Лицей 2017. Первый выпуск (сборник) - Страница 11

Определили меня в шестиместную палату к воспитанникам детского дома “Солнышко”. Эти тринадцати-четырнадцатилетние солнышки были, конечно, не очень любезны. Мне тут же пришлось вывернуть все карманы, но взять с меня было нечего. Да я к тому же не курил. За что сразу получил по морде.

– Я не советую связываться со мной, – сказал я солнышкам. – Я очень опасно и заразно болен. У меня СПИД.

Я надеялся, что, узнав о таком страшном моем заболевании, солнышки будут меня избегать.

Но в ответ мне слегка отбили почки.

А потом… потом я сквозь сон почувствовал приятную прохладу на лице. Будто нырнул в июньское озеро. Ещё и ещё. Хороший сон, почаще бы снились подобные. Но блин, что такое?! Ноздри вдруг забиваются то ли илом, то ли мокрым песком… Кажется, по мне кто-то прополз…

Я открываю глаза. Понимаю: я засыпан сырой землей. Меня исследуют жадные черви.

– Это земля с кладбища! – слышу я голоса моих соседей по палате. – Давай подыхай скорее, придурок! Спидушный отстойник! Жри землю, гад!

Что было дальше, я слабо помню. Кажется, я пытался с ними драться, но получалось плохо, и земля смешивалась с моей кровью. Это было опасно. На мне все медленно заживает.

Я убежал. Уснул где-то под сосной, прямо на иголках. Наутро меня обнаружили санаторные врачи. Юная медсестра паниковала, прежде чем начать обработку моей кожи.

– А точно через перчатки ничего не передается? – спрашивала она у врача. – А если на слизистую глаз что-то попадет?..

– Противогаз наденьте, – посоветовал я.

В этот же день меня отправили в больницу родного города. Бабушка кляла меня на чем свет стоит. Я, идиот, за государственные деньги даже в санатории отлежать не могу. Никакого спасу от меня нет.

На группы для живущих с ВИЧ я теперь хожу частенько. Иногда за мной увязывается Арина. Она слушает истории этих людей подчас со слезами. И мне кажется, что кожи у неё совсем нет. Всё принимает близко к сердцу, её касается всё. И я невольно перенимаю её отношение к ним. Хоть мне и в новинку слушать других людей. Слушать и слышать.

– Он сказал, что мы обязательно поженимся, понимаете? Я серьёзная девушка, верующая и к тому же дочь священника. Ох, папе про ВИЧ никогда, наверно, не скажу… А ведь это он меня с ним и познакомил. Вот, говорит, это Дима, наш новый чтец. В семинарии учится. Весь такой серьёзный, ответственный. Провстречались мы с ним три месяца, и он начал намекать, ну, вы понимаете… А это же грех. Нельзя до венчания. Но он сказал – какая разница, сейчас или через полгода? Свадьба у нас уже назначена была на лето… А это была зима… Ну, я и согласилась. И ещё, и ещё… Я себе этого никогда не прощу! Если бы не мои грехи, то я была бы здорова!

А потом он сильно заболел. Три недели температурил. Но к врачам не хотел идти. Я сколько его уговаривала – бесполезно. А потом в церкви упал в обморок. Ну, так я и узнала, он мне рассказал, когда я в больницу пришла. Оказывается, раньше кололся. Знал, что ВИЧ-инфицирован, но чувствовал себя хорошо, о диагнозе предпочитал не думать. А я-то, не поверите, как узнала про его болезнь, всё думала: “Как же теперь, как его лечить, как спасать?”. Мне и в голову поначалу не пришло, что и я могла заразиться, что наверняка заразилась. А потом мне позвонили из СПИД-центра, мол, вы – контактная, сдайте на антитела. Вот так всё и рухнуло. В девятнадцать лет, выходит, заразилась. От первого и единственного мужчины…

– А сейчас, сейчас ты с ним общаешься? – шмыгнула носом Арина.

Даша, её зовут Даша, отрицательно покачала головой.

– Он сам со мной всё общение прекратил. Наверно, ему стыдно. Но я его не виню. Сама виновата. Должна быть голова на плечах…

– Ой, да прекрати, – взвился я. – Виновата она! Сволочь он, твой Дима! Кстати, ты знаешь, откуда пошло слово “сволочь”? Так как раз этих поповских прислужников называли… Он не любил тебя ни капельки. И если ты такая верующая, то должна понимать, что после того, как он сдохнет, надеюсь мучительно, его в иных мирах хорошенько отдерут за такие гадкие дела!..

