Лето в Михалувке - Страница 7

И товарищ, расспросив о родственниках, строчит:

"Во-первых, я здоров и кланяюсь дедушке, и кланяюсь брату, и кланяюсь сестре, и кланяюсь братишке Мотке, и кланяюсь всей семье. Будьте здоровы, и я ем пять раз в день, и кланяюсь Абрамку, и кланяюсь тете, и кланяюсь одному дяде и другому".

Товарищ читает письмо вслух; оказывается, что все в порядке.

- Я уже написал, господин воспитатель.

И рад: первый раз в жизни посылает письмо.

На четвертой неделе воспитатель пишет на открытках:

"Прошу встретить сына на вокзале в четверг, 20 июля, в 12 часов дня".

И в конце добавляет:

"Ваш сын - веселый и ласковый мальчик. Мы его очень полюбили".

Родителям будет приятно узнать, что их сын снискал симпатии чужих людей.

- Господин воспитатель, что вы обо мне написали?

- Что ты не хотел есть кашу и плохо стелил постель, пусть отец тебя отшлепает.

- Не бойся, господин воспитатель шутит, - поучает более опытный товарищ.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Хаим и Мордка. - Кукушка, белка и история

про бабочку. - Мордку называют Мацеком

Почему Хаим, который не может пройти мимо, чтобы кого-нибудь не задеть, так дружит с Мордкой Чарнецким и никогда его не обижает?

- Хаим - твой друг?

- Да, - кивает Чарнецкий.

- И он никогда тебя не бьет?

- Нет, - живо возражает Мордка.

У Мордки Чарнецкого большие черные глаза, всегда немного грустные и удивленные.

Как-то раз, когда ребята играли на полянке, в ольховой роще закуковала кукушка.

"Ку-ку", - кричит из чащи кукушка.

- Ку-ку, - повторяет Чарнецкий и прислушивается: ждет, когда птица ответит.

Долго так разговаривали - кукушка и мальчик. Но вот птицу спугнули, и удивляется Мордка, что ему никто не отвечает, и не верится ему, что он говорил с кукушкой.

Когда ребята увидят белку, они ведут себя по-разному: одни норовят подкрасться и схватить, потому что, как гласит молва, три года назад одному мальчику удалось поймать живую белку, - он принес ее на кухню; другие смеются от радости, глядя, как маленькая рыжая зверушка проворно прыгает с ветки на ветку: человек, наверное, упал бы и расшиб голову. Чарнецкий не смеется, он только широко раскрывает глаза и удивляется, что белка умеет то, чего и человек не может...

Ребята играют в чижа. Чарнецкий стоит в стороне и удивляется, что можно так ловко, так высоко палочку палочкой подбрасывать. Но сам играть в чижа не пробует... Так же смотрит он и на закат: словно его важные мысли занимают. И тогда только очнется Мордка, когда снова увидит что-нибудь очень красивое...

Бабочка перелетает с цветка на цветок. Чарнецкий идет за ней следом, нет, не ловит, удивляется только, что снежные эти хлопья улетают от него, словно живые. А может быть, они и вправду живые?

- Бабочки всегда белые? - спрашивает Мордка у Хаима и рассказывает ему такую историю.

Один мальчик в школе разорвал лист бумаги на мелкие кусочки и выбросил в окно. Когда бумажки падали, все высунулись из окна: одни кричали, что это снег, а другие, что бабочки порхают.

Пришла сторожиха и пожаловалась, что мальчишки во дворе насорили; учитель узнал, кто бросал в окно бумажки, и побил мальчика чубуком своей трубки.

Мальчик плакал, а Чарнецкий узнал тогда, что есть на свете бабочки. А здесь, в колонии, он видит их собственными глазами.

Ребята смеются над Мордкой: он не умеет прыгать через веревку, в горелки бегает хуже всех, мячик никогда не поймает. И прозвали Мордку "Мацеком".

Воспитатель объяснил ребятам, что люди бывают хорошие и плохие, умные и глупые; "Мацек" же - польское крестьянское имя, значит, имя людей бедных и совсем не смешное. Дразнить кого-нибудь Мацеком - это все равно, что смеяться над еврейским именем "Мордка". Но только те, кто постарше и поумнее, поняли, что сказал воспитатель.

А вот когда Хаим заявил: "Кто тронет Чарнецкого, в морду дам", - всем стало ясно, что приятелей лучше не задирать...

Почему Хаим, один из отчаяннейших сорванцов, взял под свою защиту самого тихого мальчика в колонии?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Газета "Михалувка".

Почему ребята плохо говорят по-польски?

Эльвинг сразу догадался, что газета "Михалувка" не приходит из Варшавы, а воспитатели сами ее пишут и нарочно вкладывают в конверт. Будто бы ее из Варшавы прислали. Но и он слушает, когда читают газету: нельзя не признать, что известия в ней самые свежие и всегда интересные.

Разные бывают новости в газете:

- "Ребята играли в лапту и выбили стекло. Госпожа экономка очень сердится".

"Гринбаум Борух подрался со своим братом Мордкой".

"Младший Мамелок влез на окно и заглядывал в кухню".

"Хевельке и Шекелевский не хотят есть кашу".

"Ейман ударил по носу Бутермана. Бутерман простил Еймана".

"Новая собака сорвалась с цепи и убежала. Но Франек ее поймал".

"Вайнберг провертел дыру в шапке. Он так и будет ходить в дырявой шапке, потому что новую не получит".

"Штабхольц пил сырую воду, от этого у него заболит живот, и, может быть, ему даже придется проглотить целую ложку касторки".

Одна статья в газете "Михалувка" была о башмаках, - как неудобно ходить в деревне в башмаках и как приятно и полезно ходить босиком; в другой говорилось о том, как проводят время в колонии Молодец и Мямля. А одна статья была посвящена летним колониям.

"Общество летних колоний" уже двадцать пять лет посылает детей в деревню.

Сначала в деревню посылали очень мало детей, потом стали больше, а теперь каждый год отправляют три тысячи; половина из них, тысяча пятьсот, мальчики, половина - девочки.

На то, чтобы посылать детей в деревню, Общество тратит сорок тысяч рублей в год. Одежду, простыни, мыло, мясо, молоко - все надо покупать. Тот, кто теряет носовые платки и мячики, рвет одежду, бьет стекла и ломает вилки, поступает плохо, потому что у колонии останется меньше денег на молоко и хлеб и на будущий год сюда уже не сможет поехать столько детей, а те, кто останется в городе, будут очень огорчены.

У Общества много таких колоний, как Михалувка. Дети ездят в Цехоцинек, и в Зофьювку, и в Вильгельмувку. На колонию Михалувку отпускается много денег, целых пять тысяч рублей в год. За лето сюда приезжают две смены мальчиков и две смены девочек.

Кто дает эти деньги? Дают разные люди. Один умирает, и деньги ему не нужны; другой хочет откупить грехи у господа бога; третий хочет, чтобы все говорили, что он добрый; а четвертый на самом деле добрый: он хочет, чтобы дети жили весело и были здоровы.

Кто собирает эти деньги? Собирает их председатель "Общества летних колоний" и еще другие мужчины и женщины.

Почему они собирают деньги?

Потому что люди верят им и выбрали их точно так же, как вы здесь, в Михалувке, выбрали в судьи Пресмана, Плоцкого и Фриденсона.

О летних колониях можно было бы написать в газете и получше, но еврейские дети плохо понимают по-польски, и надо писать для них простыми словами.

Некоторые ребята совсем не говорят по-польски, но, несмотря на это, великолепно выходят из положения. Они говорят:

- Господин воспитатель, о-о!

Это значит: мне длинны штаны, у меня оторвалась пуговица, меня укусил комар, какой красивый цветок, у меня нет ножа или вилки.

Завтрак, полдник, ужин - все называется "обед". И, когда раздается звонок, ребята весело кричат:

- Обедать!

Откуда им знать, что еда в разное время дня называется по-разному, если дома всякий раз, когда они голодны, они получают кусок хлеба с чуть подслащенным чаем?

Другое дело те, кто живет на одной улице с польскими ребятами.

Гринбаум из Старого Мяста хорошо говорит по-польски, у братьев Фурткевичей даже имена польские, их зовут Генек и Гуцек. А Мосек Топчо вместе с Франеками и Янеками голубей гоняет и научился от них свистеть в два пальца и кричать петухом, потому что живет он на Пшиокоповой улице...