Личник (СИ) - Страница 75

- Однако, Тимофей Васильевич, вы три прицела привезли?

- Ваше превосходительство, я с помощью этого прицела с тысячи шагов за минуту пять мишеней в чурбак-голову поразил из обычной казачьей винтовки.

- Однако, Тимофей Васильевич. Поразительная точность. Хотелось бы это побыстрее увидеть.

- Назначайте время, Ваше превосходительство. Думаю, здесь во Владивостоке есть стрельбище. Там можно будет осуществить показ стрельбы из пулемётов и винтовки с оптическим прицелом. Я сам всё и покажу. А вот показать, то, что было представлено Государю императору на полигоне в Ораниенбауме, боюсь, придётся не скоро. Надо обучить пулемётчиков, стрелков из винтовки с оптическим прицелом, подготовить мишени.

- Так, Тимофей Васильевич, пулемёты и винтовку с оптикой давайте посмотрим завтра. Здесь есть неплохое стрельбище. А всё остальное готовьте уже в Хабаровске. Сотня ваша там стоит. Там организуете большие показательные стрельбы с применением нового оружия. Это будет где-то месяца через два-три. К январю я вместе с большинством офицеров и чиновников переберусь в Хабаровск на зиму. Вызову командиров линейных батальонов, командиров казачьих полков с замами. Там всё и посмотрим.

- Слушаюсь, Ваше превосходительство, организую всё, как показывали Его императорскому величеству, - я вскочил со стула и вытянулся по стойке смирно. – Я ещё не обо всём рассказал. Засада – это был первый этап показательных стрельб.

- Садитесь, садитесь Тимофей Васильевич. Я сейчас прикажу нам чайку принести. И под него вы всё подробно мне расскажите. Про стрельбы больше не надо рассказывать, а то смотреть будет неинтересно. А вот, что при дворе происходило всё это время, очень хочется услышать…

Эпилог

- Здравствуй, деда Афанасий, - я присел на лавочку у могил родителей и деда. – И вы здравствуйте, Василий Афанасьевич и Екатерина Тимофеевна. Извините, лично вас не знал, а реальный Тимоха погиб, но я вас всех уже воспринимаю, как своих самых близких родственников. А на том свете сочтёмся.

С этими словами я достал из офицерской сумки бутылку с лучшей водкой, которая была у Селевёрстовых в трактире и магазине, потом стакан и тряпицу, в которую были завёрнуты небольшой кусок хлеба, нарезанные дольки с салом, да три штуки яиц. Сковырнув пробку с бутылки, я набулькал в стакан грамм сто, а потом, встав с лавки, полил водкой на три могилы.

- Извините, что не по правилам поступаю, но я так привык в прошлой своей жизни. Как положено, было вчера. И службу отстоял, и свечи поставил, и к вам заглянул. Только народа было много. Да и торопились все. В трактире уже столы ломились, да водка в графинах стыла. А сегодня время есть.

Поставив бутылку на лавку и, подняв стакан на уровень глаз, я поморщился, глядя на прозрачную жидкость, а затем после резкого выдоха в один мах проглотил водку. Закусив небольшим кусочком хлеба и сала, закрыл глаза, чувствуя, как от желудка к голове поднимается тепло, а на висках и лбу выступили капли пота.

Вчера вместе с братами на пароходе прибыл в станицу Черняева в краткосрочный июльский отпуск. За зиму моя сотня и сформированная пулемётная команда дважды сильно отличились в отражении нападений хунхузов. Особенно в феврале, когда на льду Амура свою смерть нашли больше двухсот бандитов. Тогда жару дали пулемётчики. Четверо саней с пулемётами Максима, установленных в специально сделанные крепления сзади саней вырвались вперёд нашего отряда, который из-за мыса вышел в лоб на ожидаемую банду. Резко развернувшись, сани разошлись по двое к берегам, а потом ударили перекрёстно длинными очередями по хунхузам, которые пытались перестроиться в лаву и атаковать.

В лоб бандитам ударили ещё шесть ручных пулемётов, а также спешившиеся два взвода казаков. Третий взвод, заходивший верхами по китайскому берегу во фланг нападавшим разбойникам, остался без работы. Им осталось только гоняться за отдельными оставшимися живыми бандитами. Кинжальный огонь пулемётов не оставил никаких шансов хунхузам.

