Лежачий полицейский - Страница 2

Мама как-то неумно, но на полном серьезе предложила сфотографировать мою комнату и выставить ее во всей красе в Интернете. Мол, интересно, что народ скажет. Ха, удивить хотела. Не видела она, что творится дома у моих подруг. Я тогда жуть как расстроилась. Даже прибралась по-быстрому, пока она расчехляла фотокамеру.

Папа продолжал бурчать свой монолог. А я думала про маму.

Мне кажется, она шизик чистоты. И молчаливая, как сфинкс. Такие две отличительные черты характера. Иногда только по безукоризненно вылизанной квартире можно угадать ее присутствие. Даже жутковато становится. Вроде точно знаешь, что она дома, а не слышно. Бывает, за день из нее слова не вытянешь. Словно робот из будущего. Все делает, но молча. Когда все по дому сделано, сядет у окна, смотрит куда-то в небо. Словно ее выключили из розетки.

Иногда я фантазирую. Например, напротив нас живет умный и порядочный мужчина. Который видит мою маму в окне. Он такой весь из себя мудрый. Понимает, как маме скверно. И вот он специально встречает моего папу и говорит ему:

– Слушай, конечно, это не мое дело, но твоя жена жутко несчастлива.

– Отвали, пошел на… – Папа не желает ничего такого слышать.

– Раз так. – Мужик дает папе по морде, после чего у того происходит прозрение и он снова влюбляется в маму.

Хотя, нет. Все не так. Сначала в морду. А потом папа становится порядочным мужем. То есть уходит от нас к своей любовнице.

Напротив нашего дома нет никакого жилья. А мама так и сидит впустую, глядя в окно.

Я как-то тоже так попробовала. Выдержала минут пять, плюнула и снова принялась делать необременительную гимнастику под музыку. Маме музыка не нравится. Она ее беспокоит. Странно. В молодости она ходила на концерты полуподпольных рок-групп. Как-то раз она обмолвилась, что зря выбросила самопальные фото Цоя, БГ и прочих кумиров своей бурной молодости. Это она точно сказала – зря. Мне бы эти артефакты душу согрели.

Пару раз получилось вызвать ее на откровенность и послушать увлекательные подробности про тогдашний «Сайгон». Про рок-клуб и запрещенные концерты.

– Вот время было! Все запрещено, а народу по фигу на запреты. Музыка развалила систему!

Маме мои восторги показались полным наивняком. Особенно ее развеселила моя уверенность в романтике совка.

– Будто сейчас бороться не с чем. А «Сайгон»? Домашним девочкам там делать было нечего без проводника. У меня он был. Нелепый добродушный парень. Сборщик сплетен. Не музыкант. И матершинник жуткий. Из прекрасной интеллигентной семьи. Мы в институте вместе учились.

– А что с ним стало?

– Умер. Я до сих пор жалею, что как-то потеряла его из вида. Хотела потом найти, а он взял и умер. С ним интересно было.

– Расскажи еще про «Сайгон», – прошу я из вежливости.

– Представь страну почти одинаковых людей. Серая мышиная возня. А в «Сайгоне» все были кошмарные. Панки, рокеры, прилипшие к ним девчонки. Одетые черт знает во что. Забавно смотрелось. Но больше всего я тот кофе запомнила. Вынос мозга, а не кофе. Кстати говоря, если бы мы тогда знали, чем со страной все закончится, то не так сильно бы радовались. Теперь все можно, да что-то не хочется. Особенно вам. Вроде возраст такой бунтарский. А вы инертные какие-то…

М-да, про нашу музыку нельзя сказать, что она против чего-то протестует. Матерится временами, но это не в счет. Раньше мне нравился Дима Билан. Потом разонравился. Он ненастоящий какой-то. Потом Витас нравился. Потом разонравился. Замороженный он какой-то. Потом нравился вокалист «Токио Отель». Потом я решила, что он мутант, и перестала им восхищаться.

Настал черед питерских музыкантов. Начала с «Дакоты». Он на губной гармошке играет. Его мало кто знает. Но он классный. Но теперь он женат. Коровин мне понравился намного позже. Когда я на его концерте побывала. Коровин прикольный. Он поэт и фронт-мэн «Харакири». Псих, хотя и талантливый. Но вокруг него слишком много влюбленных девчонок. Мурашов тоже прикольный, но слишком взрослый. Один раз мне даже понравился вокалист «Сонце-Хмари». Я целый час была в него влюблена. Два метра грубости и дикой энергетики. Но у него такая спутница – мигом волосы повыдергает.

