Лев Гумилев - Страница 34
Тем самым устанавливалась эластичность границ ландшафтных зон в зависимости от климатических колебаний, а этническая среда рассматривалась как показатель, чутко реагирующий на изменение внешней среды, то есть природы. Благодаря такому подходу удалось установить, что пространство степей, служивших экономической базой для кочевого хозяйства, то сокращалось, то увеличивалось, и причина этого в атмосферных явлениях, в свою очередь, зависящих от степени активности солнечной радиации.
Третья идея, проводимая в гумилёвской монографии, была связана с ответом на вопрос: откуда же взялась столь небывалая активность хуннов? Почему сравнительно небольшой кочевой народ держал в страхе крупнейшую цивилизацию древности с ее мощными экономическими потенциями (не говоря уже о неисчерпаемых людских ресурсах[32]) и отгородившуюся от беспокойных степняков «восьмым чудом света» — Великой Китайской стеной длиной почти что в четыре тысячи километров?
Ответ известен: причина социальной активности хуннов (со временем превратившихся в гуннов, когда их орда докатилась почти что до Атлантического океана, уничтожив остатки античной цивилизации и ассимилировав по пути множество других народов[33]) – это пассионарность . В монографии «Хунну» данный термин однократно появляется при объяснении происходящих событий (и особенно их неожиданных поворотов), однако специально автор на нем не останавливается, ограничиваясь высказываниями вроде следующего: «Этногенез хуннов именно в это время совершил качественный скачок вследствие пассионарного толчка».
По Гумилёву, кочевничество в Центральной Азии сложилось в начале первого тысячелетия до новой эры, и в хуннское время (III век до новой эры — V век новой эры) оно находилось на подъеме. Технический прогресс наблюдался во всем. Первоначальная телега на обрубках древесных стволов, которую могла сдвинуть только запряжка волов, заменилась телегой на колесах. Вместо шалашей из древесной коры (чатров, откуда возникло русское слово «шатер») появилась войлочная юрта, теплая в холод, прохладная в жару, просторная и портативная. Была улучшена порода лошадей: наряду с маленькой, выносливой сибирской лошадью хунны развели высоких, резвых коней, очень похожих на арабских. Хуннская одежда — кафтан и широкие штаны — перенимались китайцами и римлянами, а в V веке хуннские прически стали в Константинополе последним криком моды. Хуннское хозяйство было связано с использованием лесостепного ландшафта. Им были равно необходимы сухие степи, на которых скот мог добывать себе пищу в зимнее время, и покрытые лесом горы. Из дерева они изготовляли телеги и остовы юрт, а также древки стрел. В горных лесах гнездились степные орлы, перья которых использовались как опушка стрел. Перелески служили укрытием для скота во время буранов и давали пастухам дрова, в то время когда кизяк был присыпан снегом. Наличие в Монголии горных хребтов [34] — Хангая, Хэнтея, Монгольского Алтая — повлияло на характер хуннского хозяйства, а тем самым и на своеобразие хуннской культуры. Однако описанное сочетание ландшафтов зависит не только от рельефа, но и от количества осадков. При долговременных засухах площадь горных лесов сокращается, равно как и площадь степей, зато разрастаются каменистые пустыни, где жизнь исчезает. Тогда сокращается население и падает могущество кочевых держав. Именно это явление и прослеживается в древней истории хуннов.
В своей первой книге Л. Н. Гумилёв еще только оттачивал стиль и слог, которые в будущем превратят его последующие работы в легко читаемые бестселлеры. Монография «Хунну» в основном написана далеко не в лучших традициях научной литературы: здесь тучи канцелярских оборотов, наукообразных выражений, специальных терминов, трудно запоминающихся имен и названий. Но уже здесь нет-нет да и проглядывает хорошо знакомый гумилёвский стиль изложения. Вот, к примеру, небольшой отрывок, где описывается разгром хуннами китайской экспедиционной армии в 99 году до новой эры: «<…> Китайцы шли по безводной степи; хуннские всадники настигали их; пернатые стрелы с пронзительным свистом мелькали на солнце и вырывали все новые и новые жертвы. Китайцы, подбирая хуннские стрелы, стреляли с колена, и часто хуннские кони с подстриженными гривами уносились в степь с опустевшим седлом. Бой шел несколько дней, но каждый шаг приближал китайцев к границе, сулившей им жизнь и свободу».
