Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова - Страница 4
— Только ненадолго. У меня жених строгий, — и она впустила меня в сарай, закрыв за мной дверь на крючок.
Знал бы я, к чему это приведет, сразу бы дунул прочь кубарем по лестнице.
В сарае было уютненько. Стены обшиты сухой штукатуркой, крашеный пол, мебелишка, большая кровать.
— Просторно у вас, — говорю. — Знаете, как нам тесно в наших каютках! Жарко, правда? Можно пиджак снять?
Галочка не возражала. Я повесил пиджак на спинку стула. И тут обратил внимание на гладкий обструганный шест, метров трех длиной, чуть потоньше кисти руки.
— Удочка на акул? — Я и тогда был остроумным.
— Вы скажете… — залилась смехом Галочка. — Завтра жених из плавания вернется и телеантенну на шесте установит.
Упоминание о женихе я всерьез не принял. Наверняка присочинила.
Затем я, помявшись, попросил разрешения снять свои тесные канадские ботинки.
— Пожалуйста, — улыбнулась она. — Я вам тапочки дам.
Только снял ботинки и надел тапочки, как с улицы донесся скрип лестничных ступенек под грузными шагами.
— Скорей переобувайтесь! Это жених раньше срока вернулся!
Я поспешно обувался, а тревожный скрип ступенек становился громче. Едва успел зашнуровать один ботинок, к нам мощно постучали.
Завороженно смотрел я на стальной крючок, который, выпрямляясь, выполз из гнезда, — дверь распахнулась. В ее проеме возникли ножищи, а выше — медная пряжка с якорем на ремне! Весь человек в двери не вмещался. Подняв вслед за Галочкой голову, я увидал в оконце под сводом крыши широкое разгневанное лицо.
Мы, испуганно онемев, смотрели на него. Я машинально завязывал шнурки второго ботинка.
— Ой, Владик… — прошептала девушка.
— Угу, — буркнул жених. Лицо его в оконце исчезло, и он, пригнувшись по пояс, шагнул в сарай.
Все дальнейшее происходило в полном молчании.
Взгляд Владика упал на жердь для телеантенны. Он схватил эту трехметровую палку. Я встал и зажмурился, прощаясь с жизнью. Сопротивляться такому «шкафу» было просто немыслимо!
Осторожно приоткрыл глаз…
Владик, ни слова худого не говоря, снял со стула мой кожаный пиджак, продел сквозь оба рукава жердь. Потом и меня самого засунул в него, так что в локтях затрещало. А пиджак любезно застегнул на мне на все пуговицы.
Я безмолвно стоял с растопыренными руками: концы жерди далеко торчали из рукавов в разные стороны, словно крылья.
Затем жених достал из комода черные перчатки, надел их на концы жерди и даже примотал веревочкой, чтоб не соскакивали. Взяв жердь за перчатку, Владик боком, бережно вывел меня из сарая наружу — на верхнюю площадку лестницы. Повернул к себе спиной и дал такого пинка, что я подумал: сейчас попаду на луну.
Мне казалось: я лечу! На самом деле мои ноги почти невесомо, с необыкновенной быстротой, отсчитывали ступеньки лестницы — всего несколько секунд потребовалось, чтоб одолеть головокружительный спуск. Слыша свист ветра в ушах, рухнул в дремучую бузину.
Парочка, ворковавшая под кустом, с диким криком вскочила и бросилась прочь.
— Помогите! — попытался я их остановить. Куда там! Словно растаяли вдали!
Подняться я сумел, встав сначала на колени. И тут только сообразил, какую мне месть уготовили.
Представьте себе: шагает по ночной улице человек с растопыренными на три метра руками в черных перчатках. «Спасите!» — бросается он к случайным прохожим, словно желая вобрать их в свои немыслимые объятия. Даже запоздалые гуляки удирали, как от привидения.
Наконец меня осенило. На конечной троллейбусной остановке за окном одинокого домика виднелась голова дежурной. Уж ей-то я сумею объяснить!
Но диспетчерша с воплем выскочила из будки и помчалась куда глаза глядят.
Так мы бежали какое-то время и оба кричали: «Помогите!»
В домах зажигался свет, на балконы выскакивали полуодетые люди и с ужасом смотрели на эту погоню.
