Лгуны или фантазеры. Правда о детской лжи - Страница 46

В-третьих, хотя права подозреваемого в совершении преступления не подвергаются сомнению, обвиняемый в преступлении родитель вправе рассчитывать на защиту. Показания родителя, который предъявляет обвинения, должны подвергнуться тщательному рассмотрению. Суд не может позволить ему просто передавать слова ребенка (в качестве неформального заявления с чужих слов). Ребенок должен рассказать о случившемся сам. Как же быть с совсем маленькими детьми, которые не в состоянии самостоятельно давать свидетельские показания? В этом случае суд должен полагаться на убедительные доказательства, например результаты медицинской экспертизы и выводы психиатров и психологов о том, что рассказал ребенок у них на приеме (а не заключения о том, солгал ребенок или нет). Поскольку судье не нужно придерживаться принципа «при отсутствии обоснованного сомнения» в гражданском деле, он вполне может принимать решение о том, что на основе перевеса доказательств отцу или матери доступ к ребенку будет запрещен.

Примерно половина детей в будущем столкнется с разводом родителей и соответствующими процедурами по установлению опеки над ними. Метания между двумя родителями, к которым ребенок привязан, и конфликты между ними могут заставить ребенка лгать по самым различным поводам. В предыдущей главе я упоминала, что ребенок выстраивает стену между двумя мирами разведенных родителей, с помощью которой он защищает свою частную жизнь. Вполне вероятно, что одному родителю будут лгать про жизнь другого. А расстроенный родитель может начать вести себя так, как в обычном состоянии он бы счел неразумным. Каждый случай нужно изучать тщательнейшим образом и не относиться к нему как к «еще одной докучливой жалобе по поводу опеки».

Большинство случаев сексуальных домогательств по отношению к детям — это не массовые случаи насилия или проблемы в области опеки. Обычно в этих ситуациях взрослый вдруг замечает, что ребенок начинает вести себя или разговаривать странно либо жалуется на воспаление в области гениталий. Это может заметить кто-то из родителей или родственников, но во многих случаях на это обращают внимание учителя, социальные работники или сотрудники детских воспитательных учреждений. В большинстве штатов законы о необходимости информирования о подобных случаях вступили в силу в 1960-е годы (в них были расширены требования к врачам сообщать об установленных фактах как физического, так и сексуального насилия), в 1980-е годы в них включили терапевтов, учителей и сотрудников сферы здравоохранения. Калифорния служила образцом для других штатов, используя более обширную терминологию для определения «установленных фактов», добавляя к ним те, которые квалифицировались как «разумные подозрения».

Неудивительно, что количество установленных случаев насилия стабильно росло параллельно с расширенными требованиями информировать о них. Службы защиты детей завалили заявлениями. Больше всего возросло количество жалоб на физическое, а не сексуальное насилие. Учителей обязали сообщать о подозрительных ссадинах или признаках избиения детей. Признаки сексуального насилия не столь очевидны, но по поводу них тоже стало больше сообщений (их число увеличилось с 9120 в 1981 году до 13 214 в 1983-м). В течение этого периода образовательные программы по профилактике сексуального насилия были введены во многих школах, детей учили рассказывать о том, о чем раньше говорить запрещалось [20].

Около 65 % сообщений о ненадлежащем выполнении обязательств по отношению к детям и о случаях насилия над ними оказались беспочвенными, указывает Дуглас Бешаров, первый директор Национального центра США по проблемам насилия и ненадлежащего ухода за детьми [21]. В обществе усиливается подозрение, что дети лгут о том, что подверглись насилию. Несколько тысяч родителей в 30 штатах объединились в общество VOCAL («Жертвы законов о насилии над детьми»), чтобы опротестовать ложные обвинения в насилии над детьми и ненадлежащем исполнении родительских обязанностей.

Но эти безосновательные заявления о насилии необязательно означают, что кто-то врет — или дети, или родители. Возможно, было собрано недостаточно доказательств для предъявления обвинения, и это не дает оснований считать, что насилия не было.

