или комиссионного магазина к другому, проверяли охрану, осматривали помещения.

Шел третий час ночи. В магазине по-прежнему было тихо. Баракин кончил набивать второй чемодан и с трудом защелкнул замки. Так. Порядком вошло. Но еще больше осталось. Баракин с сожалением осмотрел груды вещей кругом.