Лицензия для Робин Гуда - Страница 2

– Не трясись, а то рука дрогнет – захлебнешься кровью. – И все-таки он жаждал признания: – Кого приказано завалить? Колись!

– Нет! Не приказано! Я просто... я же сказал...

– Тогда я завалю тебя, – пообещал Осокин. – Это действительно просто.

По тому, как он это сказал, Глеб понял, что гроб ему обеспечен, если только не подсуетится с признанием:

– Не надо. Я расскажу. И подпишу. Что скажете, то и подпишу. А вы мне охрану... Да? Меня же убьют... пожалуйста...

Слушал Осокин и чуть не разразился хохотом. Придурок подумал, будто его подцепил синичка, то есть мент. Отсюда вывод: Осокина он видит впервые, не по его душу пришел. Осокин собрался было уходить, жалея о потерянном времени и собственном плане, который придется перенести, как вдруг Яцков признался:

– Мне завалить приказали... его.

Поскольку парень лежал сейчас на спине с приподнятыми и согнутыми в локтях руками, он не рискнул шевельнуться, а только большим пальцем указал назад, то есть на дом напротив. Вечер был потерян, и только лишь поэтому Осокин проявил ленивый интерес, искренне не понимая, кто же достоин смерти из трехэтажного барака:

– Кого?

– Пацана, что на третьем этаже живет.

– Пацана? – не сразу сообразил Осокин. – Какого пацана?

– Крайние два окна.

Именно в этих окнах Ванькой-встанькой появлялся мальчик лет десяти. Не его же приказано завалить? Но в крайних окнах больше никого не было, еще только девушка мелькала.

– Не понял, кого? – переспросил Осокин.

– Пацана. Потом девчонку.

– Девчонку вижу... – Бросил Осокин взгляд на дом напротив. И вдруг его осенило: – Того пацана? Десятилетку?

– Ему одиннадцать с половиной, – оправдался Яцков. Дескать, самый возраст у мальчишки, чтобы его грохнули.

Осокина нельзя удивить ничем. Вообще ничем. Во всяком случае до сих пор он так думал. Но даже ему, хорошо знающему изощренную жестокость людей, не пришло в голову, что некий взрослый бык дал приказ убить ребенка и для верности снабдил исполнителя снайперской винтовкой с глушителем. Он с минуту молча следил за окнами в доме-развалюхе.

– За что? – Стало вдруг любопытно очень нелюбопытному Осокину.

– Не знаю. Мне что за дело?

– Не твое, говоришь, дело? – отстранился он, чтобы получше рассмотреть юного киллера. – Но он же... шкет. От горшка два вершка.

– Скажи это тому, кто его заказал, – огрызнулся Яцков, получив наконец возможность свободно вздохнуть.

– А кто его заказал?

– Мне об этом не докладывали.

– А тебе кто приказал?

– Толком не знаю. Я недавно вошел в клан.

– В какой клан? – скептически усмехнулся Осокин, подумав про себя, что сейчас каждый главарь заурядной шайки мнит себя главарем мафии.

– Ну, клан... организация. Главный там Богомол. Разве не слышал? Только я его не видел. Меня привел Витяня Калужник. Ему приказали, а он мне велел пацана хлопнуть... с девчонкой. Чтоб повязать меня. Так со всеми поступают, в три этапа проверку устраивают. У меня последний этап сегодня. Мы с детства с Калюжником знакомы. Витяня сидел... за кражу. Нет, за грабеж. А я в институте учусь. Деньги нужны.

– Для больной мамы, – догадался Осокин, слушавший лепет начинающего киллера довольно отстраненно. Он вспоминал себя в его возрасте, вспоминал армию и то, как убил первый раз, чтобы самому остаться в живых. Но там это было нормально.

– Откуда знаешь? – говорил тем временем Яцков. – Да, для нее. У мамы диабет. Витек предложил работу... Он доверяет мне...

– Значит, чтобы маме купить лекарства, надо убить пацаненка? А сколько тебе лет?

– Двадцать.

– Двадцать... – повторил Осокин с пониманием в голосе, в котором слышалась еще и ирония. Он имел право иронизировать, ведь самому ему стукнуло тридцать три, это круглая для мужчины цифра. Да, выглядит Осокин значительно моложе, похож на студента-отличника, что часто его выручало. – И ты уже убивал?

