Личная жизнь Александра I - Страница 4

Воспитателем мальчиков был назначен граф Николай Салтыков, свой человек при дворе, Екатерина ему полностью доверяла. Наверное, он был не глуп, но странен и некрасив, большая голова на хилом теле, прямо-таки ходячая карикатура. Еще у него была смешная привычка: он не носил подтяжек и поэтому все время характерным жестом подтягивал штаны. Константин великолепно его передразнивал, за что получал нагоняй, а Александр веселился. Вторым воспитателем был назначен генерал Протасов.

Екатерина не уставала восхищаться успехами Александра в учении, он и талантлив, и усерден, и сообразителен не по годам. Письмо Гримму (апрель 1785 года): «Господа Александр и Константин выглядят прекрасно, они красивы, рослы, сильны, крепки, толковы; видеть их одно удовольствие. Я убеждена, что Александром будут всегда и в полной мере довольны, так как он соединяет большую уравновешенность характера с удивительной для его возраста любезностью. У него открытое, смеющееся, приветливое лицо; его устремления всегда благожелательны: он хочет преуспеть и во всем добиться большего, чем можно ожидать в его возрасте. Он учится ездить на коне, он читает, он пишет на трех языках, он рисует, и его ни к чему не принуждают; то, что он пишет, — это или история, или география, или избранные изречения, или что-нибудь веселое. У него прекрасное сердце…»

Генерал Протасов вел дневник, в котором был честен и беспристрастен. Судя по этому дневнику, Александр был нормальным ребенком, в меру ленивым и непослушным, но любезность и уравновешенность характера были налицо.

В 1784 году Екатерина по совету Гримма взяла еще одного воспитателя для своих внуков. Им стал Фредерик Сезар де Лагарп (1754–1838), тридцатилетний адвокат из швейцарского кантона Во. Свободолюбивый Лагарп не поладил с властями Берна, бросил адвокатуру и оставил отчество. Императрице он сразу понравился. Швейцарец был полон самых просвещенных идей. Он составил подробную программу воспитания Александра (и Константина заодно). Главную свою задачу он видел в том, чтобы сделать из мальчика гражданина.

Г. И. Чулков в своей книге «Императоры» отзывается о Лагарпе неодобрительно: «Этот человек, добродетели коего восхищали многих мемуаристов и биографов Александра, был типичный доктринер конца XVIII века. С покатым лбом, острым носом, тонкими губами, он напоминал чем-то Робеспьера. Подобно знаменитому якобинцу, он был склонен повторять непрестанно известные формулы, моральные и политические, как будто они являются божественным откровением, а не плодом весьма сухой и отвлеченной мысли». Я думаю, что господин Чулков здесь слишком строг. Лагарп был увлеченным, искренним и, главное, неподкупным человеком, и Александр к нему искренне привязался. Да, новый наставник был без ума от теорий Гиббона, Мабли и Руссо, но ведь и вся Европа была от них без ума. Другое дело, эти теории не могли прижиться на тощей русской почве.

Но Александр с пониманием относился к словам «о равенстве и братстве», о свободе, «одинаково данной всем людям». Лагарп стал его другом, с которым можно говорить обо всем, можно шутить и найти в этом отклик. Об этих доверительных отношениях говорят записки Александра, написанные своему наставнику. Вот одна из них, в ней юный Александр очень самокритичен: «Эгоист, лишь бы мне ни в чем не было недостатка, мне мало дела до других. Тщеславен, мне бы хотелось высказаться и блестеть за счет ближнего, потому что я не чувствую в себе нужных сил для приобретения истинного достоинства. Тринадцать лет я такой же дитя, как и в восемь, и чем более я подвигаюсь в возрасте, тем более приближаюсь к нулю. Что из меня будет? Ничего, судя по наружности».

1789 год — во Франции революция. Екатерина сразу поняла опасность новых идей, но не сменила воспитателя. Лагарп по-прежнему наставник молодых князей, по-прежнему толкует о равенстве и свободе.

С самого рождения Александра у Екатерины возникла мысль оставить русский трон внуку в обход сына. Есть сведения, что она составила официальное завещание на этот счет. Еще действовал закон Петра I, что новый государь назначается предшествующим по своему усмотрению и выбору. Думаю, что она искренне считала, будто Павел не в состоянии управлять Россией. А кому же оставить наработанное — великую, упрочненную ее усилиями Россию?

