Лето в Михалувке и Вильгельмувке - Страница 18

— Господин воспитатель, а в колонии есть привидения?

— Какие такие привидения?

— Ну, злые духи… Говорят, колония в лесу, а в лесу всегда злые духи.

— Нет, в колонии нет злых духов, есть только очень доброжелательные и добродушные духи. А в лесу — грибы, земляника и ягоды, а призраков нет.

Чуть в стороне, слева от дороги, — красное каменное здание.

— Уже приехали?

— Нет, это Зофьювка, там девочки.

Девочки выбежали, стоят у леса и машут издалека платками.

— Виват! — приветственно кричат им мальчики.

Они бы с удовольствием свернули, но ведь в Вильгельмувке их ждет ужин.

Еще мостик, кусочек леса, луг, поляна. Прибыли.

— Смотрите, неженки: вы на телегах приехали, а мы пешком шли!

Ужин, молитва, умыться с дороги — и быстро в постель. И тогда всем скажут, что будет завтра.

Мальчики торопливо умываются и один за другим ныряют в кровати: интересно же, что воспитатель расскажет о завтрашнем дне. Быстро умываются, быстро укладываются — мальчики еще не знают друг друга, и им нечего друг другу сказать. Им бы улечься поскорее: они пока стесняются и не думают о шалостях, ведь это только первый вечер.

В первый вечер неправильно было бы залезть под кровать и хватать всех проходящих за ноги, или притаиться в раздевалке и завывать как привидение, или спрятать подушку Томека, как будто ее украли.

— Все легли?

— Все.

И воспитатель начинает рассказывать, что будет завтра.

— Утром шуметь нельзя, пока я не войду в спальню и не скажу «доброе утро»; получите одежду, потом вас взвесят, постригут ногти, покажут колонию.

Чем дальше, тем скучнее:

— Вы должны друг другу уступать, не драться, не обзываться, одежду не портить, животных не мучить, к девочкам не приставать. В первую неделю многие как натворят дел — и совершенно напрасно: разве не лучше вести себя хорошо?

Воспитатель говорит так неинтересно, а мальчики устали с дороги, поэтому все меньше становится тех, кто слушает, и все больше тех, кто уснул.

Убедившись, что усыпил мальчиков продолжительной речью, воспитатель уходит в свою комнату, оставив на всякий случай окошко в спальню открытым.

Сосны тоже уже знают, что приехала новая партия детей, и тихонько шумят:

— Завтра будет весело!..

Пять часов утра. Наверняка после вчерашней дороги все еще спят? Как бы не так! Половина спальни уже болтает, смеется, бегает, с нетерпением ожидая команды «подъем».

— Ты где живешь?

— Как тебя зовут?

— Ты который раз в колонии?

Шепот то и дело прерывается смехом, идет важная работа: мальчики присматриваются друг к другу, знакомятся — долго ли продлится эта дружба?

Смех в спальне делается громче — видимо, песенка понравилась.

— Тихо! Воспитателя разбудите.

— Ну и что? Господин воспитатель, идите к нам, что это вы так долго спите?

— Кукареку! Ребят, вставайте, свежие булочки ждут! Кукареку!

Ах, как же удачно, что воспитатель крепко спит в своей комнате и даже через открытое окошко ничего не слышит! Угадали колонистские сосны: с каждой минутой — все веселее. Вот уже и дуэль на полотенцах: слышны глухие удары.

— Погодите, придет воспитатель, я ему скажу, что вы не давали спать!

— Иди скажи! Гляньте на него: вырядился в голубую рубаху и командует тут. Министр прямо! Воспитателю он скажет…

— Почтовый министр!

— Подлиза.

— Ябеда!

Теперь один говорит вполголоса — похоже, что-то интересное, потому что воцарилась тишина: остальные слушают. В спальне, повторяю, происходит важная работа: мальчики знакомятся друг с другом и, сами о том не догадываясь, уже выбирают себе предводителей — только предводителей в чем? В плохом или в хорошем?

— Ребят, спойте что-нибудь, я разрешаю.

— Молчи, мелочь пузатая.

— Сам ты мелочь.

— Эй, ты, пятый у дверей, ты чего спать не даешь?

Гоняются друг за дружкой между рядами кроватей, хлопают в ладоши.

— Смотрите, внизу карусель!

Все бегут к окнам, чтобы поглядеть на карусель.

— Да ну тебя, дурень! Это керат[9], в него впрягают лошадь, поднимают воду из колодца.

— Ага, лошадь, как же.

— А что, нет? Видишь, там ось висит, к которой лошадь припрягают.

— Это совсем не ось называется.

— А как?

— Точно не знаю.

— А не знаешь, так и не болтай.

— Зато я знаю, что ось — у колес.

— Возвращайтесь лучше обратно в кровати, — предупреждает кто-то осмотрительный. — Воспитатель велел не вставать, пока он не войдет и не скажет «доброе утро».

— Сегодня первый день, сегодня можно.

Но кто его знает, можно или нельзя… Мальчики нехотя расходятся по своим кроватям.

— Господин воспитатель, вставайте, нам скучно!..

Три минуты тишины. Вдруг еще уснут?

Напрасные надежды — вот кто-то уже вышел на середину спальни и говорит низким голосом:

— Доброе утро. Мальчики, вставайте!

А другой — похоже, почтовый министр:

— Ты дождешься! Воспитателя передразниваешь. Я все ему расскажу.

До шести еще двадцать минут, но никто не спит, а работы в первый день невпроворот, так что можно начать пораньше.

— Доброе утро, мальчики!

— Доброе утро.

Открывают глаза, поднимают головы — дескать, они спали, как паиньки, а воспитатель их разбудил. Прямо история про послушных деток. Ах, какой же этот воспитатель глупый, ни о чем не догадывается.

— А кто из вас тут министр в голубой рубахе?

Гром среди ясного неба! Воспитатель притворялся, что спит, а сам все слышал. Что теперь будет? Ужасно страшно. Даже сам почтовый министр в растерянности.

Но воспитатель смеется. Он все слышал, но совсем не сердится.

Воспитатель ходит между рядами кроватей веселый, торжествующий, как Наполеон после выигранной битвы: одной удачной атакой он завоевал доверие детей, а без доверия не только книгу о детях не напишешь, но и невозможно их любить, воспитывать и даже присматривать за ними.

Восемь мальчиков, которые спят у окон, будут дежурными по окнам: их обязанность — открывать утром окна. Те, кто лучше всех застелят кровать, будут дежурными по кроватям — по одному на каждый из пяти рядов.

— Вставайте и хорошенько умойтесь, буду уши проверять.

Зигмунт Бочкевич лениво потягивается, спрашивает сонным голосом:

— Мне тоже вставать? Я бы еще немного поспал.

Полспальни сбежалось посмотреть на мальчика, который бы «еще немного поспал», — ага, это тот, которого уже успели прозвать Бочаном. Ахцык, будущий возный[10] колонистского суда, высказывает предположение:

— Он же Бочан — аист. Видать, лягушков наелся, вот и отяжелел.

А Лазаркевич серьезно поправляет:

— Правильно говорить «лягушек», а не «лягушков».

Половина спальни собралась вокруг Бочана, вторая половина с интересом слушает рассказ Олека Лигашевского. Рядом с Олеком спит Виктор. Олек просыпается ночью, а одеяла нет — он испугался: вдруг оно улетело в окно, как носовой платок в поезде? Начинает будить Виктора, Виктор смотрит — а его одеяло лежит с другой стороны кровати. Видно, одеяло упало, а он, сонный, стянул одеяло с Олека и сам им укрылся.

— Господин воспитатель, а я ночью упал с кровати!

— А меня, господин воспитатель, укусил комар.

— Это небось был бешеный комар, господин воспитатель, раз от него вскочил такой огромный волдырь!