Кто-то догадался позвонить в милицию. Принесся милицейский «газик». Оперативники вовремя подхватили упавшую в обморок женщину.
— Родные! — всхлипывая, кричал я, летя к ним со всех ног.
— Не подходи! — рассыпались они в стороны. — Окружай его!
А какой-то тип зловеще советовал с балкона:
— По ногам стреляйте! Убежит!
Меня спасли. Освободили от ненавистной жерди. На строгие вопросы в отделении я мрачно отвечал, что надо мной подшутили незнакомые хулиганы. Сведения, данные мной о том, что я первый день в Сочи и ни в чем не замешан, подтвердились. Меня под дружный смех отпустили из милиции. А ту жердь — ничего юморок? — подарили на память.
Я машинально нес ее до самой набережной, пока не опомнился и не выкинул, раскрутив над головой, далеко в море.
ГОНКОНГСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
— Кто как, а я от буржуазной заграницы не в восторге, — заявил Ураганов, закуривая сигарету «Мальборо». — Вещи, которые делает трудовой люд своими умными руками, мне нравятся — не буду врать. Работать они умеют — это у них не отнимешь. А вот порядки…
Мы настроились в предвкушении очередной истории…
— В тот желтый осенний день наше судно бросило якорь в порту Гонконг, Сянган — по-китайски, расположенном близ континентального Китая. «Чайна» — по-английски, «Чина» — на других языках. Вероятно, отсюда и произошло слово «чай», — с удивлением определил водолаз.
С чая, кстати, все и началось… Не стану вам рассказывать о контрастах этого большого города. Не буду описывать небоскребы и лачуги, японские автомобили и велорикш и весь тамошний «блеск и нищету куртизанок». Не хочу перечислять дефицитные тряпки, которыми завалены витрины магазинов и лавочек. Не город, а мечта фарцовщика. Впрочем, ему там делать нечего — всего хватает! Спекуляция идет по крупному счету — наркотики, страхование жизни, рисовый и бензиновый бизнес, глобальная контрабанда. Вообще-то «контрабандами» я назвал бы полицейских — они с бандами безуспешно борются. А банд там, увидите, хватает. Темные, издерганные люди, упавшие на дно местного общества, объединяются в шайки и буквально проходу не дают угнетенному населению. Приезжим тоже от них рикошетом достается. Я лично такое испытал, никому не пожелаю.
Сошел я с группой матросов и научных сотрудников на берег: туда-сюда, потерялся в толчее. Однако не беспокоился, и напрасно, недаром на борту предупреждали — лучше ходить по трое, все-таки помощь от товарищей при любом случайном чепе.
В какой-то лавке купил я японские часы-хронометр на массивном браслете из явно поддельного золота, потому что те часы стоили один доллар. Да я и сам знал, что их делают где-то в трущобах Сингапура, нелегально доставляют сюда и толкают по дешевке. Идут часы не больше месяца, сколько ни заводи, а потом даже не тикают. Типичная халтура, и никакой гарантии Второго московского часового завода.
Потом даже гвозди можно ими заколачивать, ничего с часами не сделается. Зато остается шикарный браслет, такой в других странах долларов пять стоит. Хотя и он — одна видимость, пластик под металл отштампован и набит внутри, в звеньях, мелкой свинцовой дробью. Внутри этой дроби тоже, наверное, какая-то дрянь вроде металлических опилок. А сами опилки — тем более не опилки, а суррогат. Все натуральное на западном Востоке дорого стоит!..
После такой серьезной траты валюты у меня в кармане осталась лишь мелочь, разве что чайку попить. Английские чайные там на каждом шагу, наследие колониализма, с виду обычные забегаловки. Заглянул я в чайную в пять вечера, на файв-о-клок, — по-английски, по японским часам.
Чай так чай. Выбрал укромный уголок и пью. Рядом сидит толстый тип. Пьем себе чай из суррогатно-фарфоровых чашек и неторопливо беседуем на английском наречии. Толстяк оказался из Малайзии, живет там в столице Куала-Лумпур. Хороший человек, как вы еще узнаете, отзывчивый.
Вдруг хозяин, карлик с косой, в народном халате, объявляет перерыв. Мы, естественно, расплачиваемся — и, нате вам, он бросает мой двадцатипятицентовик обратно на стол и говорит, что фальшивый.