Миссис Дж., воспитатель детского сада, обнаружила, что трехлетний Джерри увлеченно рассматривает порнографический журнал, который он, судя по всему, принес с собой в рюкзаке. Он показал на женщину, принявшую развратную позу, и сказал: «Это тетя Рут». Миссис Дж. обратила внимание на то, что Джерри, который раньше был очень общительным, теперь ушел в себя и прекратил общаться с друзьями. Она известила об этом соответствующие службы защиты детей. Они установили контакт с семьей и нанесли им визит. Родители были в ужасе и почувствовали себя очень неловко. А тетя Рут оказалась миловидной молодой родственницей, с которой Джерри мельком виделся на свадьбе родственников. Родители согласились отвести Джерри к психотерапевту, который сделал вывод, что с мальчиком все в порядке, просто он переживает этап несколько преувеличенного интереса к сексу.

Во многих штатах действуют горячие линии, принимающие просьбы о расследовании подозрительных случаев, даже если заявитель не может предоставить оснований для подозрений о состоянии ребенка, спровоцированном родительскими действиями, или желает сохранить анонимность.

Цель законов об информировании — обеспечить защиту детей, и даже если мы сгущаем краски и получаем больше заявлений, чем требуется, многие считают, что система получения информации плохо контролируется. Взрослые, которых обвиняют в насилии (в основном это родители, родственники и друзья), тоже имеют право на защиту, их репутации может быть нанесен непоправимый ущерб, если они станут жертвой ложного обвинения.

Есть способы сделать и законы об информировании, и заявителей более ответственными. Бешаров предлагает прежде всего внести во все законы описание того, что такое насилие, а не пользоваться расплывчатыми формулировками «в опасности» или «признаки насилия». При обвинениях в сексуальном насилии недостаточно одного указания на поведение человека, не подкрепленного показаниями самого ребенка или свидетелей, чтобы подать заявление. В случае с трехлетним Джерри, который приводился выше, нужно было вести себя более мудро, например сначала переговорить с родителями и только потом подавать официальную жалобу.

Вторая мера предосторожности, которую рекомендует Бешаров, — это сокрытие жалоб до того, как начнется полномасштабное расследование. Горячие линии по вопросам насилия над детьми завалены сообщениями, в которых на самом деле речь вдет о сбежавших с уроков подростках, школьных проблемах и импульсивных проявлениях сексуальности, а не о действиях, достойных серьезного внимания [22].

В деле Маммо против штата Аризона представителям Агентства по защите детей было предъявлено обвинение в халатности, потому что они не дали законного хода заявлению отца, лишенного права на опеку, о том, что мать ребенка представляла для него опасность. Мать в итоге убила ребенка. Это потрясло заявителей, но принципиально важно, чтобы квалифицированный специалист смог отделить законные претензии от надуманных и перенаправить обращения в соответствующие социальные службы.

Такие нашумевшие дела, как дело городка Джордан и дело Макмартин, заставили общественность сомневаться в надежности детских показаний. Общество узнало о противоречивости детских заявлений о насилии в контексте спорных случаев опеки. Одно из самых популярных национальных телешоу «Право в Лос-Анджелесе» было посвящено случаю, когда мстительная мать подговорила дочь сделать ложное заявление о том, что ее совратил собственный отец. Во время шоу мать, естественно, во всем созналась — и было достигнуто мировое соглашение.

Современные исследователи достоверности детских свидетельских показаний рисуют более оптимистическую картину. Исследования указывают на то, что даже четырехлетние дети могут дать правдивые показания. Но есть несколько сложных моментов. Чем младше ребенок, тем меньше деталей он способен вспомнить. Частично это происходит из-за того, что ребенок не может сконцентрироваться на большом количестве деталей, а еще потому, что его способность понимать и интерпретировать события, особенно необычные, находится в процессе формирования. Но если событие вспоминается на знакомой территории, например это детали мультфильма, который он смотрел в первый раз, ребенок запоминает гораздо больше деталей, чем взрослый [23].