Левая политика. Текущий момент - Страница 30

Изменить размер шрифта:

Мне хотелось бы вспомнить известное высказывание Троцкого: «Искусство постольку является верным спутником революции, поскольку оно остаётся верным самому себе». Здесь встаёт вопрос о позиции искусства как особой сферы человеческой деятельности, особой сферы восприятия и познания, к тем экономическим отношениям, которые существуют в обществе. И можно ли здесь вообще разделить вопрос, что искусство вне зависимости от контекста обладает некой самостоятельной ролью, и проблемой непосредственного политического самоопределения, политической ответственности художника. Одно дело — выставляться в буржуазных галереях, созданных на деньги, происхождение которых связано с какими-то тёмными историями, и другое — насколько художник таким образом оказывает конкретную помощь в осуществлении того или иного сомнительного политического проекта. Например, организаторы выставки «Самообразование» противопоставляют себя коммерческим галереям. Они считают, что их работа в государственном центре является более независимой, создаёт пространство культурной альтернативы. Насколько правомерно говорить об этом в обществе, где так или иначе всё культурное производство связано с использованием чьих-то средств? То есть этическая позиция заключается в том, чтобы отделить чистые деньги от нечистых, или же она связана с проблемой политического самоопределения, с вот этой «верностью самому себе»?

Я склонен считать, что этот вопрос рождён реально существующей у нас дискуссией. В московской и, шире, русскоязычной художественной среде, причастной к формированию критической культуры, существует два противоположных лагеря. В одном случае мы имеем дело с людьми, которые основываются на прямом ангажементе и на прямой тематизации протеста. С другой стороны — с художниками, которые настаивают на автономии искусства и на том, что реальный протест, реальная критическая функция художественного высказывания должна быть укоренена в самой внутренней логике этого высказывания. В данном случае эпиграфом к этим чаяниям может быть знаменитая фраза Годара «Я хочу делать не политические фильмы, а делать фильмы политически», что есть парафраза приведённой тобой фразы Троцкого.

Со своей стороны, я могу сказать, что если здраво подойти к сегодняшней ситуации, исходя просто из логики и задач момента, то пускай эти оба лагеря ломают копья и ведут дискуссию. Особенно если она является источником для новых аргументов, для выплеска полемической страсти и творческой энергии. Но мне кажется, что исключительно важны оба этих компонента, и они должны в равной степени присутствовать в художественном производстве и в формировании «второй культуры». Более того, они во многом взаимодополняющие.

Раз нет единого тела протестной культуры, то крайне позитивно, что есть люди, которые программно систематизируют свой политический протест, продумывает его общественный резонанс и эффект. Газета «Что делать?» — это прекрасный творческий проект, который действительно много сделал для популяризации и насаждения в русском искусстве левых ценностей, для выстраивания диалога с интернациональной левой. Здесь существует огромная зона для работы. Мне, например, кажется, что уязвимым местом в упомянутой тобой выставке «Самообразование» (выставка с участием группы «Что делать?» в Государственном центре современного искусства осенью 2006 года. — И.Б.) является то, что она не сопровождалась — хотя и заявила действительно серьёзную лабораторную работу по диалогу с аудиторией — коммуникацией с потенциальными активистами. Мне кажется, что организаторы должны были активнее и последовательнее работать над созданием нового зрителя, выстраиванию диалога с куцыми, но всё время возникающими у нас общественными движениями. Такова миссия этих людей, таково взятое ими направление работы. Мне кажется, что такие художники должны больше работать в зонах, где назревает социальный протест.

С другой стороны, мы не можем считать, что их работа является культурно состоятельной только потому, что они активисты. Перо можно, конечно, приравнять к штыку, но перо всё-таки должно оставаться пером. Работа художника должна в полной мере сохранять ценность культурного высказывания. И именно потому что одной из важнейших форм противостояния является не только альянс с освободительным движением, но и противостояние индустрии, которая как раз и навязывает одномерность сознания. Противостоять коммерциализированному мейнстриму можно не только предъявлением протестной позиции, но и художественной многомерностью произведения, комплексностью творческого высказывания. В этом также есть свой радикализм и критический пафос. Так что контраргументация, на которой так настаивают адепты лагеря автономистов, имеет под собой и смысл, и логику. Наличие этих двух полюсов мне кажется очень симптоматичным, потому что каждый из них не даёт другому успокоиться. Излишне, думаю, разъяснять, что в самой творческой практике, в самом художественном результате оба полюса должны совпадать. И это крайне важно. Лишённая социального и этического ангажемента, чисто автономистская культура, попадая на рынок, теряет свою идентичность, она всё более втягивается в культурную индустрию. Но и активистская культура легко находит свою конъюнктуру или свою сектантскую нишу.

Что же касается вовлеченности в рынок — то, как это ни банально, но жить в обществе и абсолютно игнорировать его законы — это инфантилизм. Конечно же, нужно понимать законы и механизмы этой среды. Более того, мне кажется, дистанцирование от них обедняет опыт, лишает критическое сознание материала для анализа и работы.

Самая главная проблема протестной культуры в том, что она не имеет внятную и доступно сформулированную — причём не только для других, для оппонентов, но и для себя — концепцию культуры и её места в обществе. На сегодняшний день она пассивно принимает навязываемое властью отождествление искусства с культурной индустрией, с рынком. В то время как — раз уж мы существуем в рыночном поле — необходимо и законодательство, которое бы поощряло частную инициативу в области культуры. Раз уж мы живём по этим законам, нужно создавать и налоговую систему, которая бы поощряла тех же самых вменяемых и культурно увлечённых людей со средствами к вложениям в современную культуру и интеллектуальное инновацию. И это у власти надо вырывать, это интересы которые надо лоббировать. Нельзя сказать, что эти соображения в российском обществе не высказываются, но только исходят они от либеральных публицистов и звучат как призывы к улучшению общества либерального капитализма. Левая культура должна перехватить здесь инициативу, исходя из другой концепции общества и системы культуры…

Наконец — и это самое принципиальное — в контрапункте с процессом приватизации публичной сферы левая культура должна настаивать на воссоздании коммерчески независимой сферы в области культуры, за восстановление понимания художественного производства как инновационного ресурса общества. Лозунг национализации сферы науки и культуры должен быть взят на вооружение нынешними левоориентированными политиками и общественными движениями. И, наконец, почему я не слышу требований общественного контроля над фондами культурой политики? То, что культурная бюрократия коррумпирована, то, что она ворует, то, что она аморальна, — это я слышу со всех сторон. Но почему я не слышу никаких конкретных идей и предложений: как должен развиваться диалог экспертного сообщества с властью, как это сообщество должно контролировать культурную политику и быть причастным к принятию государственных решений.

Этой социальной апатичностью критически мыслящее художественное сообщество ничем не отличается от рядовых постсоветских обывателей, так и не отошедших от травмы шоковой терапии, низведшей общество до «голой жизни», если воспользоваться термином Джорджо Агамбена.

То есть можно сказать, что эта этика художественного сообщества фактически тождественна этике общественного участия?

Недавно в беседе с Борисом Кагарлицким, записанной мной для «ХЖ», говорилось, что при всей апологии автономии искусства, с одной стороны, и при всей апологии критического суждения — с другой, колоссальная задача современной художественной культуры состоит в том, чтобы повернуться к публике и осознать себя полноценными участниками общественного процесса. И самая главная проблема состоит в том, что само гражданское долженствование художника, его гражданское бытование — всё это сейчас вообще не осознанно, не транслируется. Отсюда — и то, что различные полемические декларации, манифесты неприятия настоящего положения вещей, не имея чётко сформулированной гражданской и общественной перспективы, приобретают сугубо эстетический, персонажный характер. А пока даже самые социальные проекты художников типа Института Лифшица созданного Дмитрием Гутовым, не будучи встроенными в некую программу гражданского действия, лишаются своего реального смысла. Это низводит работу серьёзного и много понимающего в общественной жизни художника до статуса художнической абсцессии, в то время как по своему внутреннему ресурсу она таковой не является. И конечно, проблема состоит в том, что гражданская позиция не может быть сугубо персональной. Она всё равно формируется в ситуации, когда её носитель является частью сообщества единомышленников. Это сообщество уже существует: поддерживать его, относиться к нему бережно, воспитывать чувство солидарности и поддержки — это на сегодняшний не просто проблема тактики или даже стратегии, это проблема совести критически мыслящего деятеля культуры.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com