На меня все зашипели.

– Ребят, спасибо вам за поддержку, – с чувством говорила Даша. – Храни вас всех Господь, если бы не вы, я бы сошла с ума. Но про Диму так не надо. Человек он неплохой, просто запутался в жизни, но я уверена, что Бог наставляет его потихоньку на истинный путь. Я его не осуждаю за то, что он мне ничего не сказал. Я знаю, теперь знаю, как тяжело признаться в этом диагнозе. У меня, кроме вас, только мама знает. Она плакала, конечно, и даже немножко кричала, но мы в итоге даже ближе стали… А больше никому не могу сказать. Боюсь. Вот и он боялся…

Несмотря на то, что я готов был всё своё время проводить с Ариной, я все же старался брать побольше дежурств. Нужны были деньги. Я теперь чувствовал ответственность не только за себя, и мне это нравилось, черт побери.

А вот Рома теперь не так часто появлялся в морге. Говорил, учиться тяжело, времени нет. Но мне смутно казалось, что причина не в этом.

Наконец, нам выпало совместное дежурство.

– Ром, у тебя все в порядке?

– Нет, честно говоря, у меня все плохо.

– Что случилось?

– Не могу… не могу об этом говорить… Тяжело.

– Ладно. Но если надумаешь – расскажи. Помогу чем могу.

– Спасибо, я знаю, ты от души. Но помочь мне вряд ли кто-то может. Сколько в мире ненависти, агрессии… Уж ты-то знаешь.

– Ну и что? Ну, ненависть, ну, агрессия… Ты как с луны упал. Мир у нас хреновый, это не новость, но чтобы жить в нём стало легче, надо принять себя. Это мне Арина постоянно твердит. И это абсолютная правда.

– Ну да, ну да, что-то я расклеился. Давай работать.

Это дежурство прошло спокойно, если не считать, что нам пришлось самостоятельно вскрыть труп. Ранее мы при этом, конечно, присутствовали, но просто выполняли просьбы патологоанатома (разложить органы по пакетикам, подать скальпель и прочее). Но у Андреича накануне как раз был юбилей, и он попросил нас похозяйничать в покойницкой, а сам удалился спать.

Я был воодушевлён как никогда. Держать скальпель в руках – счастье же. А вот Рома побаивался:

– А если мы что-то сделаем не так?

– Ну, этому товарищу уже всё равно, – кивнул я на труп. – А все косяки, если что, возьмет на себя Андреич.

Но все прошло хорошо. Дорогого стоит, когда твои руки делают то, что должны. Мои созданы для того, чтобы проводить этот ласковый, но твердый пунктир по коже. Жаль, что не суждено…

– Какой чудесный туберкулёз, – прошептал я. – Он тут везде!.. В лимфоузлах, легких, животе… Развёрнутейшая картина СПИДа. Коллеги по диагнозу, имя нам легион, твою ж мать…

– И что мы сделали? Фактически его закрытую форму туба перевели в открытую. Вентиляция – никакущая. Ты понимаешь, как мы рискуем?! И прежде всего – ты…

– Да перестань, не занудствуй… Как закончим – пойдем пивка попьем, а? Всё-таки стресс…

– Нет, у меня занятия с утра. Мне бы хоть часик поспать.

После дежурства мы остановились на крыльце.

– Слушай, – сказал Рома. – Дубак на улице, одолжи мне свой свитер, если не сложно? У тебя куртка вроде потолще…

– Не вопрос, – сказал я и снял свитер.

Вот на фига я это сделал?! Почему мне сразу не пришло в голову, что он меня отсылает к эпизоду из моего же любимого романа!.. Ведь он таким долгим взглядом на меня посмотрел…

На другой день мне позвонили из полиции. Сказали, что Рома повесился. Могу ли я приехать в отделение прямо сейчас?

Следователь ткнул в меня запиской, написанной Роминым почерком: “Я и так не живу. Я, может быть, и не жил никогда. Мне не позволено быть собой. Так стоит ли вообще шевелиться? Лео, бро, прости меня за свитер. И за всё прости – я знаю, тебе будет больно, когда меня не станет. Но это пройдёт. Борись за то, чтобы всегда оставаться собой. Борись за Арину. Я не буду говорить, что всё будет хорошо. Но в том, что ты всё выдержишь, я не сомневаюсь”.

– Кто не позволял Федянину быть собой? – спрашивал следователь. – На кого он был так обижен? И почему вам нужно бороться за себя и некую Арину?