Letters of Note (ЛП) - Страница 4

Может быть, я не скучаю по нашим пререканиям. Может быть, я даже не скучаю по разговорам. Может быть, я просто скучаю по вам во всей вашей неуклюжей, грубой форме. Это такое странное чувство, и я даже не могу начать объяснять, откуда оно появилось, потому что всё, что я знаю, что в ту секунду, когда мы оказываемся в одной комнате, вы вызываете зуд в моих ладонях и заставляете испытывать острые ощущения. Всё в вас приводит меня в бешенство. Вы водите меня по острию, и я никогда не смогу когда-либо расслабиться в вашем присутствии. И всё же я до сих пор, кажется, скучаю по вам. Я до сих пор ловлю себя на желании, чтобы вы постучали в дверь прямо в эту секунду, просто чтобы я могла увидеть вас на мгновение.

Это нелепо…

Вы осознаете, что вы делаете с людьми, мисс Свон? Со мной? Вы уничтожили меня. Я имею полное право ненавидеть вас, возмущаться вами, хотеть, чтобы вы ушли или были сломлены, или даже мертвы, и всё же по какой-то причине я не делаю этого. Я просто хочу вас здесь. Со мной. Вызывающую острые ощущения и нервные искры в пальцах.

Это кошмар. Вы кошмар.

Я не должна была пить это вино.

Эмма цеплялась за свои длинные волосы, прежде чем закончила читать. После того, как письмо закончилось, она сидела в тишине в течение нескольких минут, тупо уставившись в конец страницы. Реджина не подписалась, но было одно пятнышко краски, парящее под последней строкой, как если бы она намеревалась. По какой-то причине эта точка вызвала боль в груди Эммы. Это заставило письмо выглядеть незавершённым.

Эмма застонала, откинув голову на спинку кресла. «Остановись, идиотка, — ругала она себя. Представь здесь что-нибудь другое, что вы могли, возможно, желать услышать от неё».

Она закрыла глаза. Она знала, как должна была чувствовать себя прямо сейчас: смущенно. Неудобно. Может быть, даже немного самодовольно. И всё же по какой-то причине её живот болел точно так же, как в тот момент, когда она представила Реджину за написанием первого письма, и всё, о чём она могла думать, была Реджина, сидевшая в одиночестве в темноте своего кабинета и выпивающая вино в надежде, что это придаст ей мужества для написания письма.

Эмма никогда не думала, что Реджина нуждается в смелости.

Она снова прочитала письмо. Как всегда, с каждой строчкой, которую сканировали зелёные глаза, это делало всё меньше и меньше смысла.

Пятнышко чернил по-прежнему мучило её. Пятнышко чернил говорило ей о том, что Реджина ещё не всё сказала, и ей не хватило храбрости, чтобы сделать это.

***

— Генри, — сказала Эмма, увидев сына, стоящего в дверном проёме. Он улыбался ей. — Что ты здесь делаешь?

— Я не видел тебя несколько дней, — сказал он, входя в комнату и усаживаясь на край стола. — Ты в порядке?

— Вполне, — сказала Эмма, пытаясь улыбнуться. Ей не удалось. Прошло три дня с тех пор, как последнее письмо появилось под её дверью, и по какой-то причине её голова болела всё это время.

Генри смотрел на неё с бесстрастным лицом. Он сразу же отметил, насколько напряжённой она выглядела, какой рассеянной была. Он не был уверен, было ли это хорошим знаком или нет.

— Ты уверена? — спросил он медленно.

Она просто пожала плечами.

— Да, конечно, — сказала она, — я просто… ты знаешь, занята.

Генри кивнул.

— Хорошо.

Когда они оба замолчали, Генри стал смотреть, как Эмма барабанила ногтями по столу. Три её пальца были измазаны чернилами. Ему не приходило в голову, что это могло появиться от одного из писем Реджины: Эмма, при попытке перечитать последнее в двадцатый раз за это утро, пролила стакан воды на него, а затем провела следующие пять минут, пытаясь устранить нанесённые повреждения.

— Как дела дома? — внезапно спросила она.

Генри сразу выпрямился.

— Ты… спрашиваешь, как моя мама? — ответил он.

Эмма пожала небрежно плечами.

— Думаю, да, — сказала она, не обращая внимания на стук в ее груди, — я имею в виду… ты знаешь. Как дела у вас двоих?

