Личность и Абсолют - Страница 175

Поскольку сознание всегда направлено на какой–либо предмет, который репрезентируется в нем, оно есть всегда сознание предмета. Этим тезисом Ф. Брентано вводит в психологию чрезвычайно важный принцип предметности, противостоящий традиционным воззрениям на сознание как на мозаику сенсорных элементов и предполагающий, что содержание психических процессов составляют сложные предметные образования, а не только чувственные образы.

Будучи направленным на разные предметы, в каждом случае сознание несет в себе различное содержание, но во всех случаях «работает» как слаженная система, целостность которой задается направленностью, интенцией, на предмет. Иначе говоря, интенция, как функция сознания, задает его структуру. Таким образом, в противовес традиционному элементаризму старой психологии, который, несмотря на разочарование в нем, так и не нашел себе альтернативы, появляется новый принцип целостности.

Подводя краткий итог, можно отметить, что программа Ф. Брентано, рассматривая сознание не в его структурной данности, но в функциональной отнесенностй к предмету познания (как интенции на предмет), утверждает новый, функциональный способ построения предмета психологии, выдвигая на первый план такие фундаментальные свойства психики, как ее активность, предметность и целостность.

Идеи Ф. Брентано как непосредственно, так и посредством их дальнейшего развития в феноменологической философии его последователя Э. Гуссерля стали на рубеже веков основой европейского функционализма, принципы которого, прямо или косвенно воспринятые психологией, определили ее тотальное, коренное преобразование в начале XX в.

Одной из первых эти новые веяния восприняла Вюрцбургская школа, серьезно реформировавшая традиционные методы исследования мышления. В. Вундт, у которого ранее обучались некоторые из вюрцбуржцев, полагал, что интроспекция применима лишь к изучению элементарных психических процессов. Мыслительный же процесс относился к области высших проявлений психики, доступных не интроспективной и экспериментальной психологии, а входящих в предмет уже упоминавшейся «психологии народов», опирающейся на совершенно иные теоретические основания и методологические принципы. Нарушив этот запрет, исследователи из Вюрцбурга не только применили интроспекцию к исследованию мышления, но и усовершенствовали этот метод, чтобы избавить его от давно замеченного недостатка: самонаблюдение, осуществляемое одновременно с протеканием изучаемого психического процесса, могло вносить существенные искажения в содержание и динамику последнего. Смысл вюрцбургской инновации заключался в разбивании мыслительного процесса на отдельные этапы и последующем интроспективном отчете о каждом из них. Интроспекция приобретала ретроспективный характер и в сочетании с психологическим экспериментом стала обозначаться как систематическая экспериментальная интроспекция.

Благодаря модификации интроспекции и разработке принципиально новых психологических методов исследования мышления Вюрцбургская школа довольно скоро пришла к открытиям, неведомым прежней психологии. Однако сами по себе новые методы не смогли бы привести к ним, если бы не произошла резкая смена теоретических оснований исследований.

О справедливости этого предположения свидетельствует опыт Г. И. Челпанова. Мы уже отмечали, что весьма восторженная оценка им роли Вюрцбургской школы сводилась к восприятию новаторства в области методов, которые тотчас же стали использоваться в московском Психологическом институте наряду с вундтовскими, исключавшими мыслительные процессы из сферы интроспективной и экспериментальной психологии. Стоит также заметить, что «чисто» психологические методы разрабатывались не только в Вюрцбурге: достаточно вспомнить проведенные Г. Эббингаузом значительно ранее классические экспериментальные исследования памяти, а также множество других экспериментально–психологических работ конца прошлого века.

Довлевшие над мыслью Г. И. Челпанова категориальные схемы традиционной вундтовской психологии ограничивали восприятие им новых идей лишь областью метода. Тем временем под влиянием феноменологических идей Ф. Брентано и Э. Гуссерля зарождаются все новые психологические направления, не оставляющие к себе равнодушным и Г. И. Челпанова. Под их влиянием он пишет последнюю дореволюционную работу «Об аналитическом методе в психологии», название которой вполне созвучно и задаче автора—разработать теорию субъективного метода в психологии как способ «установления отношений между отдельными психологическими переживаниями» [956]с целью систематизации элементарных состояний сознания. Влияние феноменологии лишь незначительно изменяло содержательные представления автора: от простейших элементов сознания—к простейшим состояниям. Смысл же этого влияния вновь ограничивался рамками обоснования метода.

Осмысление феноменологии как нового онтологического основания Вюрцбургской школой, а впоследствии и таким влиятельным направлением XX в., как гештальтпсихология, рождало принципиально новые теоретические конструкции. Скованность же научного мышления старыми схемами приводила к тому, что новые течения воспринимались лишь как дополнительная возможность обоснования отживающих представлений о методе.

Какие же открытия были сделаны Вюрцбургской школой благодаря ее переориентации на идеи Ф. Брентано и Э. Гуссерля?

Прежде всего следует отметить принципиально новый подход этой школы к проблеме содержания мыслительного процесса. В ее исследованиях обнаружился факт наличия особых элементов мышления, не несущих в себе образного содержания и поэтому получивших название безобразных или ненаглядных. Этот факт, явно не укладывавшийся в объяснительные схемы традиционной психологии с ее сенсуалистической ориентацией на сведение сознания к сенсорным первоэлементам, мог быть объяснен, исходя из заложенного Ф. Брентано принципа предметности сознания и выдвинутого затем тезиса Э. Гуссерля о том, что непосредственно воспринимаемыми феноменами сознания могут быть помимо чувственных образов сущности вещей. Это понятие поразному переводилось на язык психологических концептов—от «знаемости» у Н. Аха до «мыслей» у А. Мессера и К. Бюлера. Общая же логика движения от понятия ненаглядности к понятию мысли выражает введение такой новой единицы мышления, как предметное значение и смысл.

Два других принципа, введенные Ф. Брентано, — активность и целостность—получили свое конкретно–психологическое воплощение при описании вюрцбуржцами механизма мыслительного процесса. В старой, ассоциативной психологии процесс мышления представлялся диффузным и весьма хаотичным течением сформированных в опыте субъекта цепочек ассоциаций, возникающих как пассивный ответ на некоторое воздействие. В противоположность ассоцианизму Вюрцбургская школа, которая, кстати, впервые выделила психологическую специфику мышления как процесса решения задач, в различных своих исследованиях продемонстрировала упорядоченность мыслительного процесса, его строгую организованность в целенаправленную систему. При предъявлении задачи испытуемый порождает определенное представление цели, субъективное значение которой вызывает детерминирующую тенденцию—то исходящее от цели влияние, ту особую «силовую линию», которая организует и упорядочивает все элементы мыслительного процесса в единую целенаправленную последовательность. За понятием детерминирующей тенденции легко просматриваются общие представления Ф. Брентано об интенции на предмет как детерминанте целостности сознания.

В целом можно сказать, что при множестве несовершенств своего концептуального аппарата, методологии и техники экспериментальной работы, справедливо подвергнутых подробной критике А. Ф. Лосевым, Вюрцбургская школа, недолго просуществовавшая в психологии, оставила в ней заметный след.

Психология акта Ф. Брентано и феноменология Э. Гуссерля, задавая новые рамки предмета психологии, придавали ей и новые, до того времени неведомые возможности. Будучи во всей полноте воспринятыми психологией на закате жизни Вюрцбургской школы, эти возможности реализуются в почти одновременном появлении целого веера школ–направлений, общепсихологические программы которых образуют макроструктуру мировой психологии XX в., прослеживающуюся и сегодня, на его исходе.