Были и ещё схватки, но из крупных, с применением такого количества пулемётов тот бой был единственным, но он оставил глубокий след в мозгах, как простых офицеров, так и офицеров сотни. Впервые на практике они увидели, что может натворить плотный пулемётный огонь. И только после этого боя, где у нас было всего четверо раненых, убедились, насколько эффективно новое оружие.

В общем, за ту бойню и другие подвиги сотни и пулемётной команды, отличившиеся, были награждены и отпущены в краткосрочные отпуска. Вот вчера после молебна в церкви, во вновь отстроенном трактире дядьки Петро Селевёрстова станичниками была организована грандиозная пьянка, на которой главными героями был я с братами. Мне за зимнюю кампанию против хунхузов капнул орден Станислава второй степени. Генерал-губернатор постарался. Браты получили медали «За храбрость», кому какая шла по очередности. Пулемёты в сотне первыми освоили они, и большинство побитых хунхузов было на их совести.

А гуляла вчера, по-моему, вся станица. Головушка сегодня болела сильно-сильно. Где-то с середины нежданного праздника каждый из стариков захотел чокнуться посудой с Тимохой Алениным, которого он «ещё вот таким мальцом помнил», а кто «и лозой по заднице охаживал» за проказы. За стариками потянулись другие станичники. А дальше те клетки головного мозга, которые не хотели пить, умерли первыми.

Я налил в стакан ещё грамм пятьдесят водки, выпил, закусил.

- Вот такие вот дела, дорогие родственники, - вслух произнёс я, благо никого рядом на кладбище не было. – Стал я деда офицером, как ты и хотел. Полную грудь орденов уже нахватать успел. Казаков новому бою учу с новым оружием. Браты в двадцать лет наградами увешаны. Слава о станице Черняева и её бойцах по всему Приамурью разлетелась. Только похвастаться не перед кем. Пришёл сегодня к вам, рассказать. Жалко вы мою Дарьюшку не видели. Она бы вам понравилась. А может быть, вы там встретились?! Это было бы хорошо.

Я налил ещё грамм пятьдесят в стакан, а оставшуюся водку вылил на могилы и положил на них по яйцу. Посидел минут пять, вспоминая события после моего попадания в это тело. Закончив воспоминания и мысленный разговор с дедом Афанасием, выпил водку, закусив остатками хлеба и сала, после чего сложил в сумку пустую бутылку, стакан и тряпицу. Поднявшись с лавки, поклонился могилам и перекрестился.

- Ну что же, вот и свиделись. Перед отъездом ещё раз навещу. А вот когда следующий раз приду, даже и не знаю. Дядька Петро, как и обещал, следит за вашими могилами. Он и его семья теперь тоже мне родными стали. В общем, всё у меня хорошо. Даст Бог, в следующем году в академию поступлю, окончу её и опять сюда вернусь. Ну, мне пора. Спасибо, вам. Хоть здесь можно откровенно поговорить.

Я ещё раз перекрестился и направился на выход с кладбища. Через несколько минут был в доме, который когда-то для меня был построен. Его я отписал Селевёрстовым, но на время отпуска его предоставили мне и Ромке, который ночевать так и не пришёл. Где-то загулял, лишь бы голова или головка не пострадали.

Сняв китель, и аккуратно повесив его на вешалку, я двинулся в кухню-закоуток. Сдвинув у печи в сторону заслонку, я потянул носом восхитительный запах пищи, приготовленной в русской печке. Выпитые двести грамм почти без закуски срочно требовали плотной пищи и лучше всего щей. Вчера снохи семейства Селевёрстовых навели в доме порядок и приготовили в печи кучу вкусняшек.

Взяв в руки ухват, вытащил чугунок с ещё горячими щами. Налив супа в тарелку, отрезал хлеба и, разложив всё это на столе в комнате, хотел приступить к приёму пищи, но в этот момент заскрипела входная дверь, и в комнату ввалился дядька Петро. Перекрестившись на образа в красном углу, дядька произнёс:

- Приятного аппетита, Тимофей Васильевич, а я вот проведать пришёл, как чувствуешь себя.

- Проходи, дядька Петро. Щи будешь?! Лучшее лекарство с похмелья.

Селевёрстов осмотрел стол и озадаченно произнёс: