Летящие сквозь мгновение - Страница 12

Лежа в снегу, Йен жалел о многом. Но больше всего он жалел о том, что не поговорил в последний раз начистоту с Заирой Дзаховой и не отдал ей свой крокодиловый блокнот с важными записями.

Солнце — на треть больше, чем его видно с Земли, и заметно ярче стояло колом над головой. В зените.

Это было неправильно, непонятно, поскольку они опустились на Венеру в ее «северном» полушарии, отнюдь не на экваторе. Но трое лишь поглядели друг на друга, и Фелисьен Карне вяло махнул рукой — одно к одному.

Невероятности, парадоксы выстроились уже в такой длинный ряд, что экипаж «Лютеции» перестал удивляться. Необычное ведь производит впечатление, лишь появляясь в среде обыкновенного. Если же невероятности налезают одна на другую, сознание начинает просто равнодушно отмечать их, и все.

А у них было время привыкнуть.

Правда, до того как корабль вторгся в атмосферу планеты, все шло как должно. Успешно завершался один из величайших экспериментов века — высадка людей на Венеру. Уже советские космонавты прошагали первыми по лунным базальтам, уже русская и американская экспедиции двигались навстречу одна другой из двух пунктов Марса, космическая станция «Октябрь» облетела вокруг Нептуна, и станция «Вашингтон» приблизилась к Сатурну. А теперь Франция — третья великая космическая держава — готовилась, как выразился один обозреватель, «вплести свои цветы» в венок вселенских открытий, «Лютеция» все же выкрутилась тогда из той дикой, непонятной штуки, включив двигатели по совету с Земли. Потянулись монотонные полетные сутки. Сон, работа на связи, всяческие замеры. Неделя за неделей постепенно увеличивался в иллюминаторе диск Утренней звезды — левая половина, блещущая, освещенная, и правая, темная, пепельная. На сто тридцатый день пути огромный сверкающий шар повис перед ними в глубокой тьме космоса, пронизанной немигающими, мертво неподвижными точечками. На сто сороковой этот мир заполнил собой все, даже Солнце сделалось маленьким и незаметным. Стихло в «салоне», гигантский шар гипнотизировал их — капитана Карне, пилота Альбера Рюо и астрофизика Сержа Ришпена, еще не вполне оправившегося после той катастрофы. Можно было часами смотреть и смотреть, какой-то сладкий ужас овладевал от грандиозности происходящего. С трудом поднимались, чтоб сделать запись в бортовом журнале, принять или послать текст по радио. И опять сидели, смотрели — даже как-то ни о чем конкретном не думалось, хотелось видеть, поглощать, впитывать в себя. Перемещались вихри на планете, клубились безмерные массы облаков — при видимой бессмысленности странным, непостижимым для разума значением было исполнено вечное могучее движение. Часы напролет никто не произносил ни слова.

А потом как некая лавина сорвалась — приблизились и начали передавать информацию на Землю. Спектральный анализ наружного слоя облаков, радиозондирование, магнетизм, радиация. Колебались стрелки приборов, текла перфолента.

Вот оно — дошло! «Лютеция» ставила свои заявочные столбы на золотых жилах знания. Кончились столетние споры, проблемы захлопывались — хлоп, хлоп! — как крышки сундуков. Уже никогда не возникнет дискуссий по поводу того, каков период вращения Венеры вокруг оси — 20 часов 50 минут! В будущем уточнятся лишь секунды, но вопрос разрешен «и ныне, и присно, и во веки веков». Удивительные, торжественные и чем-то чуть горькие мгновения триумфа, когда свершается переход от мечтаний, от догадок к фактам.

На дальней, в звездочку превратившейся Земле залы Центра слежения под Парижем осаждают репортеры всех газет мира, «Что? Установлено наличие свободного кислорода?!. Океан!.. Море?.. Значит, я могу сообщить, что Козырев был прав, и температура действительно…» С листа читаются вслух радиограммы, на глазах рушатся бастионы непознанного. Седовласый профессор недоуменно пожимает плечами у телефона: «Неужели?..»