В 1789 году императрице исполнилось шестьдесят лет. Это серьезный рубеж в жизни женщины. Екатерина не собиралась умирать, но она быстро старела и понимала, что для осуществления задуманного надо все оформить самым достойным способом, так сказать, «соломки подстелить». А это значит, наследник должен быть женат и иметь детей — это солидно, это придаст ему вес в глазах общественности.

Александр был очень молод, но это не смутило императрицу. Принцессу, как всегда, нашли в Германии. Вот письмо Екатерины графу Румянцеву в Карлсруэ: «…Подробности, в которые вы входите относительно этих двух принцесс, Луизы и Фредерики Баденских, крайне интересны и не оставляют ничего желать больше. Вы не сказали ничего лишнего от меня наследной принцессе Баденской; я всегда питала к ней особую привязанность и знаю, что ее привязанность к России и ко мне никогда не изменялась; я в восторге от высказанной ею готовностью облегчить наши начальные переговоры и сгладить затруднения относительно перемены вероисповедания. Я жду с нетерпением портретов обеих принцесс, которые вы обещали мне прислать».

Отец будущей невесты — маркграф Карл Людвиг Баден-Дурлахский, мать — принцесса Амалия Гессен-Дармштадтская. С наследной принцессой Амалией Екатерина была давно знакома, дочери ее были племянницами покойной Натальи Алексеевны, первой жены Павла.

Далее Екатерина благодарит наследную принцессу за доверие, поскольку ей отдают двух девочек-принцесс на полное попечение, Луиза и Фредерика будут доставлены в Петербург инкогнито. Далее они будут жить в Зимнем дворце с соответствующей свитой, «…возраст принцесс мог бы заставить отложить еще года на два их приезд в Россию», — пишет Екатерина, но тут же сама себя перебивает, утверждая, что этот самый возраст будет способствовать тому, чтобы принцессы привыкли к стране, где им суждено прожить всю жизнь. Екатерина обещает докончить образование девочек, а далее — «склонность моего внука будет руководить его выбором; ту, которая останется, я постараюсь устроить в свое время». Вместо Фредерики в Россию решили послать принцессу Амалию. Со временем младшая Фредерика Баденская станет супругой шведского короля Густава IV Адольфа.

«Нет ничего менее достоверного, чем женские мемуары», — пишет Ю. М. Лотман. Что делать, если в России проживает испокон века больше женщин, чем мужчин. «У России женское лицо» — это стало почти поговоркой. Поэтому я позволю себе сослаться (и не один раз) на мемуары графини Роксаны Скарлатовны Эдлинг (1786–1844), в девичестве Струдза (отец — молдавский господарь, мать гречанка). Со временем госпожа Эдлинг стала фрейлиной при дворе императрицы Елизаветы Алексеевны и пользовалась большим влиянием при дворе. Эдлинг владела пером.

Неповторимый, чистый и наивный, как ручей, стиль! Вот как она пишет об отъезде принцессы Луизы (будущей Елизаветы) из родительского дома: «Елизавета трепетала от мысли о том, что ей придется подчинить свою будущность произволу молодого варвара. Дорогою, когда ей объявили, что она должна покинуть страну свою и свою семью, она силилась выскочить из кареты, в отчаянии простирала руки к прекрасным горам своей родины и раздирающим голосом прощалась с ними, что растрогало даже и ее мать, женщину холодную и честолюбивую. Но и сама она не была равнодушна к соблазнам величия. Возвышенная душа ее была создана для престола; но живое и кипучее воображение, слабо развитой ум и романтическое воспитание готовили ей опасности, которыми омрачалось ее благополучие». Ничего, поплакали, покричали и благополучно достигли «страны варваров».

Принцесса, Луиза Марии Августа (1779–1826) с сестрой Амалией прибыли в Петербург в октябре 1792 года. Гримму от Екатерины (31 октября 1792 г.): «Сегодня вечером ждем двух Баденских принцесс, одну тринадцати, другую одиннадцатилетнюю. Вы, конечно, знаете, что у нас не женят так рано, и это сделано про запас для будущего, а покамест они привыкнут к нам и познакомятся с нашими обычаями. Наш же малый (Александр. — Авт.) об этом не помышляет, обретаясь в невинности сердечной, а я поступаю с ним по-дьявольски, потому что ввожу его в искушение».