Получается, что я не музыкой интересуюсь, а музыкантами. Теперь я слушаю латиноамериканцев. Мелодии у них душевные. И там не в кого влюбляться. Потому не надоедает.

Оставив меня в смятенном состоянии, мама снова уставилась изучать цвет неба.

– А как же Цой?

– Он в твою сторону и смотреть бы не стал, – словно подслушав мои мысли, неожиданно заключила мама.

– Это почему же? – сразу обиделась я.

Мне, как и большинству поклонниц «Кино», казалось, что именно я сумела бы стать достойной спутницей для такого великого человека.

– Болтаешь много.

– А мои подруги считают, что ты так невзрачно одеваешься, потому что считаешь себя недостойной красивой одежды, – из вредности чего только не ляпнешь.

– Правильно считают, – согласилась мама без всякого раздражения.

Живем мы в маленьком доме на обочине шумной дороги. Не богато живем, однако маму это не беспокоит. Ее беспокоит случайная капля кофе, упавшая на стол. Тогда я слышу возмущенное: «Нет. Только не это», – словно в нашу квартиру втихомолку пробралась лошадь и исхитрилась наложить кучу в супницу.

Пока я думала про маму, папа продолжал словесную экзекуцию. Удобно расположившись на кухне. С каждой репликой прибавляя обороты. Как будто сам себя раскочегаривал. У него такой вид общения вошел в привычку. Скоро распалится, раскраснеется, уличая маму во всех дефектах, а потом довольный как эшелон слонов пойдет по своим делам. Он после таких наездов просто молодеет. Они его стимулируют на контакт с молоденькими хищницами. Короче, если кто не допер – папаня любит сходить налево.

Когда-то мама была его руководителем. Смешно, право. Папа ни в жисть бы карьеру себе не сделал, если б не ее поддержка. Я думаю, он не хочет забывать о том, что был в ее подчинении.

А сейчас он снимет носки, бросит на пол, пошевелит голыми пальцами для озонирования воздуха. И приступит к главному.

– А вчера я пришел поздно, потому что у нас было заседание… – Большие пальцы на ногах забавно скрючиваются, выражая напряженную работу мысли.

Жаль, папа не в состоянии придумать, на каком именно заседании он сумел пригодиться фирме, да и «поздно» слабо сказано. Он на рассвете приковылял. Попахивая не только спиртным, но и резкими, почти мужскими духами. Может, его на голубизну пробило? Интересно, но спрашивать воздержусь.

Мама, как всегда, придерживалась обета смирения. Она молчала. Монолог папу не устраивал. Его все больше тянуло на скандал. Ему было плевать, что я сидела и слушала. Внимала внимательно.

Посуда сверкала, как латы римской армии накануне битвы. Мама медленно вытерла руки об оранжевое вафельное полотенце. Устало улыбнулась мне. Сняла застиранный до неопределенного голубоватого цвета передник. Аккуратно повесила его на крючок. Довольно изящно наклонившись, двумя пальцами подобрала белые вывернутые наизнанку мужнины носки, собираясь отнести их в ванную. Почти одновременно с этим миролюбивым действием раздался истошный визг дверного звонка. Вынуждая меня покинуть поле боя, чтоб выяснить, кого принесла нелегкая.

Судорожно штампанув мою щеку пахучей вишневой помадой, в квартиру тайфуном врывается моя единственная бабушка. В багровой короткополой шляпке с пестрым залихватским пером. Экспроприированным не иначе как из мужской фазаньей жопки.

Папина мама вся сегодня багровая, как свекла без шубы.

– Можешь ничего не говорить. Бедный мой мальчик. Страдалец! Как вообще можно жить в таком третьесортном районе?

Как выглядит четвертый сорт, я примерно предполагаю. Недавно меня черти занесли в поселение. Близ железнодорожной платформы. У самого исторического центра. Судя по названию, там в ветхозаветные времена ваяли фарфор. Отваялись. Теперь при виде домов, вопиющих о сносе, остается изумляться, почему у жителей такой оживленный и предприимчивый вид. Словно происки в поисках пропитания не оставляют времени ткнуться носом в очевидную четверосортность. А какие там коты! Чудо, а не коты. Самые котастые коты в мире.