Лицей 2017. Первый выпуск (сборник) - Страница 9
– Да просто ты понравилась этому кандидату как женщина, вот он и передумал самоубиваться, – заверил ее я. – Но зря он на что-то надеется. Ты же не будешь с ним спать…
– Что за ерунду ты несешь?! – возмутилась Аня. – Я тебя сейчас выгоню.
– Да пожалуйста, – пожал я плечами. – А что я? Ты же сама искала встречи со мной. Ну вот и пообщались…
Я двигаюсь к двери.
– Подожди, присядь. Тебе нужно походить на группы для ВИЧ-положительных. Ты же в курсе про такие группы? Поддержка тех, кто с тобой в одной, так сказать, лодке, бывает очень кстати…
– Что мне там делать? – прыснул я. – Сопли вичушникам подтирать?.. Ах, я десять лет кололся, докололся до реанимации и там узнал про ВИЧ, Боже, как я несчастен, пожалейте меня. Или – да у моего мужика не может быть ВИЧ, ведь он меня любит и не изменяет, откуда же у меня этот плюс?! Тьфу ты. Я не смогу это слушать, я им завидую…
– Чего им завидовать? Да им в сто раз хуже, чем тебе. Прибегают сюда уже со СПИДом махровым зачастую. А тебя с детства контролируют. Это большой плюс, поверь.
Я мотаю головой:
– Хреновые плюсы, хреновая плюс-жизнь… Я им завидую потому, что у них была жизнь “до” и выбор, заболеть или нет. Нет, ну то есть они, наверно, не ощущали, что вот сейчас делают главный выбор в своей жизни, выбор между жизнью и смертью, но тем не менее. А я, а у меня?.. Ой, ладно, пошёл я.
– Группа собирается по средам у нас в актовом зале. В семь вечера, – раздалось мне в спину.
Я не хотел это запоминать, но в голове почему-то отложилось.
Неловко стало. И с чего я так груб был с этой Аней? Уж не знаю, какой она психолог, а человек вроде неплохой. Искренняя, добрая. Но, конечно, перегорит. Невозможно не перегореть, каждый день вплотную соприкасаясь с людским горем. Или ты их, или они тебя.
Но на встречу с ВИЧ-положительными я всё же пришел.
– Я думала, это болезнь молодежи. Ну как молодежи, в общем, тех, кто спит с кем ни попадя. Ещё знала, что наркоманы этим болеют, голубые… Но я?! Мне сорок девять лет! Я работаю библиотекарем! В детской библиотеке… Я с мужем прожила двадцать шесть лет. Двадцать шесть! Двое детей – мальчишки, да какие мальчишки – мужики уже, женаты оба, внуков у меня двое… И вот на тебе – бабушка со СПИДом!..
– У вас не СПИД, у вас ВИЧ, – мягко поправила ее Света, активистка группы. Ее ВИЧ-стаж – двадцать три года. Живет она с открытым лицом, я читал о ней в интернете. Открыть правду о своем ВИЧ-статусе в интернете – все равно что встать и сказать, ну, предположим, на остановке автобуса: “Всем привет, у меня ВИЧ!”. Надо быть отчаянным, честное слово.
– Ну, ВИЧ, СПИД, называйте как хотите, я в этом ничего пока что не соображаю… – отмахнулась библиотекарша. – Если б он был жив, ну, муж мой, я бы его удушила вот этими вот руками! Это ведь он меня заразил… Сейчас я понимаю, что все эти годы он мне, конечно, изменял, ну, я и раньше догадывалась, но сама себе в этом не признавалась. Зато дом – полная чаша… Полная чаша…
И главное, никаких-то у него симптомов не было. А говорят еще: СПИД – чума ХХ века, смертельная болезнь… А он у меня здоровый был мужик… Умер внезапно. От инфаркта. Мгновенная смерть прямо за рабочим столом. Ему, значит, смерть безо всяких мучений, а мне страдай всю жизнь! Несправедливо…
– Если вас это утешит, – встрял я, – ВИЧ развивается медленно. Этот сучий вирус – вялотекущий, но все равно рано или поздно дает о себе знать. Не умри ваш муж от инфаркта, через два-три года у него бы проявились симптомы. Так что не переживайте особо на этот счет.
В том, что я сказал, сострадания было маловато, наверное. Некоторые на меня посмотрели неодобрительно.
– А теперь у меня волосы сыпятся, – продолжала жаловаться библиотекарша. – И состояние такое странное. Сижу на работе и вдруг как зашатает – это сидя-то!.. Голова иногда как не своя… Это все он, ВИЧ?..