Лев Николаевич в своем блестящем историческом исследовании использовал и стихотворные переводы, сделанные Анной Ахматовой: цитируются, к примеру, хрестоматийные строки великого китайского поэта Ли Бо, где описываются последствия еще одного — на этот раз полного – разгрома хуннской конницей китайского императорского войска у горы Яньжань в 90 году до новой эры: «<… > И с этого поля сраженья никто / Домой не вернулся живым. / И воины мрачно глядят на рубеж, / Возврата на родину ждут, / А в женских покоях как раз в эту ночь / Бессонница, вздохи и грусть »[35].
Не останавливаясь на достигнутом, Гумилёв продолу упорно работать над следующей своей книгой, посвященной древним тюркам и сопряженной с докторской диссертацией, одновременно подготавливаемой на ту же тему. Собственно, данной проблемой Лев Николаевич занимался всю свою сознательную жизнь (его кандидатская диссертация, как мы помним, посвящена истории Первого тюркского каганата). В небольшом вступлении к книге «Древние тюрки», увидевшей свет только в 1967 году, автор отмечает: книга эта была начата 5 декабря 1935 года. Почти четверть века прошло от написания первой фразы до того момента, когда объемистый труд оказался в руках читателей, перед которыми впервые столь глубоко и обстоятельно открывалась история взлета и падения народа, давно исчезнувшего с лица земли, но оставившего свое имя в наследство многим современным народам[36].
Древние тюрки — народ-пассионарий, создавший в VI– VIII веках новой эры одно из мощнейших евразийских государств – Тюркский кагана, заполнивший геополитический вакуум, образовавшийся после исчезновения с китайских границ гуннской степной державы.
Его границы в пору наивысшего расцвета пролегали от Желтого до Азовского морей. С ним вынуждены были считаться ведущие государства того времени: Китай, Иран, Византия, Арабский халифат. Тюркский каганат, распавшийся на Восточный и Западный, просуществовал около трех веков и как государственное образование (в отличие от своих соперников) бесследно канул в Лету. Эта проблема больше всего и занимала Л. Н. Гумилёва: почему возникают и исчезают народы, какова природа этногенетических и геополитических закономерностей? Ответы на эти вопросы, как уже говорилось, Гумилёв искал и находил с помощью давно выработанной и хорошо зарекомендовавшей себя методологии.
В 1959 году в жизни и научной деятельности Л. Н. Гумилёва произошел новый поворот — хазарская проблема . Хазары — один из пассионарных этносов раннего Средневековья, обитавших на южных рубежах современной России, — оставили заметный след в ее истории (как, впрочем, и в истории других древних народов: например, северокавказских аланов, поволжских тюрок и угро-финнов). Впервые о хазарах повсеместно заговорили в начале VI века новой эры, когда они захватили Грузию, Армению и Кавказскую Албанию (древнее государство на берегах Каспия). Они сразу же сделались грозными и несговорчивыми соседями иранских Сасанидов, и те вынуждены были построить для защиты от них мощное каменное сооружение — знаменитую Дербентскую стену, один конец которой уходил далеко в море, а другой упирался в неприступную горную крепость.
Сами хазары представляли свою начальную историю и предысторию довольно смутно. Сохранился важный документ X века, написанный на древнееврейском языке (некоторые ученые-медиевисты, впрочем, склонны считать его позднейшей подделкой). Это ответ хазарского кагана Иосифа на письмо еврейского сановника, служившего в Испании при дворе кордовского халифа. Письмо хазарского кагана написано на иврите, но на каком языке говорили сами хазары? Была ли первооснова хазарского языка тюркской? Можно предположить, что да. Но уже тогда среди народа, называвшего себя хазарами, ключевую роль играли евреи, подвергшиеся жесточайшим гонениям и погромам в сасанидском Иране и вынужденные искать в целях самосохранения новое жизненное пространство. Евреи с самого начала не только привили хазарскому этносу иудаистскую идеологию и религию, но также, вне всякого сомнения, повлияли и на становление и развитие хазарского языка.