— Всё в порядке, — сказал он, намеренно стараясь быть расплывчатым.

Он ждал несколько дней с тех пор, как подсунул последнее письмо под переднюю дверь Эммы и Мэри Маргарет, только так он мог увидеть, что Эмма будет делать без них. Если бы она вела себя, как обычно, тогда это не было бы хорошим знаком.

К счастью, она не была.

Прикусив ноготь большого пальца, Эмма кивнула в ответ.

— Хорошо, — пробормотала она, глядя вниз на работу, накопившуюся за время. — Она, хм… она хорошо себя чувствует в данный момент?

— С ней все в порядке. Она такая же, как всегда.

Эмма сглотнула.

— Ох, ладно.

Генри сделал глубокий вдох.

— Ну, кроме…

— … кроме чего?

— Ничего. Это не имеет значения.

— Генри, кроме чего?

Генри дал ей самый невинный взгляд, что он мог показать.

— Ты действительно хочешь знать?

— Конечно, я хочу.

— Я имею в виду, я не должен говорить тебе. Ты можешь посчитать это скучным или…

— Генри, ради бога, скажешь ли ты уже, что случилось с твоей мамой?

Подавляя усмешку, Генри, наконец, ответил ей:

— С ней нет ничего плохого. Она просто… я не знаю. Иногда она выглядит очень печальной. Печальнее, чем обычно. Я пытался спросить её, что случилось, но она просто целует меня и говорит, чтобы я делал домашнюю работу. А затем она исчезает в своём кабинете, пока не приходит время ложиться спать.

На мгновение, Эмма могла только моргать.

— Она печальна?

— Мне так кажется.

— И… ты не знаешь почему?

— Понятия не имею, — сказал Генри, нахмурившись. — Почему тебя это заботит, так или иначе?

То, как быстро лицо Эммы порозовело, привело его практически в истерику.

— Я не забочусь.

— Это отчасти похоже на то, что ты заботишься.

— Ну, я не делаю этого. Ты просто… ты отвлекаешь меня. Я пытаюсь работать, Генри.

Генри ухмыльнулся.

— Ладно, я пойду. Могу ли я увидеть тебя завтра?

— До тех пор, пока ты не прогуливаешь школу, чтобы сделать это.

— Хорошо, — сказал он, спрыгнув со стола. — Увидимся завтра, Эмма.

— Увидимся завтра, малыш, — пробормотала Эмма.

Генри обернулся, чтобы посмотреть на неё, когда подошел к двери. Она нахмурилась, глядя на свои руки, её глаза сузились, когда исследовали темно-синие чернила, что были размазаны на большей части её пальцев.

Он быстро обдумал, стоит ли немного подождать, прежде чем подкинуть следующее письмо. Тогда он понял, что в этом нет необходимости.

***

Мисс Свон,

Я наконец-то вспомнила сон, который мне приснился о вас. Я почти жалею, что вспомнила его.

Потому что, каким же образом вы умудрились проникнуть так глубоко в мой разум? Я знаю вас лишь… три месяца? Всего-то? И всё же я думаю о вас, мечтаю о вас и пишу вам письма в половине четвёртого утра, словно мы провели вместе годы. Я не должна помнить цвет ваших глаз столь чётко. Я не должна знать, что они становятся светлее, когда вы обрушиваетесь с обвинениями, и голубее, когда, вы, возможно, на грани слёз. Мне пришлось бороться, чтобы вспомнить, были ли они тёмными или нет.

В моем сне, они были зелёными. Они были самыми зелёными из всех, что я когда-либо видела.

Мы разговаривали. Мы сидели на скамейках в доках, между нами было расстояние, но каким-то образом я знала, что оно было лишь физическим. Ещё до того, как вы протянули руку, чтобы переплести её с моей, я знала, что мы были вместе, потому что ваши глаза были зелёными, такими ярко-зелёными, что в действительности бывают только, когда вы счастливы. Я и это не должна знать, но знаю. А вы просто смотрели на меня, и они были настолько зелёными.

В моей груди ныло, когда я проснулась. И всё ещё ноет сейчас. Это почти четыре утра, и я пишу это письмо, даже не включая свет… Мне кажется, я беспокоюсь, что если включу его, свет заберет зелень, что я по-прежнему вижу. До сих пор красный цвет вашей нелепой кожаной куртки всегда был цветом, что напоминал мне о вас. Теперь, я уверена, что это всегда будет персиково-зелёный.