Отвечала на ее вопросы Света, улыбаясь:
– Доктор же наверняка вам объяснил, что ВИЧ влияет на центральную нервную систему, так что, вероятнее всего, действительно, это вирус так шалит. Но вы не беспокойтесь, вам подберут терапию, и скоро вы почувствуете себя гораздо лучше.
Библиотекарша смотрела на нас невидящими глазами.
– Всё будет хорошо, – вдруг начал утешать её я. – Вот смотрите, у меня ВИЧ с рождения, а не скажешь, да? Уже восемнадцать лет живу, подыхать не собираюсь, честное слово!
– Ох, мне бы восемнадцать лет ещё прожить, как бы я была рада, – вздохнула библиотекарша. – Увидеть, как внуки вырастут. Только я без мучений хочу жить, а не заживо разлагаться… И ещё страшно, что на работе узнают, или родственники, или соседи…
Она разрыдалась.
– Мы боимся одиночества. И его, наверное, даже больше, чем смерти, – говорила Света. – Все мы одиноки. Но только в той степени, в которой допускаем сами. И неважно, плюс у тебя в анализе на ВИЧ или минус…
К концу встречи наша библиотекарша немного повеселела. Новым подругам (оказалось, что среди здешних завсегдатаев есть и её ровесницы) она даже пообещала скинуть в “Одноклассниках” рецепт “офигительных булочек, которые так и тают во рту”.
Хренова туча Арининых друзей частенько собиралась у нас дома (“у нас дома” – ну вы поняли, да? Как бы смешно это ни звучало, учитывая наш возраст, но жизнь у нас была вполне семейная). От всех этих компаний я был не в восторге, но она говорила: “Не мешай мне духовно развиваться!”.
Разумеется, среди ее друзей не было одноклассников. Но были музыканты (в том числе аж два волынщика), художницы (одна из которых писала картины менструальной кровью. Нам с Ариной картины нравились: например, та, на которой была изображена любовная сцена на женской зоне, даже висела у нас в квартире), парочка веганов-активистов с извечным кормом из сушеных одуванчиков в подарок нашему коту…
Умные они все были, как черти. Гуманитарии. До фига понимавшие в литературе, искусстве, социологии, да, короче, во всем. Если честно, я скучал в их обществе, да и учёба моя была довольно напряженной: некогда было “духовно развиваться”. Под их разговоры я обычно потягивал пиво, читая про морфологию растений, а если учить ничего было не надо, то вгрызался в статьи по абдоминальной хирургии и трансплантологии – призрачная мечта о скальпеле меня ещё не совсем оставила…
Но тем вечером спокойно почитать Аринина компания мне не позволила. Они потащили нас в какой-то пафосный ресторан, проводивший игру “Умная минута”. Типа “Что? Где? Когда?”. Я так понял, что это сейчас самое модное – коллективная интеллектуальность.
– Нам необходим естественно-научный мозг! – сказала капитан команды, та самая менструальная художница. Жила и творила она под псевдонимом Витя Краб.
Мы победили, и пошли отмечать это в лофт-бар. Любой подвал, куда повесили пару поп-арт-картин, называется лофтом. Аринины друзья водили нас только по таким местам.
Они опять затянули свои бесконечные умные беседы, а я задремал: накануне было дежурство.
– Нет, Лео, ну ты послушай, что они несут!.. – услышал я возмущённый Аринин голосок.
– Что-что? Прости, я прослушал…
– Вот я у Оленьки сейчас спросила: а если в садик, куда ее Полина ходить будет, пойдет ребенок с ВИЧ, Оленька же не будет против? Оленька же у нас не позорный фоб?..
– А как же страдания животных?.. – встряла веганка Лиза, но её никто не слушал и парировать не стал.
– Ариш, не кипятись, – пьяно улыбнулась студентка искусствоведческого Оля, прижимая к груди годовалую дочку, которую она повсюду таскала с собой. – Я же не призываю создавать какие-то там ВИЧ-гетто. Не говорю, что этих деток надо убить при рождении, не дай бог, или что их надо изолировать. Просто я хочу знать, с кем контактирует мой ребенок. Это мое право как матери. Вот Полька вырастет – тогда и решит сама, общаться ей с такими людьми или нет.
– Какими “такими”? – интересуюсь я.
– Ну, вичёвыми этими, – поясняет Оля. – В конце концов, в садиковом возрасте дети ничего ещё не соображают. Кусаются, царапаются. Мало ли что. Лучше перебдеть.