– Нет, это первый раз, честное слово, я ж говорил... – В лихорадочном шепоте Глеба послышались просительные ноты, как бы мольба о пощаде. – Я ж не успел. И я сознался. Добровольно.

– А почему до сих пор не выстрелил?

– Ждал, когда они будут в разных комнатах. Приказано без шума... ну, чтоб пацан был в одной комнате, а девчонка в другой. А то крик поднимут... надо, чтоб пару дней их никто не хватился... Первого пацана, потом ее. А он бегает туда-сюда...

– Не повезло тебе, – без двойного смысла сказал Осокин.

Несколько минут он изучал юношу, которому всего двадцать лет. Глеб явно не служил в армии. В армию такие не идут, они ее боятся. Но на тропу войны Яцков ступил. Самой гнусной войны – исподтишка. Он добровольно взял в руки оружие и пришел убить женщину с ребенком, а те не подозревают, что им кто-то приготовил смерть. Яцкова не пугало, что смерть в его руках, не пугала кровь и то, что будет потом с ним, как он сам изменится, как изменится его жизнь. А она изменится с той секунды, когда палец нажмет на спусковой крючок, изменится бесповоротно и навсегда. Ему чудится, что он спокойно будет пить пиво в баре и ощущать себя героем... А может, так и было бы. Его больше испугало другое: застукали! Стрелять из засады по мальчишке, который совершенно никому не мог перейти дорогу в силу своего малолетства, он готов, а отвечать за это не готов. Осокину неожиданно даже интересно стало, а как бы он повел себя, все-таки выстрелив в человека? И Осокин, поднявшись на ноги, приказал несостоявшемуся – пока! – киллеру, указав подбородком на стену соседнего дома, туда, откуда пришел сам:

– Лезь наверх.

Яцков подошел к краю крыши и испугался:

– Как?

– По трубе. Лезь, лезь...

Прихватив чужую винтовку и подпихивая Яцкова в спину ножом, Осокин взобрался следом за ним на крышу четырехэтажного дома...

– Люд, ну, можно я поиграю на компьютере? – с ноющей интонацией спросил Тимка, стоя в дверях кухни. – Выучил я уроки. Там учить нечего.

– Тебе спать пора, а ты еще не ужинал, – строго сказала Люда, сосредоточенно переворачивая котлеты.

Она твердо была намерена взяться за воспитание Тимки, который в очередной раз создал проблему: Люду вызывает его классная руководительница. Господи, как она боится этих сухих с потухшими глазами людей – учителей! А где время брать, чтоб ходить в школу, как на работу? Тимка не хулиган, нет, он обычный ребенок: немного непоседливый, немного фантазер, немного врунишка, чуточку подлиза. Зато способности к учебе у него выше средних, эти способности плюс неуемная любознательность и создают ненужные проблемы. Люда подозревала, что классная невзлюбила Тимку, но он должен уметь налаживать контакты, в современном мире это необходимо, поэтому Люда больше спуску ему не даст. Раз вызывают, значит, виноват, следовательно, никаких развлечений, никаких компьютеров неделю! И она его заставит полы в доме вымыть. И еще что-нибудь придумает. А предварительно поищет в книгах о воспитании советы, по этой части опыта у нее нет.

– Ну, хоть полчасика, а? – канючил Тимка.

– Нет! – была непреклонна Людмила.

– Я ничего плохого не делал, честное слово. Ну, пятнадцать минут...

С улицы послышались жуткие женские крики, резкие мужские голоса – что-то случилось. Люда бросилась к окну, а Тима, как обезьянка, запрыгнул на табуретку, затем на подоконник, открыл форточку и высунул голову наружу.

– Что там? – спросила Люда. – Ничего не вижу.

– Толпа, – доложил Тимка. – Бегают чего-то.

– Слезай, простудишься. Ужин готов, иди мой руки.

– А можно я после ужина...

– Нельзя! – не дослушав, отрезала Люда, тряхнув рыжей челкой.

Тима вздохнул и поплелся в ванную.

Нелепо смотрелся на асфальте человек в дорогом и светлом костюме – пятидесятишестилетний Фисун. Голова его сейчас находилась на коленях последней, а точнее, очередной жены. Не каприз уложил Фисуна на асфальт (кстати, он славится капризами), а пуля, обычная пуля. Он не верил, что его огромное тело убьет маленькая пуля, он собирался жить вечно. Фисун стонал: