Левая политика. Текущий момент - Страница 17

В первые годы экономического подъёма в Москве в ряде фирм вошло в привычку регулярно повышать сотрудникам зарплату. Некоторым это казалось подарком от руководства или проявлением корпоративной солидарности. Конечно, это был самообман. Компании повышали оплату труда, стремясь сохранить своих работников, поскольку конкурирующие фирмы тоже испытывали потребность в специалистах. В регионы такая политика пришла чуть позже, и в ряде областей страны уже замедлилась или прекратилась, демонстрируя, что вместо дефицита на рынке труда теперь имеется избыток рабочих рук.

Поначалу зарплата могла подскакивать в два и даже в три раза за год (первоначальный уровень был очень низким), но теперь даже пятипроцентное повышение выглядит невероятным. Компании, в особенности фирмы-гиганты, заканчивают год с фантастическим ростом прибыли, но на собраниях коллективов руководство уверенно говорит: повышения зарплаты не будет, не нравится — ищите другое место. Офисный «средний класс» разводит руками и обижается на корпоративную этику, в которую его уже почти заставили поверить. Вместо родной семьи компания оказывается классовым врагом.

Смена места работы — самое простое решение задачи. Но все фирмы предлагают примерно один уровень зарплаты. Тратить приходится больше — зарабатывать меньше. Неизменное состояние зарплаты по многим, ещё несколько лет назад очень перспективным профессиям в Москве делает их далеко не такими выгодными.

В уравнении рынка труда есть ещё одна интересная составляющая, о которой представители «среднего класса» почти ничего не знают. Это уровень оплаты промышленного труда. Чем выше зарплата рабочих на заводах, тем выше должна быть зарплата в других, смежных либо надстроечных, областях. Когда рабочие (их верхний слой тоже относится к «среднему классу») добиваются от капитала повышения зарплаты, то работодатели вынуждены повышать оплату и надстройке, а с ней — и смежным секторам. Иначе менеджмент потеряет интерес к своей деятельности, а аналитики просто разбегутся. Рабочая профессия, не требующая университетского диплома, окажется существенно выгодней.

Сегодня по договорённости с «ночным сторожем» отечественного капитала — российским государством — на внутренний рынок допускаются иностранные фирмы. Намечен срок вступления во Всемирную Торговую Организацию. Сращиваются национальные монополии и зарубежный капитал. Капитал приумножает себя. Между тем, ничего не выиграв от экономического роста, но, существенно увеличившись, этот экономический класс задаёт себе резонный вопрос: «Кто я такой?»

Первое, что можно сказать в ответ, знает каждый представитель среднего слоя: «Ты — наёмный труд». Но что это означает? Ответ «да» означает важную стадию в росте классового сознания, только, очевидно, не «среднего», а другого класса. Если человек продаёт свою рабочую силу — и это, и только это, является источником его существования, — то социально-экономическая сущность такого человека — рабочий, пролетарий. В этом определении не так важно, составляет его заработная плата 50 или 1000 долларов в месяц. Принципиально, что средством существования работника является продажа им своих способностей, навыков — своей рабочей силы.

Вульгарное представление о рабочем классе сводит его только к занятым в промышленности. В действительности пролетариат сегодня охватывает все сферы человеческой деятельности: практически любые профессии уже имеют рабочий характер. Иными словами, наёмный труд, благодаря дальнейшему мировому развитию монополистического капитализма, вытеснил «свободные» профессии на обочину экономики. Мелкая буржуазия в корпоративной системе хозяйства России продолжает сокращаться быстрым темпом. На смену не продающему свою рабочую силу человеку приходит рабочий, вынужденный её продавать. Имеет место широчайшая пролетаризация общества.

Верхний слой класса наёмного труда в России вполне можно назвать «средним классом». Но это не изменит тех отношений, которые складываются у такого «среднего класса» с тем классом, который его нанимает. Конечно, в американском варианте «среднего класса» на верхнем уровне могут оказаться люди, получающие не только зарплату, но и долю от прибыли. Это менеджеры компаний разного уровня. Однако в России после разорения многих мелких предпринимателей речь идёт преимущественно о рабочем классе, его верхнем слое.

Правительство неслучайно несколько лет назад стало забывать о «среднем классе». Опора, которую буржуазия придумала себе в 1990-е годы, начала обретать собственное сознание. Прежде всего экономическое сознание, основанное на понимании своих интересов. Эти интересы расходились с интересами капитала тем больше, чем дальше шёл экономический рост. Равняясь на мировой рынок, о котором отечественный «средний класс» всё ещё имеет представление новорождённого, российские монополии не желали баловать свой персонал, а сам он не осознавал, что любое улучшение жизни нужно вырывать у капитала с боем. Нелиберальные реформы, вновь затеянные правительством, вместе с финансовой политикой «укрепления рубля» ухудшали положение наёмного труда в России. Бизнес избавлялся от ненужных хлопот с прямым понижением зарплаты. Государство брало на себя основную работу. Бюрократический аппарат и капитал выигрывали: «средний класс» нёс всё новые и новые нагрузки.

Власти бравурно говорили о переполнении бюджета и при этом ликвидировали все остатки социальной защиты населения. «Средний класс» не сопротивлялся. Чиновники цинично продумывали операцию «Преемник», призванную сохранить стабильность. Либералы отчаянно метались в поисках новой демагогии, способной, ничего не меняя в обществе, привести их к власти. Выборы и официальные партии становились пустым звуком. И чем дальше бюрократизировалась страна, тем лучше средние слои начинали понимать, что союзников наверху у них нет.

В сознании «среднего класса» начали происходить перемены. Первыми проявили желание разобраться в ситуации квалифицированные рабочие. Уже 2004 год дал кратный рост забастовок. Представление о работодателе как отце-благодетеле рушилось. На предприятиях, возникших в ходе эры путинского благополучия, стали создаваться независимые профсоюзы. Рабочие требовали улучшений условий труда и повышения его оплаты. Руководство компаний не шло на уступки — разворачивалась борьба. Всё это вело к слому старой психологии рабочего класса в России. Но разрушение прежних представлений происходило далеко не повсеместно и отнюдь не одновременно даже с точки зрения «среднего класса». Большая его часть — в основном офисные работники — прибывали в непрерывной депрессии 9-часового рабочего дня: события, выводившие из себя руководство именитых фирм, были им неизвестны.

Светские новости в буржуазной прессе не торопились сменяться описанием интересов и потребностей наёмного труда, его требований и борьбы, но даже в самом задавленном офисом работнике шли внутренние перемены. Они начались со скептического отказа верить во власть. «Средний класс» России на практике убеждался, что политическая система в стране сделана как будто специально против него. Вера в корпоративный союз с руководством тоже уменьшалась. Невольно — с этого начинался главный перелом в сознании средних слоёв — возникало понимание что «средний класс» вовсе не избранное сообщество, основа и опора всего, а только верхний слой огромной общности наёмных рабочих. Возрождалось чувство солидарности с бедствующими массами, почти отсутствовавшее у «среднего класса» 1990-х годов. Но этот процесс не везде шёл одинаково быстро.

Как ни странно, прийти к выводу о собственной «неизбранности» средним слоям помогало чувство уважения к себе, к своим знаниям и навыкам. Гораздо менее задавленные морально, чем их собратья по классу, верхние слои пролетариата имели больше возможности сопоставлять своё положение с прогнозами либералов, а свои перспективы — с реальностью. Становилось ясно: что-то можно изменить только собственными усилиями. Не наваливая на себя больше работы, а как-то иначе. Но как? Необходимым оказывался переход от осознания своих экономических интересов к политическим выводам.