На «Лютеции» включили двигатели, повернули корабль дюзами к титаническому небесному телу, заполнившему уже почти всю площадь обзора, вошли в венерианскую ночь и начали торможение. Подобно пылинке на бесконечную вьюжную снеговую равнину, опускалась «Лютеция» на слой облаков. У троих сверлило в голове: «Неужели это возможно? Неужели это мы здесь?..»

Передали температуру верхнего слоя облаков, среднего. Вышли на дневную половину. В иллюминаторе был туман, туман — и вдруг асе ахнули. Яркий, ослепительный свет залил рубку, облака исчезли сверху, будто растаяли, сияло солнце, а внизу расстилалась поверхность планеты.

И пошло необъяснимое. Как если бы они вырвались из сферы действия привычных законов и вступили в другую сферу.

Вдруг оборвалась связь с Землей, перестал действовать радиозонд, вышли из строя все вообще радиоустройства. Но не это было главное. Венера лежала под ними, как на тарелочке. Они шли на высоте около 180 километров. Они готовы были наблюдать, записывать, фотографировать, регистрировать. Но нечего было наблюдать.

Потому что внизу ничего не было.

Не на чем остановиться взгляду. Ни гор, ни океана, ни холмов, ни леса. Просто ничего.

Абсолютно ровная, без деталей белесая поверхность простиралась от горизонта к горизонту. Лишь несколько часов назад сквозь облака были прощупаны хребты, водные резервуары, а теперь все это как бы куда-то спряталось.

Наверху была густая синева с золотым диском солнца. А внизу под космонавтами неслась поверхность планеты. Впрочем, неслась ли? Из-за полного отсутствия ориентиров этого тоже нельзя было проверить. И солнце сияло прямо над головой. Может быть, они и не мчатся совсем, а висят неподвижно на месте? Но тогда они должны упасть.

— Как будто нет времени, — сказал Ришпен.

Но все хронометры корабля дружно, согласно провожали в прошлое секунды и минуты.

Летели час, две… шесть. Минули сутки. Напряжение как-то спало. По расчетам, уже облетели планету пятнадцать раз, а все было, как вначале. Дважды пускали в ход главные ракетные установки — всем троим было ясно при этом, что такие пуски означают для их дальнейшей судьбы. Корабль содрогался, они ощущали ускорение, а вокруг ничего не менялось. Тогда Карне принял решение — на посадку.

И сели. Тридцатиметровая башня опустилась, изрыгая пламя. Выключили двигатели, сделалось тихо. Взяли анализ воздуха — он подтвердил результаты спектрограмм. Свободный кислород, азот, другие инертные газы. С высоты трехэтажного дома сбросили нейлоновую лестницу.

Они на Венере.

Нечто вроде бесконечной ровной плиты простиралось во все стороны. Чуть шероховатой, с повторяющимся несложным тисненым рисунком, похожей на бетон. Небо и белесая поверхность до горизонта. Ни тени, ни предмета. Ничего, кроме их самих и громады «Лютеции» за спиной.

Вот тогда-то они переглянулись.

Йен Абрахамс чувствовал, что враг не двигается. Просто ждет, пока Йен выползет сам из лощинки, пока мороз его выгонит. Хорошего было мало. Странным образом в этой ситуации не помогал дар ясновидения. Закидывая вперед во время свою мысленную удочку, физик вылавливал там, что через полчаса тот, с усиками и ружьем, встанет и начнет осторожно приближаться. Но что делать? У Йена все равно не было выхода. Бандит подойдет и выстрелит.

Ясновидение ясновидением, но их уравнивала простота положения. Получалось, как при обвале, застигшем альпиниста на узкой горной тропинке. Пусть ты знаешь, что там, наверху, уже потекли камешки. Деваться-то все равно некуда.

Нельзя было высовываться над краем сугроба, однако уже немели пальцы ног. Физик вспомнил читанное в русской книге — замерзая, сибиряки оттирали себя снегом. Он осторожно подтянул правую ногу, взялся было за шнурок на ботинке. Черта с два! — узел развязать оказалось тоже невмочь. Пальцы рук не слушались. Вот такая она и есть, Россия, — сам климат делает людей крепкими. Каждый должен быть как камень, иначе пропадешь.